— Перед чем? — спросил я.

— Сам знаешь.

Последние лучи солнца облизали верхушки гор и исчезли. В долине повеяло холодом. Мы пошли через Рингедальскую плотину. Ирен рассказывала мне о том, что происходит у нее на работе. Я слушал ее практически молча. Мне нравилось просто быть с ней рядом. Теперь на ней было голубое платье в цветочек.

Воды у плотины почти не осталось. Посредники перепродавали электричество за границу. Из анонимного источника я узнал, что энергетическая компания занималась незаконными попусками воды. Когда цены на электроэнергию были высокими, воду сбрасывали по максимуму. Когда начиналось падение цен — покупали дешевое электричество европейских ТЭС и тем временем накапливали воду в верхнем бьефе. Чтобы продать электроэнергию, когда цена вырастет до максимума. Я пробовал раскопать это дельце, но безуспешно. И в центральной редакции меня не особо поддержали. В моем источнике они сомневались, а для такого разоблачения пришлось бы задействовать слишком большие ресурсы.

В строительстве Рингедальской плотины участвовал и мой дед. Он приехал из Суннфьорда в Хардангер в поисках работы. Я видел фотографию, где он в робе и рабочей кепке стоит вместе с другими оборвышами. На этой фотографии он был похож на моего отца.

Ирен снова взяла меня за руку. Что могло быть лучше? Идти с ней рука об руку. Так просто и так сложно. С плотины нам был виден ее кабриолет и летний домик. Отсюда все казалось невинной загородной прогулкой. Люди сидят в летнем домике — полная идиллия. Может быть, играют в карты и слушают радио. Каждый раз, когда мы там встречались, я боялся, что плотина не выдержит и вода обрушится, унося с собой во фьорд и легковушку, и летний домик.

Я спросил Ирен, зачем ей видеть меня снова. Мне было страшно задавать этот вопрос. Было страшно подводить ее к какому-то выводу, в котором меня могло и не оказаться.

Она остановилась и обняла меня:

— У меня больше нет выбора, Роберт. Уже давно.

Над нами летел самолет. На восток. В бледной дымке неярко светились огни под фюзеляжем. Я подумал о пассажирах. Кто-то из них, наверное, сейчас читает, кто-то — глядит на плато.

Я спросил, помнит ли она фильм, в котором двое влюбленных разговаривают о том, что бы они взяли с собой, если бы понадобилось уехать. Она не помнила.

— А ты бы что с собой взяла? — спросил я.

— Если бы пришлось уехать навсегда? — уточнила она.

— Да.

— Я бы взяла с собой мои книги. Кое-какие диски. И хватит. Мне многого не надо.

Я помолчал. Потом сказал, что взял бы с собой все. Все вместе. Она рассмеялась и ответила, что тогда мне лучше вообще никуда не ехать. Потому что если я навсегда уеду, то не смогу со всем расстаться. Мне нужно будет взять с собой дом, в котором я живу. «Вольво». Мою улицу. Всю Одду.

Ее щека прижалась к моей.

— Если б я уезжала, пришлось бы взять с собою тебя.

— Пришлось бы?

— Да, ты разве не слышишь? У меня больше нет выбора.

Мы направились к летнему домику. Пока мы шли, она склонила голову мне на плечо. Войдя в домик, я открыл бутылку вина. Она села на диван. Отпила из бокала. Мы поговорили о будничных делах. Я сидел в кресле перед ней. Мне хотелось просто встать и обнять ее. Но еще мне бы хотелось, чтобы это мгновение продлилось как можно дольше.

— О чем думаешь? — спросил я.

— Не скажу, — ответила она.

Я не знал, показывать ли ей письма. Я взял их с собой и оставил в кабриолете, в бардачке. Но я не представлял, как она отреагирует, прочитав их. Сейчас мне хотелось просто быть с ней.

Ждать я больше не мог. Я подошел и положил голову ей на колени. Она провела рукой по моим волосам. Я прижался лицом к ее животу.

Она обняла меня и спросила:

— Как, по-твоему, у нас дела?

— Плохо, — ответил я.

— Плохо?

— Да, я слишком сильно люблю тебя.

— А что, можно любить кого-то слишком сильно?

— Да, тебе бы это не понравилось. Это вытесняет из тебя стремление жить.

— Хорошо, когда тебя любят. Никто не любил меня так, как ты.

