— Мне доподлинно известно, мистер Фитцбэдли, — продолжал между тем Трупин, — что вы сколотили состояние, продавая джин жителям Южной стороны, поощряя их вредные привычки и наживаясь на их несчастьях. У вас больше джинопроводных кранов, чем у любого другого торговца.
— Откуда вам это известно? — пролепетал Огастес.
— Да уж известно. И доказательства есть, и свидетели. Очень многие могут подтвердить это. Интересно, каким человеком надо быть, чтобы зарабатывать деньги таким способом?
— А каким человеком надо быть, чтобы зарабатывать шантажом и угрозами? — парировал Огастес. — И что это за мнимые свидетели моих преступлений? Уверен, все они подкуплены вами. Да, поначалу я торговал джином, не отрицаю. Но это были ошибки молодости. Я давным-давно бросил это и постарался загладить свою вину.
— Ах да, ну как же, — презрительно усмехнулся Трупин. — Пожертвования детским приютам и бесплатные столовые для бедняков. Очень трогательно. Между прочим, это как раз и навело меня на ваш след. Человек вашего положения не станет кормить народ бесплатными супами без особой на то причины. Ну хорошо, я даже допускаю, что вы исключение и вас мучает совесть. Но это не меняет дела — я могу разорить вас. Всем известно, какими верными друзьями бывают люди у вас на северном берегу: чуть что — предадут не задумываясь. Но без них вы пропадете. Так что либо платите, либо пеняйте на себя. Можете рассматривать это как еще один акт благотворительности. В конце концов, сумма, которую я прошу, для вас лишь капля в море.
Гектор слушал этот разговор за дверью, сжав кулаки и скрипя зубами. Он не мог поверить своим ушам. Не далее как сегодня он видел людей, ставших жертвами пристрастия к джину. Неужели его отец действительно приложил к этому руку? Да, он признал это, но ведь он сказал также, что сожалеет об этом и что бросил это занятие. Гектор верил ему. А Трупин запрашивал немалую сумму — независимо от того, какую долю отцовского капитала она составляла. «Не плати, — мысленно уговаривал он отца, — не давай ничего этому подонку».
Отец его между тем в нерешительности ходил взад и вперед за своим столом. Трупин ждал с непроницаемым лицом. Наконец Огастес повернулся к шантажисту, и при виде его лица у Гектора упало сердце. Ему стало ясно, что сейчас последует.
— Ну хорошо, я заплачу вам, хоть вы этого и не заслуживаете, — медленно проговорил Огастес. — Но я сделаю это только ради моего сына и его будущего. Я даже удвою сумму при условии, что вы навсегда покинете город.
— Утройте ее, и мы договорились.
Закрыв глаза, Огастес кивнул:
— Я дам вам деньги, но я проклинаю вас, и пусть это проклятие преследует вас до самой смерти.
Трупин скупо улыбнулся:
— Проклинайте сколько вам влезет. Это лишь сотрясение воздуха. Главное, гоните деньги.
— Не надо! — прошептал Гектор. Это вышло у него громче, чем он рассчитывал.
— Нас кто-то подслушивает? — Трупин повернулся к дверям.
Огастес открыл дверь, но Гектора за ней уже не было.
ГЛАВА 5
«СЕВЕРНЫЙ ВЕСТНИК»
Газета для понимающих читателей
НЕБЛАГОВИДНЫЕ ДЕЛА
Статья Тарквина Фолкнера
В течение многих лет имя Фитцбодли в представлении всех добропорядочных людей к северу от реки Фодус было неразрывно связано с тонкими и редкими марочными винами. Все знали, что этому имени можно доверять и что вино Фитцбодли соответствует характеристикам, заявленным на этикетке, — высшего качества, крепкое, без примесей.
Увы, все это в прошлом.
