— Умоляю, Джоркинс, избавь нас от прискорбных подробностей твоего обжорства.
— Да ладно вам. Думал, вам будет интересно, вот и все.
— А вам не кажется, — демонстративно подчеркнуто обратился Тэмплин к Чарлзу и Уитли, — что Эпторп неравнодушен к Уикхем-Блейку?
— Ты это серьезно?
— Прямо не сводит с него влюбленных глаз.
— Думаю, парню крупно повезло. Наконец-то нашел утешение после ухода этого чудака Сагдона. Ведь у него в классе ни одного друга нет.
— А что вы думаете о человеке по фамилии Пикок? — (В прошлом семестре Чарлз, Тэмплин и Уитли изучали историю античности под руководством мистера Пикока.)
— Недавно снова приступил к занятиям. Просто сегодня не работал.
— Грубиян?
— Да нет. Скорее, не слишком требовательный.
— Предпочитаю нетребовательного учителя неотесанному грубияну. В прошлом семестре изрядно подустал от его хамских шуточек.
— Однако остроумия он не лишен.
— Надеюсь, он не настолько нетребователен, чтоб летом мы не получили свои аттестаты.
— В последнем семестре всегда приходится попотеть. А в университете за работу всегда принимаются только перед экзаменами. Тогда уж просиживают дни и ночи напролет, с черным кофе и стрихнином.
— Вот будет хохма, если никто не получит аттестат!
— И что тогда делать?
— Надавать Пикоку пинков, полагаю.
И вот они произнесли краткую благодарственную молитву и вышли из столовой. Уже совсем стемнело. Аркады монастыря освещались редкими газовыми лампами. Когда идешь под сводами, мимо этих фонарей, тень то удлиняется, то укорачивается в зависимости от приближения к очередному источнику света, потом и вовсе исчезает, припадает сзади к подошвам, укорачивается, темнеет, а затем вдруг снова возникает и начинает расти — только уже с носков туфель. После ужина предполагалась пятнадцатиминутная прогулка перед началом второй пары, и ученики бродили под аркадами небольшими группами, по двое или трое; вышагивать шеренгой в четыре человека было привилегией школьных префектов. На ступеньках к Чарлзу подошел О’Мэлли. Нескладный паренек, типичный выскочка, прибывший в Спирпойнт довольно поздно, в конце прошлого семестра, он учился в армейском классе «Б», и единственное, чем отличался, так это полным нежеланием и неумением бегать кросс по пересеченной местности.
— Идешь к Грейвзу?
— Нет.
— Не возражаешь, если я отниму у тебя минутку?
— Ладно, так и быть.
И они присоединились к прочим прогуливающимся парам, и тени их начали удлиняться, прежде чем разойтись. Чарлз не стал брать О’Мэлли под руку. О’Мэлли не осмелился взять под руку Чарлза. Даже на прогулках царили свои порядки. Чарлз считался старшим — это право давали ему два года пребывания в Спирпойнте.
— Мне страшно жаль, что так получилось с советом, — пробормотал О’Мэлли.
— А мне показалось, ты вне себя от радости.
— Да нет, какое там, честное слово! Последнее, чего мне хотелось. Неделю назад Грейвз прислал мне открытку. Испортил каникулы напоследок. Я расскажу, как все произошло. Грейвз заловил меня в последний день занятий в прошлом семестре — сам знаешь эти его ухватки — и сказал: «Вот что, О’Мэлли, у меня плохие новости. Назначаю тебя старшим по дортуару». Ну и тогда я сказал: «Это должен быть кто-то из совета. Иначе никто другой не сможет навести там порядка». Я-то думал, он назначит Истона. А тут он и говорит: «Подобные назначения зависят от личностных характеристик, не от официального статуса. Ты доказал свое право. Сам знаешь, как мы все устали от Флетчера». А затем добавил: «Флетчер для этой работы не годился. И потом, я его не назначал».
— Типичное для него высказывание. Флетчер был выдвиженцем Фрэнка.
— Жаль, что Фрэнк теперь не с нами.
— Все об этом жалеют. Послушай, а зачем вообще ты мне все это говоришь?
— Не хочу, чтоб ты считал, будто я примазался или подхалимничал. Слышал, как обзывал меня Тэмплин?
— Ну ладно. Ты теперь в совете и старший по дортуару. В чем проблема?
— Ты меня поддержишь, Райдер?
— Когда-нибудь слышал, чтоб я кого-то поддерживал? Или как ты это там называешь…
— Нет, — с самым несчастным видом ответил О’Мэлли. — Никогда.
— Так с чего вообразил, что я начну с тебя?
