Хелен постучала в дверь. Войдя в кабинет, она подошла к столу из орехового дерева, за которым сидел офицер. На столе была блестящая медная табличка с выгравированным на ней именем: «гауляйтер Спрингер». Мужчина за столом был худощавым, с высоким лбом, темными, зачесанными назад волосами и близко посаженными голубыми глазами.

Перед ним лежала объемная папка с документами.

— Фрау Хазел, у меня здесь находятся документы, компрометирующие вас. Вы отказались вступить в партию и Нацистскую лигу женщин. Ваши дети не посещают школу по субботам. Вы писали антиправительственные письма в течение нескольких лет и сопротивлялись всем нашим усилиям помочь вам. Вы еврейка?

— Нет, я адвентистка седьмого дня.

Пока Хелен говорила это, она почувствовала легкость и свободу. Весь страх ушел. Она смело продолжила:

— В десяти заповедях Бог говорит, чтобы мы поклонялись Ему в седьмой день и святили этот день. Сегодня Божьи законы все еще действуют. Именно поэтому я соблюдаю субботу.

Она говорила и изучала лицо человека, сидевшего перед ней, но ничего не могла прочесть в нем. Он поднял телефонную трубку и попросил свою секретаршу проверить, действительно ли фрау Хелен Хазел член Церкви адвентистов седьмого дня.

Через пару минут зазвонил телефон: «Информация подтверждена».

— Фрау Хазел, вы очень смелая, раз так открыто говорите о соблюдении субботы в это опасное время и именно в этом месте!

На мгновение он замолчал и наконец сказал:

— Так случилось, что я знаком с адвентистами седьмого дня. Вы знаете Шнайдеров?

— Да, я знаю их очень хорошо! Брат Шнайдер был пресвитером в церкви.

— Шнайдеры наши соседи. Когда в наш дом попала бомба, мы постучались к ним, и они пригласили нас на обед, дали нам полотенца и средства личной гигиены, чтобы мы могли начать все заново. Они приносили себя в жертву ради других людей. Я очень уважаю адвентистов.

Хелен была удивлена. Шнайдер никогда не упоминал, что жестокий Спрингер был его соседом.

— Фрау Хазел, — сказал он, — я хочу добраться до сути этой ситуации. Вы говорите, что не получали пособия на детей. Как вы думаете, в чем кроется причина этого? Пожалуйста, скажите мне открыто обо всех ваших предположениях.

— Думаю, это из–за того, что я не собираюсь вступать в партию. Я хочу, чтобы вы знали, что я никогда не вступлю в партию, — сказала она уважительно, но твердо. — Я буду продолжать соблюдать субботу. Я буду верной Богу, несмотря на последствия. Я буду действовать согласно совести.

Он поднялся.

— Фрау Хазел, я восхищаюсь силой вашего духа. Я поддерживаю вас в этом. Я верю, что каждый должен быть свободен в выборе веры. Не беспокойтесь о деньгах. Я поспособствую, чтобы вы получили их.

Хелен была ошеломлена. Наконец она смогла произнести несколько слов.

— Герр Спрингер, — сказала она, — я не знаю, как отблагодарить вас за вашу доброту. Пусть Господь благословит вас!

С задумчивым выражением он встал, чтобы открыть ей дверь.

— Фрау Хазел, — сказал он, — герр Спрингер плохо себя чувствовал утром. Он не смог выйти на работу. Я просто заменяю его сегодня.

Хелен слетела вниз по лестнице, чувствуя облегчение. Очевидно, проинформированный о ее прибытии человек за окном теперь ждал ее с ключом, чтобы открыть дверь. Он поклонился ей официально, давая возможность выйти.

Несколькими днями позже Хелен узнала, что может зайти в офис фонда детского социального обеспечения и забрать чек. Он содержал все выплаты за предыдущие месяцы.

Тем временем рота продвигалась по советской территории далеко восток в глубь Украины. Первый этап войны а августе 1941 года проходил успешно для немецких солдат. Советский Союз потерял три миллиона человек.

На Украине, однако, немцы столкнулись с непредвиденными обстоятельствами. Двигаясь день за днем через кукурузные и пшеничные поля, они не могли быстро идти. Для солдат, выросших среди холмов и лесов, эти просторы казались им необъятными и дезориентировали их. Боевой дух начал падать. Дожди стали более частыми, превращая дороги в болота, по которым могли проехать только танки.

