«Привет, Соломон».

«Привет, Рами».

«Вот, я пришел».

«Благословен, приходящий».

«Благословен, принимающий».

Сказали все, что необходимо в таком случае, чтобы преодолеть смущение неожиданной встречи, и замолкли. Рами снимает с себя оружие и ранец. Соломон смотрит на него с удивлением. Форма на Рами велика по размерам и вся в грязи, ботинки в пыли, лицо потемнело и заросло щетиной. Капитан Рами явно не офицер, которым можно гордиться. Он сбрил бороду, похудел и сильно изменился. Удивление выразилось на лице Соломона. Рами же ведет себя в квартире Соломона, как у себя дома – садится в кресло, развязывает шнурки, снимает ботинки и говорит:

«Пришел, чтобы читать письма».

«Отлично».

«Я последний из читающих?»

«Как раз первый».

«Серьезно?!».

Изумление Соломона перешло в заинтересованность. Он сидит на диване, напротив Рами, который встает с кресла, держа ботинки в руках, и глаза его беспокойно рыщут по комнате. После некоторых колебаний он подходит к окну. Соломон становится с ним рядом. Оба смотрят наружу и молчат. Вид кибуца и ночью не теряет своей привлекательности. Дома, лужайки, огороды, клумбы, деревья, цветущие в эти весенние часы – блестят в темноте, освещенной цепочками фонарей. Под гущей листвы, куда свет не достигает, возникают на лужайках темные островки. Птицы чирикают в кронах деревьев. Гора скользит своими скалистыми склонами внутрь кибуца, и склоны эти весна тоже одела зеленью. Прожекторы освещают гору, и сияние простирается по скалам. Рами кладет ботинки на пол, потягивается во весь свой рост до хруста костей и говорит:

«Родной дом это – родной дом».

Двор кибуца полон весенними ароматами. Запах жасмина, ползущего стеблями по стенам дома Соломона, остро ударяет в ноздри Рами. Все соседние дома темны, только окно Соломона протягивает полосу света, зажигающую золотистым пламенем розы Амалии на клумбах.

«Почему двор пуст?»

«Все чистят на кухне кур, которые подохли от хамсина».

«Все чистят?»

«Большинство. Но в этот час ко мне и так никто не приходит».

«Никого не хочу видеть».

На подоконник вспрыгивает кот, вернувшийся с любовного свидания на крышах, и летит в комнату, словно поразил его, подобно выстрелу, порыв ветра. Рами смотрит со странным, явно неприязненным любопытством на него, как будто никогда в жизни не видел кота. Соломон удивляется этой неприязни и загоняет сиамца в маленькую комнату. Рами глубоко вздыхает и проводит рукой по лбу. Соломон спрашивает его:

«Ты устал?»

«Почему?»

«Ты выглядишь усталым».

«Я пришел издалека».

«Садись и выпей что-нибудь».

«Предпочту хороший душ».

«Механическая бритва в шкафчике над умывальником».

Хлопнула дверь душевой, и в комнате снова воцарилась тишина. Соломон пытается снять напряжение мелкими заботами. Наливает воду в чайник, достает из холодильника, все, что там есть, готовя стол на десять гостей, не менее. Натыкается на ботинки Рами, и у него возникает странное желание их почистить. Он удивляется, куда исчез гнев, охвативший его при появлении Рами. Смотрит Соломон на ботинки, словно хочет выудить из них секреты их владельца, и не видит Рами – в майке, трусах и синих шлепанцах Соломона, которые нашел в душевой. Теперь он совсем иной Рами. Побрился, помыл голову, и весь светится чистотой, свежестью и здоровьем. Парень мускулист, силен, и нет в нем прежней растерянности и грусти. Он видит Соломона, погруженного в созерцание солдатских его ботинок, и смеется:

«Прошагали они от берега до берега и превратились в тряпки».

«От берега до берега?»

«Это я вел экскурсию, вернее, поход».

«Это в молодежном движении – НАХАЛе?»

«Я уже забыл об этих подразделениях НАХАЛа».

«Не знал».

«Откуда ты мог знать?»

«Где же ты теперь служишь?»

«В штабе командующего отделом по образованию и воспитанию».

«Отлично».

Взгляд Соломона обратился к трусам Рами, выдающим немалое мужское достоинство, и тайное чувство зависти, смешанное с печалью, охватило его: никогда он, Соломон, не был мужчиной, подобно Рами, – красивым, крепким и мускулистым, – настоящим мужчиной. Рами перехватывает взгляд Соломона и смущенно говорит:

«Я остался в трусах, потому что форма ужасно грязная».

