— Совершенно тихо.

— Как, простите?

— Тихо, — заорал Скотт-Кинг.

— Вы находите, что у нас слишком тихо? Скоро станет веселее. Вы писатель?

— Нет, всего лишь бедный ученый.

— Как, бедный? В Англии вы богатый, разве нет? Здесь всем приходится много работать, потому как мы бедная страна. В Нейтралии у ученого первого класса оклад пятьсот дукатов в месяц. За квартиру он платит, наверное, четыреста пятьдесят. На налоги у него уходит сто. Масло оливковое — тридцать дукатов за литр. Мясо — сорок пять за кило. Так что, видите ли, мы работаем. Доктор Фе ученый. А еще он адвокат, судья в суде нижнего уровня. Он редактирует «Историческое обозрение». Занимает высокий пост в Министерстве отдыха и культуры, а также в Министерстве иностранных дел и Бюро просвещения и туризма. Ему принадлежит треть акций Спортивного клуба. Я так думаю, во всей новой Нейтралии не найти человека, который работает больше, чем доктор Фе, и все-таки он не богат, как были богаты в Солфорде мистер Грин, мистер Горридж и мистер Райт. А они вообще редко работали. Как много несправедливости в этом мире, профессор.

— Полагаю, мы должны вести себя потише. Лорд-мэр намерен произнести речь.

— Он человек неразвитый. Политик. Говорят, его мать…

— Тсс.

— Уверен, речь его будет неинтересной.

В центральной части зала установилось нечто вроде тишины. Речь лорд-мэра была заранее отпечатана на кипе листков. Он скосил в нее своим единственным глазом и принялся читать, запинаясь.

Скотт-Кинг ускользнул в сторонку. Словно бы с очень далекого расстояния он разглядел Уайтмейда, одиноко стоявшего у накрытого стола, и нетвердыми шагами направился к нему.

— Вы пьяны? — прошептал Уайтмейд.

— Не думаю. Просто голова идет кругом. Усталость, к тому же еще этот шум.

— А я пьян.

— Да. Я это вижу.

— И насколько, по-вашему, я пьян?

— Просто пьяны.

— Дорогой мой, мой дорогой Скотт-Кинг, вот тут, осмелюсь заметить, вы не правы. В любой степени, по любой известной мерке, я очень, очень намного пьянее, чем вы удостаиваете чести меня считать.

— Замечательно. Только попробуем не шуметь, пока выступает мэр.

— Я не утверждаю, что очень силен в нейтралийском, только сдается мне, что этот самый мэр, как вы его называете, несет самый несусветный вздор. Что важнее, я сильно сомневаюсь, что он мэр. По мне, он на гангстера похож.

— Всего-навсего политик, я полагаю.

— Что еще хуже.

— Крайне необходимо где-нибудь присесть, причем незамедлительно.

Хотя друзьями они были всего один день, Скотт-Кинг любил этого человека: они вместе претерпели и терпят страдания; говорят по большей части на одном языке; были сотоварищами по оружию. Взяв Уайтмейда под руку, он повел его из зала в укромное местечко на лестничной площадке, где стоял небольшой диванчик, весь в позолоте и плюше — вещь, сделанная вовсе не для того, чтобы на ней сидеть. Тут они и сели, эти два неприметных человека, а за их спинами глухо звучали речи и аплодисменты.

— Они рассовывают ее по карманам, — заговорил Уайтмейд.

— Кто? Что рассовывают?

— Прислуга. Еду. Суют в карманы этих длиннополых сюртуков, в какие одеты, и несут своим семьям. Я съел четыре миндальных печенья. — И тут же, резко сменив тему, заметил: — Она выглядит ужасно.

— Мисс Свенинген?

— Это славное существо. Когда она, переодевшись к приему, спустилась, на нее нельзя было смотреть без ужасного потрясения. Вот тут что-то было убито, — сказал он, коснувшись ладонью груди там, где сердце.

— Не надо плакать.

— Я не могу не плакать. Вы видели ее коричневое платье? И ленту в волосах? И платочек носовой?

— Да-да, все это я видел. И еще пояс.

