На канале происходило что-то невообразимое.
Ещё утром гладкий, теперь лёд шёл волнами, а кое-где стоял торчком. Посередине виднелись два танка с немецкими крестами. Оба, видимо, были уже брошены — а откуда взялись, непонятно. Скорее всего, пытались пройти на этот берег, на помощь своим, по льду, поскольку мост взорван. Василий с недоумением смотрел, как танки, задрав пушки, со скрежетом — нет, не утонули, а, провалившись под лёд, упали на дно. Вспомнился довоенный ещё фильм про князя Александра Невского, там тоже немцы, все в железе, уходили под лёд. Но то, что происходило здесь, на его глазах, было стократно жутче.
— Вы видели, товарищ капитан? — спросил он Ежонкова.
— Ну. Страшное дело. Канал — это такая техника, что вот те нате. Перекрыли шлюзы, и всё. Здесь у нас подо льдом воды нет. Её всю отсосали и там, севернее, слили на тот берег, и почти до Волги утопили на хрен всех немцев. Страхову звонили с Дмитрова, чтоб мы тут не пугались. Да, ещё вот новость! Ты, Василий, знаешь, кого мы здесь побили?
— Так ведь… Как же… Немчуру проклятую.
— Нет, кто у них был командиром, знаешь?
— Откуда мне знать, Николай Александрович?
— Страхову сообщили, что это был этот… как его… фамилии у них, мать, хрен запомнишь, но это тот же гад, который брал Париж.
— Париж брал, а Перемилово взять не смог! — засмеялся Василий. — Хорошо.
— Да, тут им не Париж, ни хрена.
— Париж, было, и мы брали…
Из записных книжек Мирона Семёнова
Запись от 15 августа 1966 года
Позавчера я присутствовал на встрече Г. К. Жукова с журналистами «Военно-исторического журнала». Георгия Константиновича спросили о событиях у Перемилово, как историческом начале контрнаступления под Москвой. Там Германия получила первое крупное поражение за весь период Второй мировой войны. Он ответил. И нас тут же, при нём, предупредили, что сказанное им — «не для публикаций». Понимаю, почему! Оказывается, там никакого плана контрнаступления не было. Контрнаступление «было организовано ходом событий», сказал маршал.
Я записал за ним: «Нет такого приказа, где заранее, допустим, 30 ноября, 1–2 декабря, отдали бы директиву на контрнаступление. Такая задача не стояла, потому что у нас ни сил не было, ни средств. Мы ввели дополнительно 1-ю Ударную армию, ввели её не 6 декабря, она ввязалась в бой 29 ноября с танковой группой, которая проскочила через канал в районе Яхромы. К 6 декабря, по существу, чуть ли не вся армия была задействована».
На острие удара оказался мой друг Василий. 2 декабря, оставив за спиной канал и взорванный Яхромский мост, его взвод вместе со всем батальоном Страхова, со всей бригадой, всей армией начал методично выдавливать войска Германии из Подмосковья.
Глава двадцатая
С 9 по 15 декабря освободили Рогачёв, Истру, Солнечногорск. Фронт отодвинулся от столицы на сто, а кое-где и больше километров.
— Товарищ Сталин, когда выполнять?
— Немедленно!
Речь шла о постановлении Политбюро: «т. Андрееву вместе с аппаратом ЦК ВКП(б), находящимся в Куйбышеве, к 25 декабря 1941 г. переехать в Москву».
Когда контрнаступление Красной Армии даже не развернулось ещё в полную мощь, Государственный комитет обороны велел разминировать столицу.
К 20 декабря освободили Клин, Калинин, Волоколамск. Накануне Нового 1942 года в столицу вернулись властные организации. Вновь начались многолюдные встречи в кабинетах вождя: и в Ставке, и в Кремле, и на даче.
Иногда Сталин прерывал деловые разговоры ради посторонних, казалось бы, бесед:
— Куда вы смотрите, товарищ Говоров?
— А вот, интересные портреты у вас появились. Я их прежде не замечал.
Действительно, раньше на стене кабинета висела лишь репродукция с картины художника Ефанова «Бурелом» да нескольких фотографий из журнала «Огонёк». А теперь появились написанные маслом портреты Суворова и Кутузова.
— Да, это выдающиеся полководцы, — довольным тоном сказал Сталин. — Думаю, тут им самое место. А вам кто из них больше нравится?
