За окном внезапно послышался истеричес­кий визг, кто-то забарабанил лапами по стеклу. Варвара выглянула, спешно выскочила во двор, втащила Султана. У того из прокушенного уха текла кровь. Волк орал от боли и страха. Варя присыпала ухо теплой золой, перевязала его, положила на подушку, сказав строго:

—   

Нечего кричать. Я тебя домой звала. А те­бя куда понесло? Приключений захотел, вот и получил. Теперь молчи, дурачок. Сам виноват.

Султан обиделся, его не пожалели, даже от­ругали и, отвернувшись ко всем спиной, пытал­ся уснуть. Но не удавалось, мешала боль, и вол­чонок подошел к хозяйке, сунул голову под ла­донь, прося погладить, пожалеть.

Всем хочется тепла и понимания. Султан не был исключением. Ему много хотелось расска­зать, как бесстрашно он защищался, как проку­сил лапу вожаку, как его выгнали из стаи. И даже она, какой вылизал все бока и морду, пыталась цапнуть за шею. Это уже было первое женское предательство, и Султан отвернулся от волчи­цы. Перестал оказывать ей знаки внимания. Он побежал домой, пока не поздно, и теперь вздыхал от боли и обиды.

А вскоре пришел Федор:

—  

Твой пес дома? А то я такого же видел в стае.

—  

Вернулся, видно прогнали. Мал еще бе­гать по свадьбам,— рассмеялась хозяйка.

—  

Я нынче в поселке был. Заходил на почту. Там просили тебе письмо передать. На вот, чи­тай. Чего людям машину зря гонять. Тут прямо с доставкой на дом. И все с Кавказа.

—  

Затужил мужик вконец. Пора ему к нам на Колыму перебираться. Человек крепкий, такой не пропадет. Как думаешь, Варь? — спросил улыбаясь.

—   

Этого не только он, но и я должна за­хотеть.

—   

Ну, тебе выбирать уже поздно. Мужиков здесь немного, а и те, какие есть, неподходя­щие тебе. Ты человек особый, с характером. С тобой ужиться надо суметь. Вон мамка твоя сколько лет одна жила. А замуж так и не пошла. Это неспроста. Претензий было много. Не хоте­ла уступать, другие вон живут. А вы поодиночке. Оно и самой труднее. Все ж по хозяйству вдвоем легче справиться. Оно у всех характер не пода­рок, но как-то уживаются,— скажи, Федя.

—   

Ой, Игорь! Конечно характер у бабы коря­вый. Случается, прикрикнешь, ногой топнешь. А куда деваться? Не все гладко и у нас в се­мье. Так ведь все норовит по-своему сделать. И пацаны в нее удались. Что мамка велит, то сделают без споров. Я велю, сто раз подумают. Приходится подзатыльника дать для ускорения. Недавно в брюках у старшего сигареты нашел. А ведь возраст еще малый. Чего не хватает. Дал по жопе, мать вступилась. Вот и поспорь с обо­ими. А вчера бельчонка приволок. Пока клетку делал, тот в хате набедокурил. До ночи убирать пришлось. И все дети. Нету их — плохо, есть они—тяжко. Мой младший приноровился сам капканы и петли проверять. Уходит в обед, вертается уже вечером. У меня до того времени голова кругом идет. Все ж малое дитя покуда. Где его черти носят. Прошу, чтоб пораньше при­ходил. Так неслуха не докличешься. Ворочает­ся в потемках, когда вся душа изноется. А он ни черта не понимает. Ему свое дай — на лыжах побегать, хлебом не корми, дозволь удоволь­ствие справить. Так вот и мучаемся,— жаловал­ся Федор.

—  

А что с охоты принес? — спросила Варя.

—   

Да жаловаться грех. Горностаев с пяток, три норки, одну огневку, да пару зайцев. Это неплохо для одного захода. Ну, а души сколько вывернул. И слова не скажи, оговаривается по­стрел.

—   

Мужик растет. Куда денешься?

—   

Надысь видел мужиков с Пионерского. Тоже промысловики. Раньше золотишко мыли, теперь на пушняк перешли. Оно выгодней. Зи­мой золото не намоешь. Зато от холода сдох­нуть можно. Так они говорят, что летом опять на золото пойдут, целый пласт «рыжухи» нашли. Повезло же людям. Вроде рудник открыть хотят.

—   

На золоте ни столько получишь, сколько потеряешь. Радикулит замучит, да подагра,— отозвалась Варя.

—   

Однако без золотишка не сидишь!

—   

Тебе-то что за дело? Иль хочешь база­рить, что сам босиком и голиком. Так я тебе и поверила. Мы с матерью всю жизнь «рыжу­ху» мыли. Грешно без нее остаться. Тут вот не­давние успели карманы набить. Нам с тобой и вовсе грех голиком остаться.