— Но за долгое время так устаешь.

Она засмеялась и поцеловала меня.

— Пойдем приляжем.

Она взяла меня за руку и повела на второй этаж.

Быстро раздевшись, она села на край кровати. Пока я снимал одежду, она смотрела на меня. Она часто подшучивала над тем, как тщательно я складываю одежду. Совести у меня нет! Я подошел и обнял ее. Она была теплой. Я чувствовал лицом ее дыхание.

— Теперь я могу сказать, о чем я думала, — сказала она.

Потянула меня к себе и прошептала:

— Об этом.

Я проснулся от звука бензопилы. Выла собака. Звуки разливались по долине, отражаясь от горных склонов. Ирен рядом не было. Кабриолета за дверью — тоже. Я поискал записку. Может, она просто решила добыть что-нибудь на завтрак?

Я пошел умыться. На пальцах остался запах Ирен. Во мне по-прежнему была ночь. Когда Ирен не было рядом, я чувствовал себя плохо. Но с какой радостью я просыпался вместе с ней. И обнимал ее, когда она была еще на полпути между сном и новым днем.

На часах было десять, и в летний домик стало пробираться тепло. Я вышел покурить. Я не знал, что делать. В этом районе мобильный не ловил. Я должен быть в офисе. Бодд, наверное, уже бесится. И моя заведующая — тоже.

Я подождал полчаса и стал спускаться по гравийной дорожке. Шагал легко и медленно. Подумал, что у любовных ласк есть какое-то пролонгированное действие. От прикосновений любимой все вокруг налаживается. Вот только вобрать их во всей полноте сразу не удается. И через несколько часов словно бы ощущаешь их снова: накатывает вторая волна.

Ночью я просыпался и тянулся к ней. Она отвечала мне с меньшей страстью и большим спокойствием. Ее пальцы касались моих губ, и я целовал их. Потом эти пальцы гладили мою кожу. А на рассвете я все еще чувствовал эти прикосновения.

Позади послышался шум двигателя. Тарахтел мусоровоз. Лучше было бы спрятаться, но меня уже наверняка увидели. Я стоял на шоссе. Водитель высунул голову в окно. Это был мой сосед.

— Доброе утро, Норвегия! — осклабился Аск.

Его напарник открыл мне дверь, и я залез в кабину.

— Убил кого-нибудь? — спросил Аск.

Я попробовал улыбнуться.

— Надеюсь, ты не стал топить труп у плотины. Они так лихо сбрасывают воду, что найдут покойника еще до выходных.

Я сказал, что работаю с одним сюжетом. Это была глупая фраза, но ничего лучше в голову не шло. Аск рассмеялся, не вынимая жвачку изо рта.

— Мы тут тоже работаем с одним сюжетом, — сказал он и толкнул напарника: — Верно, Георг?

Аск немелодично присвистнул. Мы выехали в зону действия сети. На телефон начали приходить сообщения за ночь.

— Сюжет с дамой? — спросил Аск. Его напарник ухмыльнулся. Это был маленький рыжий паренек, по-моему откуда-то с фьорда. Аск сказал, что я могу не отвечать.

— Мужчина в Шеггедале, да еще небритый — это всегда связано с дамой, — сказал он. — Тут не ошибешься. Я тебя ни в чем не виню. Ты парень холостой. Хорошо выглядишь. Все просто и понятно.

Аск сказал, что в последнее время все думал завести себе черненькую. Черт возьми, у него никогда не было черненькой.

— А тебе не хочется черненькую? — спросил он меня.

Георг улыбнулся.

Аск посмотрел на напарника.

— У тебя была черненькая, Георг! Черт возьми, у тебя была черненькая!

Но Георг только улыбался.

— Как можно жизнь прожить и не переспать с черненькой, — не унимался Аск. — Вот лежишь ты в доме престарелых, появляется парень из соцопроса и спрашивает: «О чем вы жалеете в жизни?» И ты признаешься, что так и не переспал с черненькой.

Перед нами раскрылась долина. Отсюда был виден Тюсседаль, фьорд и титановая фабрика. Из заводских труб еще валил дым, но служащих уже собирались рассчитать. Их самый крупный клиент решил покупать титан у конкурентов в Канаде. Скоро единственным работающим предприятием в Одде останется цинковая фабрика.