— Кутузов, товарищ Сталин.
— А почему? Подумайте-подумайте.
— Мудрый был человек. Сначала изучит обстановку, всё учтёт, а потом… И дипломат хороший. Как его ни уедали придворные шаркуны, а он своё гнёт. И оказывался прав.
— А Суворов? — прищурился Сталин. — Двадцать походов, восемьдесят сражений, ни одного поражения!
— Так вам больше нравится Суворов?
— Что нравится мне, неважно. Мне ваше мнение интересно.
— Я тоже, — вмешался Мехлис, — голосую за Кутузова. Великий человек! Единственный в мире полководец, который побеждал, отступая! — и с этими словами Лев Захарович преданно посмотрел на Сталина. Тот недовольно засопел. Пробормотал:
— А такое мнение нам не нужно пропагандировать, — и снова обратился к Говорову: — Вы попробуйте сформулировать ваше мнение об этих полководцах. И Александра Невского не забудьте. И пришлите нам ваши соображения.
— Я подумаю, товарищ Сталин.
Другим, например Голованову, больше нравился Суворов.
— Почему? — спросил его Сталин.
— Он, разбивая наголову всякого врага, умел быстро оценить обстановку и принять верное решение. И никогда не ошибался. Побеждал всегда.
— А Кутузов? Он ведь не только полководец, но и дипломат, осторожный в действиях.
— Да, вы, пожалуй, правы, товарищ Сталин.
— А почему вы со мной соглашаетесь?
— Но я и сам хорошего мнения о Суворове. Солдаты шли за ним в огонь и воду, верили в него и всегда побеждали!
— Ой, хитрец!
— А ваше какое мнение, товарищ Сталин? — поинтересовался Голованов.
Сталин молча ходил по кабинету. Думал. Потом остановился:
— Если бы можно было распоряжаться личными качествами людей, я бы сложил качества Василевского и Жукова вместе и поделил бы их между ними пополам. Вот такое моё мнение…
Полководцев Сталин и его посетители обсуждали только после того, как решали конкретный вопрос. В тот день Голованов пришёл к Верховному Главнокомандующему с докладом о результатах боевой работы авиации дальнего действия за последнюю неделю. Доложил и стал ждать указаний.
— А что, больше никаких полётов не было? — удивился Сталин.
— Нет, товарищ Сталин, не было.
— А вы ничего не забыли?
Голованов ненадолго задумался, уверенно ответил:
— Нет, товарищ Сталин, ничего не забыл.
— А в партизанский отряд Емлютина вылетали?
— Да, товарищ Сталин, туда летало два «Дугласа», отвезли соль. У Емлютина в отряде цинга. Товарищ Ворошилов просил забросить к ним соль, что мы и сделали.
— А почему же вы нам об этом ничего не сказали? Мы же условились с вами, что вы будете нам рассказывать всё, что касается вопросов обеспечения партизан.
— Я считал это мелочью и сам уже забыл об этом.
— На войне мелочей нет, а память у вас, как мы знаем, хорошая. Не следует забывать о таких вещах. Мы вам претензий не предъявляем. Раз в отряде цинга, соль нужно было забросить, но мы хотим обо всём этом знать от вас. Могут быть и такие случаи, когда вас о чём-то будут просить, а мы вам не посоветуем выполнять эти просьбы.
Походив немного по кабинету, продолжил:
— Ну, к примеру, допустим, кто-либо из партизан попросит вас регулярно доставлять продовольствие на весь отряд. Будет ли это правильным?
Не понимая, к чему клонится разговор, Голованов молчал.
— Надо сказать, что всегда правильным это не будет. Почему? Потому что если отряд, имея вооружение и боеприпасы, не может добыть себе продовольствие, то это не боевой отряд. Правилом может быть доставка в отряд боеприпасов и вооружения для ведения боевых операций. Доставка же продовольствия должна быть исключением и допустима только тогда, когда население не может больше помочь партизанам и у них действительно нет возможности добыть пищу из-за отсутствия в этом районе продовольствия и у немцев. Партизанские отряды, которые могут существовать только на продовольственном обеспечении, доставляемом из Красной Армии, нам не нужны. Их надо вливать в другие боевые отряды или вывозить и вливать в состав частей Красной Армии. Вы согласны?
