«Ну, что ты говоришь, Соломон».

«То, что ты слышишь. Не помнишь, что большинство проблем было связано с материальным недостатком. Всегда мы хотели освободиться от материальной нужды, мечтая об изобилии».

«Мечта, мечты! Каждое второе предложение у тебя начинается и кончается мечтой».

«Да».

«Что – да? Если так, то я права».

«В чем ты права, Амалия?»

«Что с тобой никто не может поговорить по делу».

«По какому делу?»

«Ну, в данном случае, речь идет о холодильнике».

«Я просто предвижу эру холодильников в кибуце».

«Предвидишь! Ты что, еще и пророк?»

«Еще убедишься, что я прав. Этот электрический белый ящик изменит всю нашу жизнь. В кибуце возникнет пищевая промышленность в каждой семье. Торты и печенье станут более вкусными, сметана потечет потоком, холодильник наполнится мясом, супами, такими продуктами, которые мы себе и представить не могли».

«И это хорошо, Соломон?»

«А что в этом плохого? Придут дети, внуки, близкие и друзья, сядут вокруг праздничного стола, и холодильник откроет им свои богатства».

«Соломон, ты галлюцинируешь. Что с тобой, Соломон?»

«А что? Будут семейные трапезы, большие компании. Может, они вообще изменят характер семьи в кибуце. Да, да, целые революции, быть может, связаны с этим «Амкором», маленьким холодильником, душевным другом. Так движутся духовные проблемы от материальной нужды к материальному изобилию».

«И куда мы поставим эту твою мечту, этот белый ящик, в нашей тесной квартирке?»

«Это и есть твоя проблема?»

«Да, это моя проблема».

«Но такая проблема у всех».

«Так что? Если эта проблема у всех, она не может быть и моей?»

Господи, недобрый мой Бог, когда я сейчас вернулся после завтрака в столовой, я не находил себе места в квартире, а не то что места холодильнику, как в ту ночь нашего диспута о нем. Из-за него в ту ночь Амалия нарушила все свои привычки. Не легла, вытянувшись в струнку под одеялом, а схватила меня за руку, повела в салон и зажгла все восемь ламп люстры. Излившийся на нас успокаивающим потоком свет был явно заодно с Амалией, пытавшейся сдержать мой пыл.

«После того, как получили мебель, мы поставим в салон и холодильник?»

Нет, конечно».

«Здесь, в нашей тесной спальне?»

«Почему бы нет?»

«Почему бы нет? Я хочу тебя видеть упирающимся в холодильник то головой, то ногами».

«Почему это – то головой, то ногами?»

«Потому что всю ночь будешь переворачиваться. Холодильник твой храпит. Каждые несколько минут он издает храп. Тебе, может быть, это не мешает. Ты даже от звона будильника не просыпаешь «Да, не просыпаюсь».

«Так почему ты покраснел? Мне вовсе не мешает твой глубокий сон. Это полезно для здоровья. Но у меня нет охоты поворачиваться то головой, то ногами к твоему душевному другу. Я хочу спать так же спокойно, как спала в эру кувшина со льдом».

Нырнула Амалия под одеяло, натянула его до подбородка и тут же уснула.

И это, заметьте, все было еще до того, как появился у нас холодильник. Когда же пришел этот час, оказалось, что Амалия была абсолютно права. Не было для него места, хотя холодильник и маленький, специально спроектирован для кибуцного движения. Конечно, в нем нет места большим закупкам в супермаркете, но все же его достаточно, чтобы загрузить продуктами из большого холодильника в общей кухне. Но как быть с местом? Был найден патент. В кибуце любят находить патенты. Решено было разобрать шкафчик в коридоре и на его место водворить холодильник. Но шкафчик тоже нужен, ведь в нем держат метлу, ведро, тряпки для мытья полов, запас разного мыла, зубную пасту и зубные щетки, шнурки для ботинок, спички – все то, что можно получить в магазинчике Хилека без ограничений в бюджете. Амалия же держала там огромный запас всего этого, словно собиралась оставить в наследство Адас и Мойшеле.

А тут вместо шкафа – холодильник. И не ее он, а – мой. День, когда двое наемных рабочих пришли, разобрали шкафчик и поставили на его место холодильник, был для Амалии черным днем. Холодильник уже поблескивал белизной, как она встала передо мной, со старым ведром, полным мыла и всякой всячины в одной руке, и метлой – в руке другой. В голосе ее слышалось отчаяние.

«А это все куда деть? Во всей квартире нет места для метлы».

