В часовне не осталось никого, кроме нас.

Свет фонарей метнулся по стенам, затем упал на пол, и мы, прильнув друг к другу в отчаянном поцелуе, оказались в центре сияющего круга.

— Ну, все, все! — забормотал Эрик, прервав поцелуй и крепко прижимая меня к себе. Было видно, что он еще никак не может успокоиться. — Ты не пострадала?

— Нет, нет.

— А я?

— Кажется, тоже.

— О Господи! Я готов был убить этого гада!

— Я знаю. Ты выглядел… на мгновение…

Он потрясал руками в воздухе, крича:

— О Боже! Да! Я сошел с ума. Ах! О Господи!

— Ты казался диким зверем.

Эрик провел руками по лицу и огляделся. Теперь он уже больше походил на самого себя.

— Мне нужно выпить, лучше всего кампари. Необходимо принять транквилизатор, иначе я сойду с ума. — Он коснулся своих висков. — Несчастные сторожа погибли!

— Да.

— Это я его убил. — Он повернулся и с ужасом уставился на тело Блазежа. — Я убил этого парня. Подвел его к гибели. Я знал об этом, об этом зеленом камне, изумруде. Я читал про грабителей этой усыпальницы. Они касались драгоценного камня и умирали. Я на это рассчитывал… и все так и вышло. Он его взял и — умер!

— И слава Богу!

Эрик закрыл лицо руками.

— Я думал, еще секунда, и мы погибли! О, спасибо тебе, Принстон! Спасибо и тебе, семинар по Медичи в нашем университете! — Он взглянул в направлении, в котором исчезли Марко и Доменико. — Не трогай мою женщину, мерзавец. Ибо я страшен во гневе. Я… — Он вдруг начал смеяться сквозь еще не просохшие слезы. — О Господи!

— Эрик, Марко убежал с письмом, — наконец удалось мне вставить слово.

— Ясно, но я не собираюсь догонять его и умолять вернуть нам письмо. Потому что я мерзок сам себе из-за того, что избил одного и убил другого человека!

— И еще… Кроме изумруда, в этом гробу есть еще кое-что.

Он помолчал, потом взглянул на меня из-под слипшихся от слез ресниц:

— Ты думаешь, я не видел?

— Я просто так говорю.

Мы замолчали. Глаза наши встретились. И хотя мы оба были покрыты кровью и находились в ужасном состоянии, к тому же рядом с наводящим дрожь трупом рыжего Блазежа, мы подумали об одном и том же.

— Оно в другой руке скелета, — прошептала я.

Мы отошли друг от друга. Казалось, в помещении стало еще холоднее. Разбитые мозаики с грифонами и львами тускло поблескивали в полумраке крипты. Мы медленно повернули головы и посмотрели на черный каменный гроб и на неподвижную фигуру, лежащую рядом с ним.

Гроб все еще хранил секрет первого ключа.

Я и Эрик двинулись к гробу, путь к которому преграждало тело Блазежа. Луч фонаря упал на его кожаные ботинки, на одном болтался развязавшийся шнурок. И вдруг из-за этой пустячной детали мертвый бандит показался мне маленьким несчастным ребенком. Голова его скатилась на белый воротник, лицо с искаженным в гримасе ртом и запавшими открытыми глазами сохраняло выражение безмерного ужаса. Пальцы, стискивающие изумруд, скорчились и почернели, будто обугленные.

Эрик опустился рядом с телом на колени.

— Такое впечатление, что из него вытекла вся кровь. — Он удрученно покачал головой: — Да, вы действительно умерли, месье… Блажвиль… Жуткое зрелище!

— Ты как раз и говорил за обедом о всяких ужасах — о демонах, приносящих смертельные дары…

Он поднял на меня взгляд и кивнул:

— Это было предупреждением. Вот тебе и игрушка судьбы! Вероятно, на камень был нанесен какой-то яд. Палец у Блазежа оказался порезанным, вот яд и проник в кровь через открытую ранку.

Мы осторожно обошли труп, стараясь не касаться испачканной ядом руки. Эрик поднял с пола фонарь, и мы направились к открытому гробу.

