— Может, перекусим? — предложил он.

— По мне лучше поговорить, — ответил Трой. — Узнать, что к чему.

— Годится. Где хочешь встретиться?

— Как насчет «Пасифик Дайнинг Кар»? Это недалеко от отеля. Пешком можно дойти.

— В тех кварталах уже не стоит разгуливать в темноте.

— Я здесь всю жизнь ходил!

— Все меняется, а это место особенно.

— Что стало со здешними пенсионерами?

— Их самих не стало. Учти, этот район теперь первый в Лос-Анджелесе по преступности. Там сплошь выходцы из Центральной Америки. Это тебе не прежние латиносы. Некоторые из Никарагуа. Каждое утро рядом с их деревнями находят по три-четыре трупа со связанными вместе большими пальцами рук и копошащимися вокруг дыр в черепах мухами. Когда налюбуешься на такое в возрасте пяти-шести лет, то Лос-Анджелес покажется сонным царством. Я знаю, вы себя в обиду не дадите, но все равно это не место для вечерних прогулок.

— Ладно, убедил. Сколько тебя ждать?

— Я на Флоренс-авеню. Минут двадцать.

— Хорошо. Собираюсь.

Ресторан «Пасифик Дайнинг Кар» на Шестой стрит, в паре кварталов от портового шоссе, был по меркам Лос-Анджелеса старинным заведением. Начало ему положила в 1921 году вокзальная закусочная. За прошедшие годы она выросла до одного из крупнейших мясных ресторанов города. Благодаря близости к мэрии и к центру в его кабинетах заключалось немало деликатных сделок. Ресторан продолжал процветать и тогда, когда его окрестности превратились в колонию центральноамериканских беженцев с высочайшим в городе уровнем преступности. Он был маяком благосостояния посреди моря бедности. Посетители прибывали только на автомобилях, стоянка была обнесена забором. Машины парковала обслуга в красных жилетах.

Трой отдал машину служителю, взял талон. Прежде чем вылезти, он быстро осмотрел салон и пришел к выводу, что не оставил ничего, что может привлечь внимание. Дизель спрятал под щитком пистолет, но там служитель не станет шарить, даже если заглянет в бардачок. Некто Пиз-Ловкач, работавший на стоянке в Вегасе, как-то в отсутствие клиента отпер ключами багажник, где в трех картонных коробках лежали 310 тысяч долларов. Ловкач сменялся через двадцать минут. Уезжая домой, он прихватил с собой коробки и больше никогда ничего об этом не слышал. Сам он не стал спрашивать: «Как там синий „кадиллак“? Просто укатил?» Не последовало ни жалоб, ни вопросов. Кто-то беззвучно смирился с потерей трехсот тысяч. Чего только не бывает!

Трой вспоминал эту историю, подходя к метрдотелю.

— Арис, — сказал он.

— Прошу сюда.

Его провели через несколько помещений в заднюю комнату с двумя кабинками и двумя столами. Алекс сидел в кабинке за столиком, накрытым на двоих. Увидев Троя, он поднялся и широко улыбнулся. Они обнялись. Их дружба насчитывала уже двадцать лет, и, хотя раздоры случались, оба знали, что не предадут друг друга, а такое нечасто случается между мужчинами из буржуазной среды. Между ними не возникало недомолвок, они не судили друг друга, а были закадычными друзьями, как бывает только у воров.

— Рад тебя видеть, брат, — сказал Алекс. — Не похоже, что там с тобой нежничали.

— Я не в обиде, — ответил Трой. — Справедливо не справедливо, но они знали, что делают: ведь за мной нужен глаз да глаз.

— Садись. Хочешь выпить?

Трой сел и огляделся. Официант был тут как туг.

— Кофе и немного бренди, — сказал Трой.

Официант испарился.

Они внимательно рассматривали друг друга. Теперь Трой видел перемены в Греко, которые поначалу не заметил во время визита Ариса. Перемены произошли за четыре года до того, как Верховный суд Калифорнии отменил приговор Александру Арису. Единодушный вердикт суда гласил, что полицейские не имели права взламывать его дверь по той лишь причине, что он был освобожден условно-досрочно и ограничен в правах. Надо было постучать и сообщить о цели визита, как того требует статья 844 Уголовного кодекса. Обыск без ордера был вопиющим нарушением Четвертой поправки. Судья это знал, но знал он и другое: если все это учитывать, то пришлось бы исключить из вещественных доказательств шесть килограммов изъятого кокаина! А в этом случае дело разваливалось как карточный домик. Поэтому судья упек Греко: слуга Фемиды нарушил закон, но верно рассчитал, как отреагирует на ситуацию общественное мнение. Если бы он не счел кокаин вещественным доказательством и не признал улики бесспорными, то на следующих выборах лишился бы судейской мантии. Дело получило огласку. Судья отправил Александра Ариса в тюрьму, где тому было самое место. Если при этом был нарушен закон, то у суда высшей инстанции оставалось право пересмотреть дело, отменить приговор и вернуть осужденным свободу.

