Литмир - Электронная Библиотека

—  

Да еще с Дуняшкой прощусь. Эта и вовсе ни при чем. С телеги сноп зерна упал. Она под­няла и понесла зерно следом. Телегу не смогла догнать. Зато ее нагнали. На целых десять лет упекли. Дуняшка кровавыми слезами не раз умы­лась, а ничего никому не сумела доказать. Ей никто не поверил.

—  

Ты знаешь, Варь, здесь перед каждой моги­лой можно прощение просить. Смотришь, и душа кровью обливается. Убит, расстрелян, замучен... Вроде для жизни человечьей нет других слов. А для чего человек родился? Чтоб все терпеть и плакать, ведь смеяться и не приходилось.

—   

С детства знали голод и горе. Я сама не знаю, зачем выжила и выросла. Никого вокруг, только я одна, как былинка среди Колымы. Кому нужна и зачем, сама не знаю.

—   

Вот потому говорю, обдумай свою жизнь. Зациклилась на своей Колыме, а ведь жизнь бывает и другою, с облаками в небе, с карава­нами птиц над головой, с цветущими садами, с голубыми водами в реках, зеленой травой под босыми ногами, со стрекозами, с теплым кус­ком хлеба, с объятием любимого, с первым тре­петным поцелуем, какой зовется любовью. Ты оглядись, это твое, родное. Хватит слепнуть от снегов, морозящих душу. Не давай себя убить морозам. Ведь ты столько пережила и перенес­ла, что давно достойна самого большого чело­веческого счастья. Ты улыбнись ему, раскинь руки, как когда-то навстречу солнцу, и беги за ним днем и ночью. Никому не верь, только сво­ему сердцу. Оно никогда не подведет и не обма­нет тебя. Ему ты сможешь довериться, как себе, и сказать:

зоз

—  

Я люблю тебя, Аслан! Больше своей жиз­ни тебя люблю. Ты — мое единственное счастье!

—   

Вот этого я никогда не скажу ему,— зая­вила Варя уверенно.

—  

Женщина никогда не может быть увере­на, что скажет она в следующий момент.

—  

Я за себя в этом смысле ручаюсь! — от­ветила Варя жестко.

—   

Никогда не ручайся. В свое время я на том погорел. Не хотел предлагать руку, а как видишь, предложил и очень пожалел о том. Не всегда человек командует своими поступ­ками. Случается, что они опережают разум­ные мысли.

—   

Скажи, а ты свою жену не видел?

—  

Сына встречал недавно. Как раз перед са­мым отъездом сюда. В гостинице встретились.

Я бы и не узнал, он сам окликнул. Отозвал в сторону, к окну. Поговорить решил. Я не укло­нился, хотя говорить, если честно признаться, было не о чем. Слишком много лет прошло,  и я отвык от них. Оказалось, они неплохо устроились. Живут в хорошей квартире в Магадане. Мать повторно вышла замуж. Сын женат.  У него есть ребенок, так что я дед. Они знают

о моей реабилитации и простили меня. Правда, для этого понадобилось очень много лет. Но зато теперь все в порядке, каждый доволен и никто не жалеет о случившемся. Он даже не посетовал, что рос без отца. Меня, конечно, ни о чем не спросил. Только оглядел пристально и не­прилично сморщился. Меня это не задело. Мы слишком разные. Он воспитан в духе мате­ри и обращает внимание на внешние данные. На одежду, обувь, стрижку, короче, мимо чего я прохожу, не заметив. А он мне по ходу сделал несколько замечаний.

—   

Смешно, человек спросил, почему я не брит и не спросил, давно ли я ел. А уж предло­жить такое тем более не догадался.

—   

Расстались мы с ним холодно, как чужие, малознакомые люди. Поверишь, даже не обме­нялись ни адресами, ни телефонами. Увиделись случайно и также расстались.

—   

Он преуспевающий щеголь. Все у него в порядке. Но ничего похожего на меня. Выли­тая мать. Ее портрет и повторение. Тоже осужде­ние и презрение в глазах. В каждом слове холод, в голове одни сквозняки. Я так обрадовался, когда мы расстались, словно от нежеланного знакомого избавился. Случается такое. Решил для себя избегать дальнейших встреч с ним.

—  

Так если вы не знаете, где он живет и работает, как сможете увидеться? — удивилась Варя.