Огастес Фитцбодли, в отличие от его вин, оказался не тем, за кого себя выдавал… Один из бдительных горожан довел до моего сведения, что, при всех своих манерах и показных добродетелях, Огастес Фитцбодли обыкновенный жулик. Своим состоянием — а оно к настоящему моменту весьма солидное — он обязан не только винам с заслуженной репутацией, но и незаконному дешевому джину, который он распродает галлонами в своих многочисленных лавках на южном берегу. Мы, жители Северной стороны, хорошо сознаем, насколько пагубно пристрастие к джину и как оно ведет всех и каждого к самоуничтожению. Кто из нас не видел за рекой отвратительных пьяных бродяг, валяющихся на улице в полубессознательном состоянии? Мы считали большой удачей, что они предпочитают оставаться за рекой, среди себе подобных; мы содрогались, видя их ужасающее положение. Но теперь мы знаем, кого следует винить во всем этом. Не кого иного, как Огастеса Фитцбодли.
Я призываю вас всех до единого не поддерживать виноторговлю Фитцбодли. Не покупайте и не заказывайте больше его шардоне и мерло, его матаро и ламбруско, «Желтого монаха» и «Черные башни». Это самое меньшее, что мы можем сделать ради несчастных, которым не так повезло, как нам. Этот человек не заслуживает нашего покровительства. Он бессовестно обманывал нас, и мы, естественно, не можем испытывать по отношению к нему ничего, кроме гнева. В городе есть и другие достойные виноторговцы, к которым можно обратиться. Я, со своей стороны, от всей души рекомендую вам Фолкнера с Винной улицы (НЕ родственника).
ГЛАВА 6
Письмо к Полли
Визипиттс-холл
Дорогая Полли!
Я почти ничего не рассказывал о себе, когда поселился у Лотти Фитч, но ты догадывалась, что у меня в жизни не все гладко, через несколько недель я убедился, что ты настоящий друг. Ты внимательно слушала, когда мне хотелось поговорить, и не задавала вопросов, когда у меня не было желания отвечать. (И теперь я хочу отплатить тебе за твою дружбу, рассказав правду о том, что со мной приключилось и как я попал в приют.
Все изменилось после того, как к нам явился Гулливер Трупин. Я очень хорошо помню вечер, когда он пришел к моему отцу со своими угрозами. После его ухода отец поднялся ко мне. Он остановился в дверях спальни, и мне показалось, что он постарел на несколько лет по сравнению с тем, каким он был всего час назад.
— Все будет в порядке? — спросил я.
Он присел ко мне на постель и посмотрел прямо в глаза. Возможно, он догадался, что я подслушивал.
— Гектор, иногда приходится поступать не лучшим образом. Жизнь есть жизнь. Я сожалею о том, что делал в прошлом, но я верил, что все это позади. Человек, который приходил ко мне сегодня, Гулливер Трупин, — это паразит, существующий за счет несчастий других. Но что было, то было. Меня волнует только твоя судьба. Мой долг — сделать так чтобы мои ошибки не стали препятствием к твоему успеху и счастью. Все, что я создал, я создал ради тебя.
— Я понимаю, — сказал я.
Однако нашей прежней жизни пришел конец. Трупин доказал, что для него не существует даже такого понятия, как воровская честь. Выманив шантажом деньги у отца, он все-таки продал свои сведения в «Северный вестник». Уж, наверное, они неплохо ему заплатили — в Урбс-Умиде все, что хоть чуточку попахивает скандалом, ценится очень высоко. В течение нескольких дней все городские газеты перепечатывали историю о том, как отец торговал дешевым джином и к чему это привело. Отца называли преступником, и никто даже не заикнулся о том, что он стал жертвой шантажиста.
