— Этих причин несколько, дорогая, — улыбнулся он. — Итак, как говорит София, эти кони принадлежали Нерону. Но во время крестовых походов их перевезли в Венецию в качестве одного из символов христианства, вот почему Антонио называет их «изменниками поневоле», которые горько ржут. Вспомните, как христианская церковь использовала в своих целях языческих богов и подчеркивала священное число «четыре» — эти статуи лошадей стали олицетворять апостолов Матфея, Марка, Иоанна и Луку. Их перенесли сюда с лоджии всего десять лет назад и тогда же заменили копиями. Значит, одна из этих лошадей в глазах современников Ренессанса означала Марка. Он и был в символическом смысле «Святым с Востока».
В этот момент лицо охваченного бурным возбуждением отца, пристально разглядывавшего лошадей, приняло странное выражение.
— Следовательно, ключ, который мы ищем, должен быть здесь. Когда прочтешь загадку в этом свете, она становится совершенно ясной. Должно быть, четвертый медальон спрятан в одном из этих коней, хотя наверняка Антонио устроил там какую-нибудь каверзную ловушку, чтобы она заколола, застрелила или взорвала нас ко всем чертям!
Сделав свое заявление, Мануэль умолк и дал нам время осмыслить его, а сам прижал к сердцу дрожащие руки и прерывисто вздохнул.
Глава 44
Стоя в плотной группе туристов, мы рассматривали великолепную квадригу. Поражало тонкое искусство скульптура, изобразившего лошадей в стремительном беге, — под лоснящейся бронзовой шкурой видны были вздувшиеся от напряжения артерии и вены, казалось, из оскаленной пасти вот-вот вырвется облачко пара от тяжелого дыхания.
Наконец Мануэль немного успокоился и, поманив нас за собой, приблизился к скульптурной группе.
— Восхитительная работа! Просто чудо, что их не переплавили на пушки во время крестовых походов.
— Да, или во время наполеоновских войн. — Мама вынула из сумки путеводитель. — Впрочем, Наполеон со своим уважением к древней истории никогда бы их не уничтожил. Он подражал великим древнеримским императорам, даже кровавому Нерону.
Иоланда сдвинула назад широкополую шляпу, чтобы лучше рассмотреть лошадь с левой стороны.
— Как ты думаешь, где он мог спрятать свой ключ? Скорее всего в брюхе одной из лошадей.
Марко похлопал по выступающим ребрам скакуна.
— Вы хотите сказать, что придется резать статую электропилой? Тогда это следует делать позже, после закрытия. Я вполне могу сюда проникнуть и…
— Что за дикая мысль! — воскликнул Мануэль.
— Зато как эффективно! — возразила Иоланда.
Оглянувшись, я увидела, что туристы смотрят на нас удивленно и даже настороженно.
— На карту поставлено золото Монтесумы! — вкрадчиво напомнил Марко.
— Да, золото, пошедшее на украшение этого собора, — заметила Иоланда. — Выкраденное преступниками золото! Посмотрите на розоватый оттенок этого золота, и вы поймете, что именно о нем писала София.
— Да, это избавило бы нас от многих проблем, — пробормотала мама и спохватилась: — Боже, что я несу! Иоланда, как тебе не стыдно! И вам, Марко!
— Сама загадка, — повернулся ко мне Эрик, — подсказывает, как достать этот ключ.
— Правильно! Но еще я хотела спросить, почему в эпоху Просвещения этих коней считали проклятыми? — спросила я.
— Иоланда, о чем только ты думаешь?! Резать эти древние статуи электропилой! Твоему отцу такое и в голову бы не пришло! — не слушая меня, продолжала возмущаться мама.
Сестра погладила ожерелье из голубого нефрита.
— Слава Богу, он тебя не слышит!
— Только не будем сейчас о нем! — взмолилась я. — Мама, что ты там говорила насчет проклятия этих лошадей?