— Пояс, — сказал Уайтмейд, — это уже сверх того, что способен вынести мужчина из плоти и крови. Вот тут что-то щелкнуло, — сказал он, коснувшись лба. — Вы, разумеется, помните, как она выглядела в шортах? Валькирия! Нечто из героического века. Походила на какое-то божество, на какую-то невообразимо строгую школьную надзирательницу-старшеклассницу, смотрительницу спален, — в каком-то запале бормотал он. — Только представьте, как проходит она, с косичкой, босоногая, между кроватями с грозной щеткой для волос в руке. О, Скотт-Кинг! Как по-вашему, она ездит на велосипеде?

— Я убежден в этом.

— В шортах?

— Разумеется, в шортах.

— Могу себе вообразить, как целую жизнь прожил бы, раскатывая позади нее на тандеме по бесконечным хвойным лесам, а днем усаживаясь на устланную сосновыми иглами землю, чтобы перекусить сваренными вкрутую яйцами. Только представьте себе, Скотт-Кинг, эти сильные пальчики, счищающие с яйца коричневую скорлупу, белую пленку, оставляя чистое блестящее яичко. Представьте, как она кусает его!

— Да, прекрасное было бы представление.

— А потом только подумайте, какая она сейчас… вон там… в этом коричневом платье.

— Есть вещи, Уайтмейд, о которых лучше не думать. — И Скотт-Кинг за компанию тоже исторг несколько слезинок сочувствия, общей печали в невообразимой, космической скорби по выходному наряду мисс Свенинген.

— Это что такое? — изумился доктор Фе, подойдя к ним несколько минут спустя. — Слезы? Вас это не радует?

— Это всего лишь платье мисс Свенинген, — пояснил Скотт-Кинг.

— Это трагедия, согласен. Но мы в Нейтралии смело смотрим на такие вещи, со смехом. Я подошел не для того, чтобы помешать вам, а просто спросить: профессор, ваша небольшая речь к сегодняшнему вечеру готова? Мы рассчитываем, что на банкете вы скажете несколько слов.

Для банкета они вернулись в «Ритц». В вестибюле было пусто, если не считать мисс Бомбаум, которая курила сигару, сидя рядом с мужчиной довольно отталкивающего вида. Она пояснила:

— Я уже поужинала. Поеду в одно место: есть материал для статьи.

Было уже половина одиннадцатого, когда они сели за стол, так плотно уставленный причудливо подобранными в узор головками цветов, лепестками, мхом, ползучими растениями и побегами листьев, что начинал походить на цветник в стиле Ленотра. [140]Скотт-Кинг насчитал шесть бокалов различной формы, стоявших перед ним среди этой растительности. На его тарелке лежало меню невероятной длины, оттиснутое в золоте, рядом с отпечатанной на машинке карточкой: «Д-р Скотч-Кинк». Как и многие путешественники до него, он установил, что затянувшаяся разлука с пищей убивает аппетит. Официанты уже успели проглотить все холодные закуски, но когда в конце концов подали суп, то после первой же отправленной в рот ложки Скотт-Кинга одолела икота. Точно такое же (учитель помнил!) приключилось с обреченной группой капитана Скотта [141]в Антарктике.

— Comment dit-on en français [142] «икота»? — спросил он своего соседа.

— Plaît-il, mon professeur? [143]

Скотт-Кинг икнул.

— Ça… [144]

— Ça c’est le hoquet. [145]

— J’en ai affreusement… [146]

— Évidemment, mon professeur. Il faut du cognac. [147]

Официанты продолжали упиваться коньяком, так что бутылка оказалась буквально под рукой. Скотт-Кинг опрокинул полный бокал, и его страдания удвоились: на протяжении всего долгого ужина он икал беспрерывно.

Этот самый сосед, что дал ему столь дурной совет, звался, как прочел Скотт-Кинг на карточке, «Д-р Богдан Антонич, международный секретарь Общества Беллориуса»: средних лет, благородного вида человек, на чьем лице оставили глубокие отметины безысходное горе и усталость. Разговор велся (насколько позволяла икота) по-французски.