«Хочешь рубашку?»

«Почему бы нет?»

В рубахе Соломона, поджав волосатые ноги на диване, среди цветных подушек Амалии, Рами смотрит на стол, уставленный едой, хлопает себя по бедрам, удивляясь изобилию:

«Очень приятно».

Он с жадностью голодного молодого человека, хватает зелень и овощи, готовит себе «салат Рами», репутация которого среди гурманов высока. Смотрит Соломон на ловкость и быстроту движений рук Рами, завидуя его молодости, подчеркивающей его, Соломона старость, и стараясь убедить себя, что эта ревность к Рами не связана с Адас. Рами чувствует странный испытующий взгляд Соломона и спрашивает:

«Что слышно в кибуце?»

«Не спрашивай».

Рами удивленно смотрит на Соломона, который не только произнес это сердитым голосом, но сжал кулаки над столом, и лицо его обрело агрессивное выражение. Рами испуганно спросил:

«Что-то случилось в кибуце?»

«Выкорчевали все пальмы у источника».

«Ты смеешься!»

«Клянусь!»

«Что вдруг?»

«Продали их за хорошую цену Тель-Авивскому муниципалитету».

Опустил Рами глаза на салат, словно потерял аппетит, спустил ноги с дивана, воткнул нож в помидор. Голос Рами резок, как стрекотание цикад и клекот лягушек за окном:

«Зачем продали?»

«Чтобы посадить их вдоль аллеи в Тель-Авиве».

«Чтобы показать горожанам настоящий пейзаж с пальмами?»

«Именно так».

«Таким странным образом завершилась история моих пальм?»

«Твоих пальм?»

«Ты не знал, что их называли «пальмами Рами»?»

«Вот оно как, «пальмами Рами?»

«Так их называли».

«Почему их так называли?»

«Потому что ребята говорили, что я сохну по обожженным пальмам, как по девушкам».

Соломон быстро наливает в чашку чай, делает глоток, словно горло его внезапно высохло, и кривит лицо, как будто глотнул яд. Соломон печален, растерян, замкнут в себе, и Рами думает про себя: это не тот Соломон, а странный старик, глаза которого бегают и присматриваются к трусам других людей. Взгляд Рами тоже туманится от печали, и, глядя поверх Соломона, он всматривается во тьму и в пальмы возле источника.

То было особенно жаркое лето в степи, и Рами, покинув постель, бежал к горящим пальмам. Они пылали, как огромные факелы, отражаясь в кристальных водах багровым сиянием. Погружал Рами руки в мелководье, касался холодных камней, и чувствовал одновременно жар и прохладу. Огонь потрескивал, языки пламени вздымались, птицы кричали, и особенно острым и пробирающим до костей был крик филина. Огонь вырывал пальмы из окружающих полей, виноградников и цитрусовых садов, и отделял рощу огненной стеной. Это была страна Рами, мечты которого взлетали вместе с языками огня. Он видел себя Робинзоном Крузо в стране огненных бурь. Он также воображал себя Иерухамом, властителем хлебопашцев и царем нового комбайна. Это он, Рами выскакивает на комбайне из огня. Годы прошли, и фантазии Рами изменились, и он уже не повелитель хлебопашцев, а мужественный десантник. Он спускается на парашюте в глубину пылающих крон и один захватывает страну, охваченную огнем, его страну, тропы которой и все тайны знает лишь он один. Когда Рами достиг совершеннолетия, грянула первая его любовь, и царицей его страны стала Нили, любимая всеми учительница ритмики, пока ее место не занял Мойшеле. Он явился к ним, поразив городским своим обликом, черными глазами и белым лицом. В те дни шли дожди и вновь ожили пальмы. И Мойшеле, объявившийся вовсе недавно, потребовал право на пальмы Рами. Однажды утром, когда все были в классе, Рами нашел Мойшеле около пальм, сидящего на зубце скалы, подобном трону и принадлежащем Рами. Эта наглость горожанина привела Рами в ярость. Началась драка, и он осыпал Мойшеле ударами и словами, чтобы тот знал и не забывал: пальмы эти – «пальмы Рами». Но только произнес это, как Мойшеле опустил кулаки и хриплым голосом сказал: он-то думал, что это пальмы его отца, Элимелеха. Сдался Рами печали Мойшеле и согласился: «Так тому и быть».