— Ах да. — У мамы в руках была книга Дороти У. Сэйер «Экстраординарные способы убийства в Венеции». — Эта квадрига приобрела дурную славу после того, как в XVIII столетии подверглась очередному похищению. Я говорила о Наполеоне? Так вот, в 1797 году он вторгся в Венецию, приказал снять с собора эту четверку скакунов и установить их в Тюильри. Но когда солдаты несли статуи к французскому кораблю, произошло нечто ужасное… Вот, я вам прочту:
«Миф о невероятно злобном нраве этих лошадей родился после следующей истории. Когда солдаты тащили статуи через соборную площадь, Филипп Будэн, лейтенант наполеоновской армии, услышал какой-то грохот в брюхе одной из лошадей, которая теперь известна под литерой «A», и приказал опустить ее на землю для тщательного осмотра, предположив, что там спрятаны драгоценности венецианского дожа. Он заглянул в пасть лошади и в глубине ее глотки разглядел какое-то непонятное устройство, тайну которого венецианцы так и не открыли. Из рассказов свидетелей этой ужасающей истории ученым известно, что Будэн засунул руку в пасть этой лошади и оттуда вылетел миниатюрный отравленный дротик и впился ему в горло. Рассказывают, что смерть его была долгой и мучительной».
Мы все уставились на оскаленные пасти лошадей.
— «В Четвертом есть Святой с Востока. Изменник поневоле, он горько ржет, как лошадь. Когда-то он принадлежал Нерону. Внемли ему — свое узришь в нем Провидение!» — одновременно процитировали мы с Эриком.
— Говорящее животное?! — недоверчиво усмехнулся Марко.
— «Внемли ему». Медальон должен быть в глубине его пасти, — резонно предположила мама.
— Отец, ты у меня просто потрясающе умный!
— Нельзя упускать из виду, что эти лошади наверняка подвергались реставрации, их просвечивали рентгеном, разбирали на детали, а потом вновь собрали…
— И не один раз, — добавил Эрик.
— Но любой серьезный и ответственный реставратор собрал бы статую такой, какой она была первоначально…
— Ну ладно, перестаньте кричать. Люди уже смотрят на нас как на ненормальных! — заметила мама.
— А которая из них числится под буквой «А»? — спросила Иоланда.
Я покачала головой:
— Понятия не имею.
Сестра резонерски заметила:
— Должно быть, ключ давно пропал.
— И там может оказаться еще один дротик, — предостерег Эрик.
— Или остатки яда, — предположил Мануэль.
Пока мы толковали, Марко отделился от нашей группы и наклонился над стеклянным барьером, окружающим лошадей. Перешагнув его, он вскочил на мраморный пьедестал и тут же засунул руку в раскрытую пасть третьего коня, так что мы и очнуться не успели.
— Ничего, — сказал Марко, оглядываясь на меня и шаря рукой в зияющем отверстии. Хотя мы хором предостерегали его, он перешел к четвертой лошади, ощупал ее пасть и опять покачал головой. — И здесь ничего!
Сзади нас полукругом столпились туристы.
— Что здесь происходит? Почему они так бесцеремонно себя ведут? Я думал, здесь ничего нельзя трогать!
— Ничего, — опять сказал Марко, переходя к первому коню в ряду — великолепному, покрытому зеленоватой патиной животному угрюмого вида с отважно разинутой пастью. Он осторожно вложил пальцы в его бронзовую пасть. — Что-то… что-то есть! Вот только дальше рука не пролезает. Здесь какая-то цепь. Похоже, она крепится к пружине… но, кажется, больше ничего. Я тяну за нее. — Он засмеялся. — Как видите, я жив и здоров!
— Постойте! — Иоланда перелезла через ограждение и вскарабкалась на постамент.
Она просунула тонкую руку в щель между крупными зубами коня. Потом, морщась, стала проталкивать ее глубже.
— Я что-то нащупала, — сообщила она. — Лола, это цепь. Она уходит вниз, в горло, мимо какого-то рычага.
— Осторожно!
— Вот она!
Внутри длинной бронзовой шеи животного что-то гулко зазвенело, наверное, маленький арбалет, и сестра вытащила длинную цепь из тяжелых звеньев красноватого золота. В брюхе лошади послышался металлический лязг.
Иоланда продолжала вытягивать эту цепь, а позади нас туристы волновались и шумели, как стая голубей на площади Святого Марка.
В черной пасти что-то блеснуло. Затем раздался звук, похожий на звон монеты, упавшей в колодец.
Сестра осторожно вытянула прикрепленный к концу цепи красновато-золотой медальон.
