—   

Дай буханку хлеба. Немного денег, куртку и валенки передай. Дай Бог ему уйти от погони. Покажи ему овраг. Там можно проскочить неза­метно.

—   

Они с вертолетов все увидят.

—  

Аслан, в этом овраге много волков.

—  

Тем более, зэков разнесут в клочья.

—   

Там шалаш Федора. Зверье к нему не под­ходит, а погоня не знает. Он весь в снегу. Его не видно.

—   

Хорошо, передам,— пообещал Аслан и вы­шел к мужику.

—   

Нас четверо. Один ранен. Он не может идти. Его придется оставить, спрятать где-то. Иначе попухнем все. Выручай, братан.

—   

Куда ж его дену? — растерялся Аслан.

—   

В домах не спрячешь, его выдадут. В доме Дуси все как на ладони. Только если в могиль­ник унести человека,— посоветовала Варя, не­много подумав. И добавила:

—   

Там его искать не станут. С вертолета не увидят.

—   

Собаки найдут,— сказал Аслан.

—  

Туда их не пустят. Много волков.

—  

А если мужика зверье разнесет?

—   

Днем не придут, а ночью что-то придума­ешь.

—   

Хорошо, Варь, если успеем, все сделаем,— набросил куртку на плечи и вышел из дома.

Вернулся Аслан уже утром, когда баба ушла на работу.

Троих зэков он посадил в грузовую попутку, заплатил водителю и тот помчал на скорости, зная, что до рассвета будет уже далеко от этих мест И никакой вертолет их не догонит.

И только с четвертым мужиком поломал го­лову человек. Он не стал заносить зэка в могильник родителей, а, переодев в старое Варькино тряпье, принес в дом, долго устраивал «маскарад», соображая из мужика бабу. Зэк, глянув на себя в зеркало, даже рассмеялся, сам себя он не узнал.

—      

Лежи тихо. Прикинься больною. Скажи, что зовут Клавдей. Скажешь, мол, приехала к своей родне на погост, да вот в пути натрясло, теперь кровями заливаешься. А документы у родни в городе. У Вари остановилась потому, что зна­ла ее мать.

Охрана зоны, едва глянув на Кпавдю, вышла из комнаты, бурча под нос, что принесло бабу на Колыму не ко времени.

Погоня немного потопталась возле дома и заторопилась к оврагу, за погост. Аслан облег­ченно вздохнул. Беглец, согревшись под одея­лом, поел, попил чаю и уснул. Лишь после обеда встал с постели и назвал свое имя — Анатолий.

—       

Я в этой ситуации вообще ни при чем. Только помог нашмонать того вояку. Но не тыздил и не мокрил его. Это сделали другие. Но суд решил по-своему и мужику не поверили.

Его били в милиции. Не щадил следователь. В зоне его кидали по углам, злясь, что не хочет «колоться», что нет у него ни денег, ни наркоты, ни одного «авторитета», какой вступился бы за него. Те трое мужиков бросили его и сказали, если он их засветит, не жить ему на этом свете и они достанут Толика всюду.

—        

Короче, перевели козлы все стрелки на меня, сами отмазались и слиняли с глаз. Он их почти не знает. Но насчет дочери мужики сказа­ли правду.

—        

Жаль, что не уберегли девчонку. Не угля­дели. С чего она в десять лет вздернулась? Не­бось дома вкинули, запилили, она и не выдер­жала. Ей брат обещал скрутить башку Девчон­ка, зная его характер, поверила.

—        

Знаешь, у меня тоже дочка, всего на год старше той, какая повесилась. Но я никак не врублюсь, за что он свою девку колотил. Ведь ее насиловал жеребец. Просто счастье, что вы­жила. Но можно было сделать тихо, без шухе­ра. Конечно, зря его дочь допоздна шлялась по улице. Тот фраер был бухой и посеял мозги. Если бы трезвым оказался, то и не глянул в ее сторону. Зачем? Путанок полно. Это бабы, куда ни глянь. А эта — блоха. Такую силовать, как хрен в игольное ухо запихивать. Придурок! Той чмо еще зреть надо было бы лет пять, а тот бугай испортил. Я бы на его месте тоже разма­зал бы придурка. Глаза надо иметь, чтоб ви­деть, на кого лезешь. Но, самое обидное, что тому козлу за такое ничего не было. Он, ко­нечно, отмазался, отслюнил за шкоду. А жизни не стало. Вот и уровняли шансы. Пусть его семья тоже повоет. Нам хоть и не стало легче от того, но все же не будет больше козел детей гробить.

