Даже тогда он сумел бы возвратиться в свой прежний мир, но там от него решительно отвернулись. Девушкам, которых он знал девочками, запрещали с ним встречаться. Содеянное в двенадцать мальчишеских лет легло на него каиновой печатью. Христианский миф о прощении и искуплении, дарованных блудному сыну, оказался туфтой. Он был даже отчасти рад этому, ибо лицемерие было для него самооправданием, а самооправдание — это то, без чего человек бессилен.
Буржуазный мир отторг его, а преступный мир принял. К шестнадцати годам он успел ограбить несколько супермаркетов, вложить деньги в первосортную марихуану в округе Гумбольдт и стать королем торговцев гашишем в Западном Голливуде. В следующий раз его засадил не вызывавший прежде сомнений трансвестит, оказавшийся агентом отдела по борьбе с наркотиками. В участке Трой не сводил глаз с агента — вымазанного тушью и губной помадой, все шесть футов три дюйма росту, считая вместе с высоченными каблуками, здесь такой никого не смог бы обмануть — и сокрушенно качал головой. Кто бы мог подумать?!
После этого он до двадцати одного года оставался клиентом администрации по делам несовершеннолетних, превращаясь в закоренелого преступника, преданного беззаконию не меньше, чем предан Риму истовый послушник.
В этот раз преступному миру потребовалось целых пять лет, чтобы снова принять его в свои ряды. За эти годы он полностью овладел профессией, став квалифицированным вором. Он вскрывал сейфы с помощью ацетиленовой горелки и разрабатывал планы вооруженных ограблений для Дизеля Карсона и Бобби Диллинджера. Их добычей становились грузовики с сигаретами и виски, сейфы супермаркетов (пока там не перешли на современные системы безопасности и двойные ключи) и букмекерских контор. До этого Карсон и Диллинджер специализировались на магазинчиках «С семи до одиннадцати», что было рискованно и приносило жалкую добычу. Он обеспечил их средствами на прожитье и стал подыскивать выгодные объекты, не жалея времени на проработку, выяснение, где и когда положат деньги, кто будет их стеречь. Он проходил с ними шаг за шагом всю технологическую цепочку, репетировал налет, чтобы все потом прошло как по маслу. Их семьдесят пять процентов выручки значительно превышали прежнюю сотню-другую долларов, которую они добывали сами. К тому же теперь они гораздо меньше рисковали — вот что значит действовать по плану, а не вслепую, наудачу. И верно, попытка самостоятельно обчистить покерный клуб в Сакраменто стоила Дизелю нового срока. Когда он вылез наружу с деньгами, стоянка залилась светом, как стадион «Янки» в разгар вечернего матча. «Стоять!» — услышал он и встал как вкопанный. «От пяти лет до пожизненного», — вынес приговор судья. В Сан-Квентине Дизель встретил Бешеного Пса и остальных.
Через два года после осуждения Дизеля полицейский из отдела борьбы с наркотиками Голливуда подложил Трою 28 граммов кокаина. Количество было несерьезным, зато кокаин был расфасован на дозы по грамму, то есть для продажи, что квалифицировалось как преступление, караемое тюремным заключением.
Трой вышел под залог, заложив в счет требуемой суммы дом матери. За несколько недель до суда ей ампутировали одну грудь; она умерла бы во время его отсидки. В назначенный день он явился в суд с браунингом девятого калибра в сапоге. Он дождался, пока прозвучат все положенные слова, пока вынесут приговор, пока судья провозгласит: «Залог возвращается». Теперь дому матери ничего не угрожало. Он выхватил пистолет и попятился из зала суда. Оказавшись в коридоре, он пробежал мимо полицейского, не находившегося при исполнении и одетого в штатское. Полицейский погнался за ним и выбежал на лестницу, где, перегнувшись через перила, выстрелил. Пуля раздробила Трою лодыжку. Он свалился на лестничной площадке, откуда уже не мог уползти.
Его обвинили в попытке бегства с применением оружия, но по согласованному признанию вины квалификация была изменена на простой побег, за который полагалось от полугода до пяти лет, а не от пяти до двадцати. Правда, по делу о наркотиках ему впаяли десятку, так что теперь ему светили все пятнадцать, целая вечность.