Бондарев слушал внимательно. Глаза его за­бегали по мышиному быстро. Ведь разговор кос­нулся золота. Но, как начался тот разговор, так и погас. Люди не стали его продолжать. И замя­ли на самой середине. Игорь Павлович путем так ничего и не понял.

—   

Мой младший на сухом ручье был. Гово­рит, стоит туда весной наведаться.

—  

А что там? Золото? — вспыхнули глаза Бондарева.

—   

Откуда оно там возьмется? Норка переко­чевала. На капканы можно хорошо взять,— ус­мехнулся Федор одними губами.

—   

А я слышал, Селиванов россыпи само­родков нашел, да все крупные. Сдал, уехал на материк, теперь живет там, в потолок попле­вывая.

—   

Много чего говорят. Мы эту Колыму вдоль и поперек исходили. Кроме могил, да костей, ни хрена здесь нет. И я не верю о байках про золото. Откуда оно здесь? Ерунда! — скривился Федя.

—   

А я от старателей слышал, кто сами золо­то добывали, что его тут видимо-невидимо. Вон стали могилу Юрке Липецкому копать, всего на два штыка, а дальше жильное золото. Сделали заявку, как дураки, и все золото пошло государ­ству. Эх-х, лопухи! Я живо нашел бы, как его к рукам прибрать.

—   

И куда б его дел? У нас был один такой умник. Тоже золото прижопить хотел. Десятку получил, сразу успокоился,— хохотнул Бондарев.

—   

Ну, это безмозглый. Надо все с умом де­лать.

—  

Тот тоже не без головы. А попался за са­мую жопу. Еще и теперь парится за жадность,— говорил Игорь Павлович.

—   

А у нас тут мадама приезжала. Думала у нас, у местных, золотишко по дешевке ску­пить. Ну, мы ей хрен во все карманы напихали. У нас по госприемке дороже берут. Да и кто зо­лото зимой добывает. Нет таких полудурков. По­слали ее дружно, и пошли по домам. Ишь, выис­калась краля. Захотела озолотиться по дешевке.

—   

А сколько к нам бабы пристают. Даже к старухам. Гоним от себя сраной метлой, так все равно липнут, как мухи.

—   

Федь! Ты помнишь, кто первый самородок нашел? — спросила Варя.

—   

Юрка Платонов! Кто еще. Его враз на волю отпустили. Хороший самородок был. Почти пол­килограмма.

—   

Дорого за свободу заплатил,— качнул го­ловой Бондарев.

—  

Дурак! За свободу ничего не жаль.

—   

Сколько лет за этот кусочек жили?

—   

Если б жили! А если укоротили б? Вот то- то и оно. Что чем обернется, никогда не знаешь.

—   

Все это так! Вот я слышал тут и алмазы находят, и серебро, и платину. А в руки редко кому дается. Капризные находки. Сами себе хо­зяев выбирают. Не идут в руки к первому встреч­ному.

—   

Знают себе цену,— усмехалась Варя и огля­нулась на стук в окно.

Анастасия, протиснувшись в дверь, разулыбалась, увидев Игоря:

—   

Что же не заходишь, голубочек? А я це­лыми вечерами тебя жду.

—  

Я в отъезде был.

—   

Вон оно как? Ну, заходи!

Игорь повернулся боком, словно чего-то не решаясь.

—   

Настя! А я нынче в подвале зайца пойма­ла. И не видела, как заскочил, морковку ел.

—   

Это хорошо. Моя мать говорила, что это к здоровью,— ответила баба.

—   

Вот только его и нет.

—  

Анастасия, чего так долго не заходила?

—   

Мешать не хотела.

—   

Кому?

—   

Ну, думала у тебя все состоялось с тем человеком, а ты все одна бедуешь.

—   

Давно уехал тот человек. Надо вот пись­мо прочесть, второе прислал. Может, что путнее черкнул,— побежали глаза по строчкам:

—   

Варя! Так ты что-нибудь придумала? Ведь скоро весна и я теряю терпение. К чему мне готовиться? К тебе или оставаться мне дома. Что посоветуешь, скажи честно. Я уже и сам на распутье. Ехать незваным гостем — неприлич­но. Набиваться в очередные ухажеры и того по­стыднее. К какому берегу мне причалить? Позо­вешь или прогонишь? От тебя, что хочешь жди. А так хочется быть вместе с тобой и никогда не разлучаться. Да и возраст у нас солидный, пора о семье подумать. Я устал один. Кажется, са­мое страшное наказание в жизни — это одино­чество. Давай избавим от него друг друга и за­живем совсем иначе. Как когда-то мечталось.