Однако рота продолжала свое движение на восток. Когда она дошла до города Кременчуг, 669–я рота отделилась от остальных. В течение недели солдаты были лишены какого–либо продовольствия. Голодные, они начали поговаривать о мятеже.

Однажды утром Франц вышел в поле в надежде найти что–нибудь съестное Повсюду, насколько хватало глаз, зеленела кукуруза. В Германии она не росла, и Франц не знал, съедобно ли это.

Осторожно он сорвал платок и начал очищать шелуху. Затем он откусил маленький кусочек. Кукуруза еще не созрела, и зерна были еще мягкими и молочно–сладкими. Франц утолил голод. Он взял так много початков, сколько мог унести, и быстро пошел в лагерь.

— Интересно, что будут делать остальные? — подумал он. — Они всегда высмеивали мое вегетарианство.

— Я нашел еду! — объявил он, как только зашел в лагерь. Нетерпеливо солдаты подбежали к нему. Когда они увидели кукурузу, их волнение переросло в гнев.

— Хазел, ты надеешься, что мы будем есть этот мусор?! Это пища для свиней!

— Нет, на самом деле это очень вкусно. Несколько солдат демонстративно отвернулись.

— Слушайте, парни! Вы голодаете, — умолял Франц, — да попробуйте вы это! Давайте посмотрим. Если вам не понравится, можете плюнуть мне этим в лицо.

Наконец чья–то рука потянулась и взяла початок. Не проронив ни слова, один солдат откусил и съел весь початок, и протянул руку за другим. Это убедило остальных больше, чем любые слова Франца. И все пошли на поле, чтобы утолить голод.

— Вегетарианец спас нас!

Через несколько дней они присоединились к остальным, и кризис миновал.

Теперь дожди стали сильнее. Похолодало. В Новомосковске передовая рота должна была оставаться в течение месяца, чтобы дороги высохли и они смогли двигаться дальше. Когда солдаты продолжили путь, они проходили пятьдесят миль в день. В октябре выпал снег. Вскоре стало очевидно, что немецкая летняя форма и легкие ботинки абсолютно неуместны для этого неприветливого климата. Но солдаты шли вперед.

— Хазел, подойдите сюда, — сказал сержант Эрих Нойхаус однажды.

— Да, сержант.

— Я хотел бы видеть вас у меня в квартире немедленно.

Как только он пришел, сержант сказал:

— Хазел, я заметил, что вы единственный человек в нашей роте, который не получил ни единой царапины или синяка на этой войне. Кажется, что пули не попадают в вас.

— Я об этом не думал, но, возможно, вы правы, — ответил Франц, задаваясь вопросом, куда же ведет вся эта беседа.

Сержант Нойхаус усмехнулся.

— С этого момента мы с вами будем жить в одной квартире! Вы будете моим ангелом–хранителем!

— Есть! Конечно, господин Нойхаус! — сказал Франц, отдавая честь.

Сержант Нойхаус покачал головой, не одобряя постоянный отказ Франца использовать приветствие Гитлера. Но с тех пор Франц и Эрих жили вместе. Франц скоро обнаружил, что они были защищены лучше, чем сам капитан, так как у сержанта было необъяснимое умение обнаруживать безопасное укрытие. Эту договоренность они оба соблюдали до конца войны. Однако даже самые хорошие квартиры были холодными, грязными, в них было полно блох и вшей.

В одну из ночей рота расположилась на ночлег в огромном колхозном коровнике, в котором было тепло, как и в любом другом помещении, где находилось около сотни коров. Только они собрали соломы, чтобы сделать себе лежанки, как вдруг заметили, что кругом было полным–полно крыс. Полные отвращения, мужчины вытащили стропила и уложили их посреди сарая, сделав себе, таким образом, лежаки. Они положили свои вещевые мешки под головы и заснули над бегающими по полу крысами.

На следующее утро они обнаружили, что крысы взобрались на стропила и прогрызли мешки, съев всю еду прямо под носом у солдат. Они пожрали все. Разъяренные мужчины преследовали крыс повсюду. Каждый раз, видя усатую крысиную морду, высовывающуюся откуда–нибудь, они били по ней изо всех сил. Таким образом солдаты убили около тридцати крыс за десять минут. Они отомстили и теперь могли двигаться дальше.