—        

Толян, кто-нибудь из вас был раньше су­дим?

—        

Нет, никто. У всех первая ходка.

—  

А по радио вас назвали рецидивистами.

—  

Что делать? На зоне тыздили, а уж в след­ственном изоляторе «с гвоздя» не снимали. Те­перь не знаю, когда на лапы встану. Все кости перебили. А ведь мне никто из них никем не приходится. Влез, как в говно. А как выскочу, сам не знаю,— сетовал мужик.

—  

Те трое фортовые?

—   

Говорили, что фортуют. Я точно не знаю. В дело с ними не ходил. Дышал отдельно. Мне доля не перепадала. Кинули, как придурка. Те­перь бы смыться домой и завяжу со всеми блат­ными. С бабой помирюсь. Ну, а пока к мамке в деревню смоюсь. Долго оттуда не вылезу.

—  

Тебя в той деревне долго шмонать будут. Пока не стоит там светиться. Накроют, не вы­пустят.

—  

Так думаешь?

—   

Уверен! — подтвердил Аслан.

—   

Что же мне делать? Мослы не держат, хо­дить не могу. Куда сунуться, чтоб хоть немного отваляться? Никому ненужным стал! Во, влип дурак! — сетовал человек.

—   

С чего связался с теми троими?

—   

Они вступились, не дали замокрить на зоне. А на воле я у них пару раз стоял на шу­хере. Они по мелочам работали. А я клюнул на обещание. Но зря. Эти слова не держат, не сто­ит с такими кентоваться.

—   

Знаешь что, Толян, сведу я тебя с людь­ми. Они на ноги поднимут. А дальше сам уви­дишь, что надо делать. Захочешь, у них оста­нешься. Коли домой решишься, то держать не станут. Ночью тебя увезут попуткой. Здесь тебе оставаться опасно. Люди на погосте долго не бывают. Задержишься на неделю, под подозре­ние попадешь. Врубился?

Вечером, когда совсем стемнело, Аслан от­правил беглеца с машиной в город. Но Толяну не повезло. Водитель поверил, что везет нату­ральную бабу и полез к ней под юбку. Толик отмахивался изо всех сил. И тогда на подъезде к городу сбросил его шофер с моста в реку вниз головой. Человек упал на крепкий лед. Не по­мог платок. Толик сразу разбился насмерть. Во­дитель даже не оглянулся.

А по городу с утра поползли слухи, что на­шли на льду реки странный труп. Сам мужик, а одет в бабье. Никаких документов при нем не оказалось. Кто сбросил с моста или сам упал, не удержавшись на льду, никто не понял. Ни крови, ни синяков на теле человека не обнару­жили. Он был и не был...

По телевидению три дня показывали фото мужика, но его не опознали зрители, никто не назвал не знакомым, не родственником.

Так и похоронили человека в самом начале Колымской трассы, где погребали всех случай­ных и безымянных. Его никто не пожалел вслед. Ушел загадкой, как уходили здесь мно­гие, чуть дальше тех, кого называли колымчанами...

Аслан уже собрался в дорогу, домой. Он ожи­дал только Варю для последнего разговора. Как считал, этот разговор нужен обоим. И с нетер­пением ждал утра. Едва оно наступило, чело­век приготовил завтрак, тщательно побрился, умылся, сел у окна. А вскоре появилась и сама хозяйка.

—   

Ты уже отделался от гостей?

—  

Да, распихал кого куда. По-моему у них все благополучно. Все устроены, и я могу спо­койно уезжать. Пора! А то я зажился у тебя, чувствую, что изрядно надоел.

Варвара ничего не ответила, позвала Султа­на, дала ему свежего хлеба, села к столу.

—   

Варь, хочу поговорить с тобой напос­ледок.

—   

О чем? — глянула пронзительно.

—   

Мы с тобой оба взрослые, самостоятель­ные люди. Оба битые жизнью, немало пере­жившие и одинокие. А впереди у нас старость. Не знаю, как ты, я с тревогой жду ее. Ста­рость— не подарок, для одинокого и вовсе испытание возрастом. Начнутся всякие болез­ни. Вдвоем их легче одолеть. Как думаешь? К тому же климат, в каком живешь, хуже любо­го наказания. О нем даже вспомнить жутко. Ска­жи, разве я неправ?