Скандал развивался стремительно, как снежный ком, который катится с горы, набирая скорость и разрастаясь. Все поспешили устраниться, чтобы их это не затронуло. Поданные ранее заказы были отменены, кредиторы потребовали выплаты долга, мы были брошены на произвол судьбы. Чистейшее ханжество. Но таковы нравы Северной стороны. Важно выглядеть благопристойно, а что кроется за этим — не имеет значения. Самое главное — не допустить, чтобы твои секреты выплыли наружу. Отец был в отчаянии и не выходил из своего кабинета. Слуги покинули нас, как крысы, бегущие с корабля. Многих из наших бывших слуг, взяли к себе соседи. Миссис Экклстоп, переманила кухарку — ей всегда нравились ее фаршированные гуси. Даже мой домашний учитель исчез, и я был предоставлен самому себе.
В конце концов у нас не осталось ничего. Продажа нашего дома со всем, что в нем имелось, была поручена поверенным, Бэдлсмайру и Ливлаеду, специализировавшимся на взыскании долгов. Они набросились на наше имущество, как стервятники на добычу. Никогда не забуду тот страшный день, когда они вынесли из дома все вещи до единой. Отец стоически молчал, сжав зубы, пока они не добрались до его кабинета и коллекции бабочек.
— Ну-ну, мистер Фитцбодли, давайте обойдемся без сцен, — увещевал его Бэдлсмайр. — Это совсем ни к чему.
Отец кинулся к нему, чтобы отнять стеклянный ящик с бабочкой. Я пытался остановить его, и в этот момент ящик упал и разбился. Осколки стекла разодрали на мелкие частички многоцветные крылья огромной бабочки, которую отец с такой гордостью показывал мне всего несколько дней назад, и они осыпались на ковер, как горстка пепла.
Вечером, когда захватчики ушли и дом опустел, я нашел отца в разоренном питомнике бабочек. Он стоял там, вперив взгляд в пространство.
— Это Трупин во всем виноват! — воскликнул я ожесточенно. — Надо подать на него в суд за шантаж и обман. Надо добиться справедливости!
— Он получил, что хотел, и его наверняка уже нет в Городе, — ответил отец. Он повернулся ко мне, и я ужаснулся тому, какой он бледный, как будто все жизненные силы были выкачаны из него. — Возможно, газеты и правы, — добавил он. — Возможно, я заслужил это.
— Такого никто не заслуживает, — с горячностью возразил я. — И кто такой этот Гулливер Трупин, чтобы судить тебя? — Я сжал кулаки — Клянусь, если я найду его…
Отец покачал головой:
— Насилие не поможет восстановить справедливость. — Он оперся рукой о стену, словно желал сохранить внутреннее равновесие — Лучшая месть — не отвечать злом на зло.
— То есть как это?! — чуть ли не закричал я на него, еле сдерживаясь. — Ты хочешь сказать, что Трупину это так и сойдет с рук?
Неожиданно отец простонал, схватился за грудь и упал. Я бросился на каменный пол рядом с ним и положил его голову себе на колени. Глаза его были широко раскрыты и неподвижны, тело застыло, он дышал хрипло и неровно.
— Гектор, — выдавил он, — я всегда боялся, что мой секрет когда-нибудь выплывет на свет. Но я не думал, что это будет так ужасно. Я безмерно виноват в том, что случилось.
Я помотал головой, сдерживая слезы, и сказал, что это не имеет значения. Лицо его между тем стало приобретать зеленоватый оттенок губы посинели. Он нащупал мою руку и притянул меня к себе, чтобы я услышал то, что он хотел сказать.
— Для меня все кончено, — прошептал он, — но у тебя вся жизнь впереди. Будь осторожен. Я понимаю, ты сейчас разгневан, но запомни: с волками жить — по-волчьи выть. Ты этого хочешь?
— Я только хочу справедливости, — ответил я, заплакав.
Отец улыбнулся мне:
— Я уверен, ты найдешь правильное решение — его лицо исказилось, он судорожно сжал мою руку. Затем глубоко вздохнул, пальцы его разжались, и я понял, что он мертв.
В полумраке питомника я так сильно сдавил в кулаке черный кокон на шее, что костяшки моих пальцев побелели
— Правильное решение — это месть, а не справедливость, — прошептал я.
Salve [3],
Твой друг
Гектор