—   

Не забывай, я в прошлом прокурор. И ра­зыскать человека в Магадане мне не сложно. Стоит только захотеть. Но желания не возникло ни у него, ни у меня. Вот тебе и родные люди. Казалось бы, самые близкие. А общего ничего нет. Лучше не иметь таких родственников. Хоро­шо, что без матери был. Эта на весь свет меня бы осудила.

—   

Как же женился на ней?

—   

По глупости!

—   

Сослепу, наверное.

—   

Молодой был. Опыта не было.

—   

Сын так ничего и не спросил?

—   

Ну, о реабилитации осведомлен. Дальней­шее ему неинтересно. Я, понятное дело, не стал навязывать свои темы. Поговорили обо всем и ни о чем. Даже смешно. Ну, да Бог с ним, этого еще клюнет в задницу жареный петух. Са­мостоятельно он не стоит на ногах.

—   

А вам его не жаль?

—   

Пока нет к тому повода.

—   

Знаешь, в его возрасте я был самостоя­тельнее. Конечно, допускал ошибки по молодо­сти, но и спасал людей. Целые семьи, жизни отпускал, снимал с них наказание, рисковал своею головой и жизнью.

—   

Игорь, я о том наслышана от наших, даже от своих девчат. А уж эти не сбрешут, не приук­расят. Это же надо решиться сразу на восемь человек, на их приговоры протесты написать. Четыре сразу были удовлетворены. И вышли люди на волю. Этот день им никогда не забыть. А только ли они! Ребятишек пачками из зоны освобождал. Они и теперь это помнят. Может, если б не ты, не дожили до воли. Практически ты им вторую жизнь подарил.

—   

Не заходись, Варь. Это моя обычная ра­бота. Времени было мало. Вот в чем беда. На всех не разорваться. Я знал, что много невин­ных отбывают сроки. Но как помочь всем, на это не хватало ни сил, ни времени.

—  

А жаль! Сколько людей дожили бы до это­го дня,— вздохнула Варя с сожалением.

—   

Случалось, освобождали иных из зоны, а он через пол года снова туда попадает. Вот где обидно было. Так вот мужика освободили. Он жену, пред­седателя сельсовета, все время колошматил. Но, видно, не без дела дубасил. А вернулся домой, застал с каким-то чмо и обоих урыл одним захо­дом. Месяца не прошло, снова в зону вернули.

—  

Так стоило его выпускать? Он теперь так и умрет в тюрьме. Не выйдет на волю.

—   

А у нас бабка была. Жила в бараке. Хро­мая, кособокая, с одним глазом. Увечий куча. Ох, и скандальная карга. Она своего деда все время колотила чем попало. То стиральной дос­кой, утюгом, каталкой. Сама ему по пояс. А до­ставала всюду. Ну, старик терпел, сколько мог. Весь в шишках и синяках ходил. Совестно на человека смотреть было. За всякую мелочь при­диралась к нему. Ну, вот так и ляпнул:

—   

Уйду я от тебя, старая образина! Надоела так, хоть последние годы поживу человеком. Сил больше нет с тобой в одной избе дышать.

—   

Она враз замолкла, а ночью убила то­пором. Враз по горлу секанула, и не стало че­ловека.

—   

Во, змея подколодная. С чего ей взбрело такое. И не каялась. Убила, как курчонка. Ну, что за баба! Ей дали десять лет. Она отсидела их и как только на волю вышла, по новой ее замуж взяли. Только этот мужик не дал на себя руки распускать. Чуть начинается заводиться, он ее в сарай и на бычью цепь сажал. За три за­хода отучил хулиганить. И баба стала путевой. Правда, вся окривела, сгорбатилась, на челове­ка не стала похожей, зато дома справлялась отменно. А она и ему топором грозила. Натура у ней такая паскудная.

—   

Это что баба. Нервы взвинчены, сбой да­вали. У нас мужики за это сидели. Этим уже терять было нечего. Стоит один раз человека убить, дальше идет как по накатанной. Даже дети не останавливают. Злоба разум перекры­вает.

—  

А я против драк в семье. Уж если до того доходит, лучше сразу разбежаться и не тянуть время. Оно ведь сразу видно, кто на что спо­собен.

—  

А ты слышала про Любаву? Эта история всю Колыму облетела. Обросла всякими сказка­ми, небылицами, но живуча и передается каж­дому.

—   

Про многое слыхал, но не про Любаву. Не попадалось ее дело на пересмотр. И имени такого не встречал,— признался Игорь Пав­лович.

56
{"b":"159621","o":1}