Сроки в рамках, назначенных судом, определяла комиссия по условно-досрочному освобождению. С Троем у нее был широчайший выбор: от одного года до пятнадцати. Он готовился к пяти-шестилетней отсидке, так как средний срок по подобному составу преступления составлял два с половиной года, а содеянное им было вдвое серьезнее заурядного побега. Первые несколько лет он использовал для самообразования и поддержания здоровья, надеясь на условно-досрочный выход. Когда он разменял на зоне четвертый десяток и годы полетели как птицы, его планы и мечты стало заносить пылью. Комиссия, судя по всему, расценила его побег как преступление, превзошедшее тяжестью обычный побег не вдвое, а многократно, и год за годом отказывала ему в освобождении. Когда он отсидел пять лет, ни разу не нарушив режим, его мать проиграла свою битву со страшной болезнью, но его не отпустили на ее похороны. Со смертью матери оборвалась последняя ниточка, еще связывавшая его с законопослушным обществом. После этого он стал считать себя только вором, больше никем.
По прошествии десяти лет ему назначили срок: еще два года в заключении плюс еще три условно. Он с улыбкой произнес слова благодарности, но сердце его обратилось в камень. Его безоговорочно обрекали на роль преступника-изгоя. Он не признавал общество: оно его отвергло и ожидало, что он будет довольствоваться рабским трудом, ценя уже то, что его выпустили из тюрьмы. Истинная свобода оставляет человеку выбор; без денег он его лишен. После одиннадцати с половиной лет в Сан-Квентине он перестал быть послушником: он давно уже удостоился высокого сана в американском преступном мире. Он полюбил преступную жизнь и лучше всего чувствовал себя тогда, когда проделывал дыру в крыше какой-нибудь конторы, чтобы взломать ее сейф. Он был хищным леопардом, а остальные — домашними котятами, да еще с остриженными когтями.
Полгода на подготовку. Он и прежде не пренебрегал спортом, а теперь повысил темп. Он бегал круг за кругом по тюремной спортивной площадке — сначала трусцой, потом все быстрее и быстрее. Дни пролетали незаметно.
Перед обедом, когда большинство заключенных томились в очередях, он тренировался в спортзале, наращивая гирями и без того твердые мускулы. Делая приседания, он вспоминал рассказы английского вора, утверждавшего, что гимнастика — лучшая подготовка к успешному делу. В Лондоне, мол, ни у кого нет оружия — ни у грабителей, ни у уличных полицейских, поэтому главная задача — уйти от погони или отбиться в случае поимки. Хорошая физическая форма — главное требование к лондонскому грабителю. В Америке это тоже полезно, хотя пользу «Смит-Вессона» трудно было отрицать. Просто при всех прочих равных условиях Трой предпочитал не палить, а делать ноги.
Трой Август Камерон превосходно чувствовал себя в роли грабителя. Главным оправданием ему служила уверенность, что никаких оправданий не нужно. Достоевский исчерпывающе сформулировал это устами Ивана Карамазова: раз нет Бога, значит, все позволено. Родители Троя никогда не ходили в церковь, он тоже. В детстве он верил в Бога и в Иисуса Христа, потому что все вокруг как будто тоже верили и никто эту веру не оспаривал. Позже он страстно желал, чтобы Бог существовал, но не находил тому никаких подтверждений. Ему казалось абсурдным, что Бог создал Вселенную несколько миллиардов лет назад, а потом прождал 99,9 процента всего этого времени, прежде чем сотворить существ «по Своему образу и подобию» на крохотной планетке в дальнем углу второстепенной галактики. Это равносильно тому, чтобы отправиться на пляж, подобрать там наугад песчинку и изречь: «Вот, я облекаю это в мой собственный образ». В Бога еще позволительно было верить, когда человечество считало, что Земле десять тысяч лет от роду и что она — центр Вселенной. Революцию против Бога начал Фрэнсис Бэкон, а Дарвин вонзил в Божье сердце последний кинжал. Теперь в Бога продолжали верить только невежды и трусы, чья вера нечувствительна к фактам.