Глядя на этот древний скелет, я с болью представляла себе, что Томас де ла Роса лежит тоже где-то в этой стране в гробу, со скрещенными на груди руками. Марко сказал, он умер как собака, как жалкий нищий. Но я никогда не видела своего родного отца, у нас не было ни одного достаточно четкого его снимка, поэтому я не знала, как он выглядит, какое у него лицо… Но в следующее мгновение видение исчезло и какая-то тень скользнула над скелетом, казалось, слегка выгнувшимся вверх.

— Что это?! — воскликнул Эрик.

Мы мгновенно обернулись, но не увидели ничего, кроме изъеденных чернотой стен с поблескивающей мозаикой.

— Ничего нет, — попыталась я его успокоить.

Эрик еще некоторое время настороженно всматривался в темноту, затем все же вновь обрел самообладание.

— Нет, это не они. Они ушли, там никого нет.

Останки раба лежали недвижимые на своем каменном смертном ложе, в том же положении, в каком оставил их Блазеж. Под густым кружевом пыли и паутины поблескивала золотая маска, напоминавшая шлемы греческих воинов эпохи Гомера, если бы не пластинка, закрывающая отверстие для рта. Ребра скелета рассыпались на крошечные фрагменты. Потревоженная кисть руки, сжимавшая изумруд, превратилась в прах.

— Видишь? В другой руке скелета какой-то металлический предмет, — стараясь отвлечь Эрика от преследующих его видений, заметила я.

— Интересно… Что же это такое? — Эрик наклонился пониже. — Похоже на монету. Как там говорится в загадке… «…другой же он сжимает твой Первый ключ».

Я последовала этой загробной наводке, нагнулась и, на всякий случай обернув руку подолом платья, принялась осторожно разгибать хрупкие фаланги скелета, но они сразу же рассыпались в пыль.

— Подожди. Я достала… некоторые пальцы все еще трудно… разогнуть.

— Осторожно, Лола!

— Вот!

Я извлекла блестящий металлический кружок, напоминающий монету, и положила на открытую ладонь. Он имел такой же цвет, как и виденный мной когда-то в Национальном археологическом музее Мексики жертвенный сосуд из золота. Сам металл был мягким, чистым, с легким розоватым оттенком. И на его поверхности был вырезан какой-то орнамент.

— Это, видимо, медальон, — восхищенно прошептала я.

Словно сдерживая возбуждение, Эрик обеими руками обхватил голову.

— Талисман!

Орнамент представлял собой стилизованное изображение цветка. Я ожидала увидеть символ ацтеков или майя, поэтому никак не могла понять, что же изображено посредством всех этих запутанных, причудливо изогнутых линий. Наконец меня охватил восторг настоящего открывателя, когда я сообразила, что вижу перед собой букву «L» латинского алфавита, начертанную в стиле ранней готики и украшенную растительным орнаментом.

Так в этой жуткой усыпальнице нам с Эриком открылся первый ключ Антонио Медичи.

— «L»! — возбужденно воскликнула доктор Риккарди двумя часами позднее в заполненной полицейскими гостиной дворца Медичи-Риккарди. Она сидела на краешке дивана, обтянутого черной кожей, между мной и Эриком и пристально рассматривала золотой медальон. Напротив нее расположилась Андриана с усталым и вместе с тем довольным выражением на лице.

— Восхитительно! Должно быть, это первая буква какого-то пароля или кода. Наверняка! В итальянском языке не больше тысячи слов, начинающихся с этой буквы.

Я покачала головой:

— Ключевое слово не обязательно начинается с этой буквы. Помните, Антонио сказал, что, когда будут найдены все буквы, нужно будет составить из них некую комбинацию.

— Поразительно, как он все сложно и хитроумно задумал!

Подавшись вперед, Андриана всматривалась в сложные переплетения стеблей и цветков розы, мешавшие увидеть начертание буквы.

— Как только вы поняли, что это такое?

— Когда я в первый раз взглянул на медальон, у меня возникло ощущение своего рода амнезии [4], поражающей человека после сильной травмы, — ответил потрясенный Эрик. — Я имею в виду афазию, то есть полную или частичную утрату навыков чтения. Но потом я понял, что это произошло из-за того, что буква «L» так богато орнаментирована.