— Просто подумал… может, ты согласишься.
— Так подумай еще раз. Хорошенько.
Они прошли почти через всю площадку и оказались перед дверью в дом для начальства. Мистер Грейвз стоял на пороге своей комнаты и разговаривал с мистером Пикоком.
— А, Чарлз, — сказал он. — Подойди через минуту. Вы знакомы с этим молодым человеком, мистер Пикок? Он один из ваших.
— Да, кажется, знаком, — не слишком уверенно ответил Пикок.
— Один из моих проблемных учеников. Иди сюда, Чарлз. Хочу с тобой потолковать.
Мистер Грейвз взял его под локоток и провел в свою комнату.
Еще не топили, перед пустым камином стояли два кресла, и вообще помещение казалось каким-то слишком неестественно голым и пустым после каникулярной уборки.
— Садись.
Мистер Грейвз набил трубку и одарил Чарлза долгим мягким и вопросительным взглядом. Было ему под тридцать, и он носил твидовый пиджак со старым галстуком Регбийной лиги. [113]Он появился в Спирпойнте, когда Чарлз был на первом семестре, и встретились они лишь однажды, да и то как-то мельком, вскользь. Тогда ослепленного новизной Чарлза растрогали его приветливость и теплота. А потом мистера Грейвза призвали в армию, и вот теперь он вернулся, в прошлом семестре, и был назначен старшим наставником отделения. За время его отсутствия Чарлз стал куда более уверенным в себе и не нуждался в проявлениях покровительства или теплоты со стороны преподавателей. Он испытывал лишь одну привязанность — к Фрэнку, которого и сменил мистер Грейвз. Казалось, призрак Фрэнка заполнил собой всю эту комнату. Вместо снимков футбольных команд Фрэнка Грейвз украсил стены копиями с гравюр Медичи. Томик «Поэзия Георгианской эпохи» в шкафу был его, не Фрэнка. Место герба колледжа заняла на каминной доске коробочка с табаком.
— Итак, Чарлз Райдер, — начал мистер Грейвз, — я вам, похоже, не по нраву?
— Сэр?..
Тут Грейвз вдруг вспылил:
— Если собираешься и дальше сидеть как каменное изваяние, я тебе не помощник.
Но Чарлз промолчал.
— У меня есть друг, — начал мистер Грейвз, — иллюстратор. Вот я и подумал: может, ты хочешь, чтоб я показал ему твою работу? Ну, ту, что ты посылал в прошлом семестре на художественный конкурс.
— К сожалению, я оставил ее дома, сэр.
— Ну а во время каникул рисовал?
— Всего одна или две работы, сэр.
— Никогда не пробовал писать с натуры?
— Ни разу, сэр.
— Слишком уж ты замкнут и неамбициозен для мальчика своего возраста. Впрочем, это твое дело.
— Да, сэр.
— С таким парнем, как ты, трудно разговаривать, верно, Чарли?
— Ну, это как кому. Фрэнку не было трудно. — Чарлзу хотелось добавить: «Да я мог часами разговаривать с Фрэнком», — однако вместо этого он сказал: — Пожалуй что так, сэр.
— Ну а вот мне хочется поговорить с тобой по душам. Складывается впечатление, что в этом семестре с тобой не все благополучно, и это понятно: весь год ты пребывал в довольно трудном положении. Обычно в конце последнего семестра уходят семь-восемь человек, но поскольку война скоро закончится, они останутся еще на один год, чтоб лучше подготовиться к университету, — рассчитывают получить стипендию и все такое прочее. И вот теперь у нас ушел только Сагдон, а потому образовалась всего одна вакансия. А это, в свою очередь, означает, что и в совете всего одна вакансия, и, судя по всему, ты на нее рассчитывал.
— Нет, сэр. В классе меня обошли двое учеников.
— Но не О’Мэлли, верно? Не знаю, удастся ли мне объяснить, почему я отдал предпочтение ему, а не тебе. Ты во многих смыслах был более подходящей кандидатурой. Но суть в том, что некоторым необходимавторитет, а другим — нет. Ты личность, в тебе много индивидуального. А вот О’Мэлли в себе не уверен. Такие, как он, обычно попадают в разряд отстающих. Ну или второсортных. Тебе это не грозит. Более того, речь идет всего лишь о дортуаре. Думаю, под началом О’Мэлли ты будешь чувствовать себя уютно и работать хорошо. Не уверен, что то же самое можно было бы сказать об О’Мэлли, окажись он под твоим началом. Понимаешь? В этом дортуаре обстановка всегда складывалась сложная. И я не хочу повторения того, что случилось с Флетчером. Ты меня понимаешь?