Фиона Хиггинс
Коллекционер стеклянных глаз
За твои прекрасные глазки!
И пусть их никогда не будет в твоем картофеле.
Можжевеловая вода, или джин
(Известная также как «материнская погибель», «залей-горе», «согрей душу», «бальзам на раны», «дьявольское зелье» и «удушиловка»)
Одно время, когда городская вода кишела возбудителями болезней, считалось, что безопаснее пить джин. Этот напиток, вызывавший быстрое привыкание, все дешевел и дешевел и вскоре стал называться «материнской погибелью». В результате был издан закон, запрещавший открытую продажу джина, и в Городе появился «джинопровод»: в стены зданий были вмонтированы трубы, а рядом с ними устроены прорези. Если человек опускал в прорезь монетку, из крана в подставленную кружку лился джин.
К. Б. и Г. В. Портер-Скотт.
Урбс-Умида, Пропащий город
Предисловие Ф. Э. Хиггинс
Отрывок из письма Гектора Фитцбодли к Полли
…Правильно усыплять бабочек научил меня отец. Надо взять ничего не подозревающую бабочку в руку и большим и указательным пальцами ухватить тельце снизу, чтобы обездвижить. Затем сразу поместить ее в морилку и плотно закрыть крышку. Надышавшись ядовитых паров, бабочка быстро и безболезненно засыпала вечным сном. Отец часто просил меня поймать ту или иную бабочку, потому что пальцы у меня были ловкими и я умел осторожно хватать насекомое, не повредив его. Меня до сих пор поражает, каким образом из уродливой гусеницы выводится такое прекрасное создание
Когда я подрос, то научился также накалывать бабочек на демонстрационную подставку. Мы работали в отцовском кабинете, где камин излучал уютное тепло, а рабочий стол был ярко освещен газовыми лампами. Я помню, как отец неторопливо доставал с полок и из ящиков стола все необходимое — досочки, булавки, бумагу, — а я аккуратно раскладывал их на столе. Затем эффектным жестом он вручал мне бабочку — например, ярко-желтую крущинницу или белянку с оранжевыми кончиками крыльев, — и я приступал к работе.
Отец внимательно наблюдал за мной, стоя сзади, и мне хотелось доказать ему, что учил он меня не напрасно. Очень медленно, стараясь не прикасаться к крошечным чешуйкам, благодаря которым бабочка так восхитительно переливается разными цветами, я пронзал длинной булавкой брюшко точно посередине между крыльями и втыкал булавку в доску. Затем я расправлял крылья бабочки так, чтобы рисунок был симметричен, и прикреплял их к доске, протыкая позади больших жилок. После этого следовало накрыть каждое из крылышек тонкой полоской бумаги, иначе концы их загибались вверх при высыхании. Отец никогда не высказывал своего мнения о моей работе, только крепко сжимал мое плечо, но по выражению его лица было видно, что он доволен
Незадолго до того, как все это случилось, отец сделал мне подарок — повесил на шею небольшой кокон на ремешке. Я ношу этот кокон до сих пор и всякий раз, прикасаясь к нему, вспоминаю те счастливые дни
Ох, Полли, кажется, это было так давно…
Приведенное здесь описание процесса накалывания бабочек на демонстрационную подставку при их коллекционировании (распространенное увлечение в те дни) содержится в одном из дошедших до нас писем, которые некий парнишка Гектор Фитцбодли писал девушке по имени Полли (фамилия ее нигде не указывается). Я нашла эти письма в одной из пещер в самом сердце Муаровых гор. Пачка была перевязана кожаным ремешком, а с ремешка свисал упомянутый выше черный кокон. Очевидно, сохранились не все письма, и я не знаю, были ли они когда-либо отосланы. Подозреваю, что нет.
Эти ценные свидетельства — далеко не единственные предметы, собранные мной во время странствий после нашей последней встречи в Урбс-Умиде, этом грешном городе, где я раскрыла тайну загадочного Заклинателя Костей и убийцы по прозвищу Серебряное Яблоко. Я уехала из города, и моя коллекция диковинных находок существенно пополнилась с тех пор. Теперь она включает:
1) деревянную ногу;
2) листы бумаги с обрывочными воспоминаниями, записанными рукой некоего юноши, а также книгу в черном кожаном переплете, содержащую секреты и признания самых разных людей;
3) шкатулку из бука, внутри которой находится дневник и вырезки из газеты «Урбс-умидские ведомости»;
4) серебряное яблоко;
5) указанные выше письма и черный кокон на кожаном ремешке;
6) статьи из газеты «Северный вестник»;
7) надтреснутый искусственный глаз с золотым ободком, инкрустированный алмазами.
В своем повествовании я в значительной мере опиралась на найденные мной письма. Приключения, о которых они мне поведали, да еще в совокупности с искусственным глазом, поистине впечатляют. Но в итоге, как это, увы, нередко бывает, нерешенных загадок осталось больше, чем полученных ответов.
Однако не будем тянуть кота за хвост! Нас ожидает история Гектора.
Часть первая
ГОРОД, РАСКОЛОТЫЙ НАДВОЕ
ОДА В ЧЕСТЬ УРБС-УМИДЫ
Вконец уж ты, Урбс-Умида,
Сырым и мрачным стал.
Ты был бы сносным иногда,
Когда б так не вонял.
Я Фодус пересек в ладье —
Надежней так, по слухам.
Немало рыб плыло в воде,
Но только кверху брюхом.
На мост в другой раз завернул,
Зашел и в «Ловкий пальчик».
Ножом меня чуть не пырнул
Какой-то ловкий мальчик.
Тебя покинуть навсегда
Пытался я не раз, но
Вонь речки Фодус — вот беда! —
Влечет меня обратно.
Бьяг Гикори
ГЛАВА 1
Вылазка на южный берег
— Tartri flammis [1] — выругался Гектор.
Желудок его, казалось, завязался узлом, сердце бешено колотилось о грудную клетку. Он остановился, отдуваясь после погони за воришкой, и огляделся. В носу свербило от смрада, пропитавшего воздух. Гектор настороженно прислушался к доносившимся со всех сторон угрожающим звукам: визгам, воплям, скрежету, царапанью и непрестанному зловещему завыванию.
«Так вот что такое страх», — подумал он, но почувствовал при этом какое-то странное возбуждение.
Он стоял в самом центре Пяти углов — вымощенной булыжником площадки, где сходились пять темных переулков. Вечер еще не наступил, и тем не менее трудно было разглядеть что-либо как следует в таинственной полутьме, окутывавшей эту часть города. Гектор бывал на южном берегу всего два раза, но так далеко заходить не осмеливался. Зря он стал преследовать мальчишку, свистнувшего у него кошелек. Этот проворный жулик кинулся от него, весело приплясывая, по одной из неосвещенных, вызывающих клаустрофобию улочек и в считаные секунды пропал из виду.
— Ну, погоди, я тебе покажу! — пробурчал Гектор, понимая, что показывать что бы то ни было некому, так как карманника давно и след простыл.