«В чем же я виноват? Не я же планировал этот квартал старожилов».

«Но кто же виноват? Мог ли кто-либо когда-либо представить, что в кибуце будет у каждого личный холодильник?»

Но что поделаешь, жизнь в кибуце меняется с головокружительной быстротой, так что приходится хромать за нею. Жизнь-то у нас меняется быстро, но мышление отстает. Только вникнешь в реальность, а она же изменилась. Неприятно чувствовать себя неуспевающим учеником в школе окружающей действительности.

Так вот, место холодильнику нашли, метла же осталась беспризорной. Так всегда, решишь одну проблему, возникает другая. Поставишь метлу в коридоре, у вазона, – мозолит глаза. Поставишь в тесную нашу душевую, становится мокрой. Раздеваешься или одеваешься, она все время путается под ногами, с ней, как говорят, и черт ногу сломит. Словно бы эта метла пытается вымести нас из квартиры.

Амалия смирилась с холодильником, и даже признала, что я был прав. Жизнь наша изменилась. Каждую субботу начала собираться у нас большая компания на праздничную трапезу. Пищевая промышленность, естественно, обосновалась в нашем доме. Амалия стала готовить торты с шоколадной коркой, приносить яйца два раза в неделю. Один раз – для торта, другой – для мороженого. Мне все это не мешало, кроме этого ее вечного трубного восклицания: «Вот и торт, приготовленный Соломоном». А я всего-то смешивал порошок какао с яйцом, сахаром и маргарином.

И вот, сижу сейчас в пустой квартире и гляжу на пустой холодильник. Нет в нем деликатесов Амалии, нет компаний в доме. Как будто вместе с холодильником, кондиционером и мебелью я вернулся в эру кувшина со льдом. Только грешные мои мысли заполняют мой опустевший холодильник. Всю жизнь в кибуце я чувствовал себя хорошо только в обществе крамольных мыслей. Они всегда были у меня, как утопия, как некая личная надстройка к реальности. И в эти минуты пришла мне новая грешная мысль: «Если уже есть в доме холодильник, на кой черт нужна мне столовая? Зачем мне топать туда в жару, в дождь, в бурю, толкаться со всеми, есть надоевшую мне пищу»

Вспомнил я одну короткую историю. Мы были молодыми в маленьком кибуце, детишки были наперечет. Мы были далеки от города, и добраться до нас было нелегко. Никто нас не посещал. Но вот, однажды, из Афулы приехал турист на карете с извозчиком-арабом, посмотреть на кибуц. Одет он был по лучшей английской моде – в белых длинных брюках, белой рубашке, повязанной галстуком, пробковом шлеме. Увидели его дети, стали бежать за каретой и кричать: «Еврей! Приехал еврей!»

Но сколько таких «евреев» у нас в кибуце сегодня. Битники из разных стран, молодежь, изучающая иврит в ульпане – со всего мира, наемные рабочие-арабы, считающие себя сынами Измаила, допризывники, школьники средних школ, приезжающие помогать на сборе урожая, не говоря уже о бесконечных стадах туристов.

Среди них немного членов кибуца. Но что мне делать, если мне диета не нужна, и я не сижу со своими сверстниками за диетическим столом, а за обыкновенным, и ем обыкновенную пищу, и не знаю, кто сидит рядом и откуда он. Это, в общем-то, портит мне аппетит. Я и не ем, а просто глотаю пищу, встаю и ухожу.

Сегодня утром мне особенно повезло: напротив сел Томер Брош. Понять не могу, что случилось с Шмерлом Боксбаумом. Стал он Шмерлом Брошем, ну, и ладно. Но зачем он дал всем близким и детям кроме этой «кипарисовой» фамилии имена деревьев? Сыновья у него – Томер – «пальма», Орен – «сосна» и Ротем – «ракитник». Сидящий напротив меня Томер – огненно рыж. Длинные почти красные волосы скользят по его плечам, смешиваясь с такой же огненной бородой. Парень дал себе обет не стричься, пока у нас не воцарится мир. Он кричит каждому встречному, что бритва не коснется его волос и бороды, как библейского Самсона-назорея, пока арабам не вернут оккупированные земли. Отлично. Непонятно лишь, какая существует связь между бородой и миром? Так или иначе, у меня пропал аппетит при взгляде на эту рыжую нечесаную копну волос. Вероятно, Томер решил до пришествия мира не только не стричься, но и не расчесываться. Я даже чаю не смог выпить, встал и ушел.