Трой уже сидел, когда в тюрьму привезли Греко. Он был там и четырьмя годами позже, когда главный калифорнийский суд признал обыск противозаконным и вернул дело в суд первой инстанции. Трой помнил, с каким гордым видом Греко садился в автобус шерифа округа Лос-Анджелес, чтобы возвратиться в суд.

С той поры Греко постарел. До недавней встречи в тюрьме Трой ни разу его не видел, но по тюрьме прошел слух, что Греко сильно сдал. Он потерял целых шестьдесят килограммов товара, когда схватили его курьера. Тюремный кореш выдал тайник наркотиков, чтобы выйти из тюряги, куда угодил за вождение в нетрезвом виде. Греко повезло: когда нагрянула полиция, его не оказалось дома. От хождения по лезвию бритвы и частых разочарований он преждевременно поседел. Когда-то он был классическим красавцем и до сих пор оставался видным мужчиной, но пережитое оставило на его смуглом лице глубокие борозды.

Глядя на Троя, Греко проговорил:

— Отлично выглядишь!

— Спасибо тюряге. Ни бухалова, ни дури.

— И это правильно!

— Разве что иногда сами чего-нибудь сварганим. Наркоту, правда, очень редко. От того и от другого в тюрьме приходится отвыкать.

— Вито не отвык. Помнишь его?

— Еще бы мне не помнить этого психа!

— Он сел на иглу в тюряге. А ведь до того, как сел, сам толкал товар — по крупному.

— Сурово!

— Что ты знаешь про Пеликан-Бей?

— Там все пронизано ненавистью. Форменная фабрика по изготовлению чудовищ.

— Они этого и хотят.

— Для них это способ борьбы с преступностью.

— Именно. А как они строят тюрьмы? Просто уму непостижимо! И набивают их мелкими торговцами наркотой. Превращают их в психов и выпускают на улицу. Это все равно что плодить маньяков в теплицах.

— Фраеров тоже можно понять. Их пугает преступность.

— Она и меня пугает, — признался Алекс. — Сам знаешь, я с оружием не работаю. Никаких ограблений или…

— Жаль, — перебил его Трой, — по мне лучше идти надело с тобой, чем с Бешеным Псом Маккейном.

— С Бешеным Псом работаешь?

Трой кивнул.

— Блин! Я вот что хотел тебе сказать: при всей своей нелюбви к пальбе я иногда беру с собой короткоствольную пушку тридцать восьмого калибра, когда приходится сунуться в нехороший квартал. Я бы обходился без нее, если бы эти козлы спокойно брали денежки. Но нынешний черномазый молодняк не может не популять. Для них престижно кого-нибудь замочить. Не важно кого, хоть старушку на тротуаре: это прибавляет уважения… Ладно, хрен с ними. Как ты сам, брат? Готов действовать?

— Я в порядке, — заверил его Трой. — Будет еще лучше, когда у меня заведутся деньжата.

— Вот и я о том же. Держи! — Алекс вынул из внутреннего кармана пиджака узкий конверт со стодолларовыми купюрами. — Пять кусков. — Сочтемся, когда будем делить добычу.

— Идет. — Трой сложил конверт и спрятал его в карман брюк. — Ты сведешь меня с адвокатом, который все это устроит?

— Он ни с кем не желает встречаться. Думаю, ты понимаешь…

— На его месте я бы поступал так же. Расскажи мне о нем.

— Он — дока в делах о наркотиках. Лучше всех разбирается в законности обысков и изъятий. Раньше он выступал обвинителем в делах о наркотиках, но ему доставались гроши, а защитники обогащались, вот он и перешел в противоположный лагерь. Начал зашибать крупную деньгу, купил большой дом для жены и детей. Потом завел любовницу, поселил ее в кондоминиуме в Сенчюри-Сити. Намертво к ней прилип, а ей подавай дорогие шмотки… Поэтому ему нужны деньги, о которых не сможет пронюхать жена. Он готов подставлять нам своих клиентов.