Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Глава девятнадцатая

Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас. Пресвятая Троице, помилуй нас. Господи, очисти грехи наша. Владыко, прости беззакония наша; Святый, посети и исцели немощи наша, имене Твоего ради.

Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй. Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Василий, обнажив голову, стоял на площадке перед небольшой каменной церковью, окружённой изящной каменной оградкой с железными воротами. Сейчас ворота были распахнуты, церковный дворик и площадь заполнены людьми. Здесь же рядами лежали погибшие за последние дни воины и мирные жители села. Священник с дьяком вели поминовение усопших.

— Всю ночь служба шла, — беспрестанно крестясь и кланяясь, рассказывала ему закутанная в шаль поверх кацавейки сухая старушка. — Все жители наши сюда собралися. Куды ж ещё-то денешься, на горушке нашей, ежели палят со всех сторон.

— И на второй день, и ночь тоже, — подтвердила молодка с ребёнком на руках.

— А я и войти не мог в церкву. Дверь открыта, а войти некуда! Старые сидят, остальные стоят, — закидывая голову, чтоб не текли слёзы, говорил крепкий ещё старик с кустистыми бровями, небритый с неделю. Он хотел воевать. Но оружия не дали ему…

— Дети малые там, в церкве, и спали…

— Молилися, чтоб вы немцев из села выгнали…

— Спасение наше… Прибежище…

Тремя днями раньше немцы практически беспрепятственно заняли Яхрому. Стоявшая в городе рота, не имея даже ручных гранат, в беспорядке отошла на восточный берег канала. Утром немцы переехали по мосту через канал. Одна их колонна покатила вдоль канала на Дмитров как раз по тому шоссе, где накануне нёс охранение взвод Одинокова. Вторая колонна пошла на Перемилово. С того берега по селу били полевые гаубицы.

Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.

1-я Ударная армия по-прежнему не имела приказа участвовать в боевых действиях. Наоборот, все получили приказ отойти на новые позиции во избежание окружения. Осталась одна артбатарея — перед Перемилово, прямо на линии наступления немцев — батарея лейтенанта Лермонтова, потомка поэта. По каким-то причинам ему приказ не передали. И он, со своими двумя пушками, принял бой.

Снега было много, мороз изрядный: немецкие танки шли в гору тяжело. Пушкари успевали перетаскивать свои орудия. В разгар боя били прямой наводкой, ведь между ними и врагом оставалось метров тридцать. Немцы, потеряв несколько танков и до сотни убитыми, прекратили атаку. Но погибли все артиллеристы, кроме самого Лермонтова.

Рота капитана Ежонкова перекрывала путь на юг, в сторону Москвы. Когда немцы ударили на них, огрызнулись огнём, потом до рукопашной дошло. Враг не прошёл.

Восточнее Перемилова немцев тоже остановили.

Но западную часть и центр села штурмовая группа немцев сумела взять. Отсюда десять танков и пехота двинулись к сёлам Костино и Ассаурово, чтобы дальше идти на Загорск. Оставшиеся в селе немцы подожгли три дома, сигнализируя своим о захвате населённого пункта, и закрепились в первых домах с южного края села.

Вышибли их за канал через два дня, попытались уж заодно сразу взять и Яхрому, однако не удалось… Но дел хватало и здесь: добивали прорвавшуюся группировку, а поскольку распоряжение о взрыве мостов содержалось в приказе Ставки, взорвали мост.

Скоро услыши мя, Господи, исчезе дух мой; не отврати лица Твоего от мене, и уподоблюся низходящим в ров. Слышану сотвори мне заутра милость Твою, яко на Тя уповах; скажи мне, Господи, путь, воньже пойду, яко к Тебе взях душу мою. Изми мя от враг моих, Господи, к Тебе прибегох. Научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Бог мой…

Много было погибших, много раненых. Сначала хоронили, просто подорвав мёрзлую землю: сложили тела, засыпали землёй, отметили место. Полушубки, шапки, валенки снимали, чтобы передать пополнению. Новые-то бойцы, как было известно из опыта, приходили одетыми хуже, чем изначальный состав бригады.

А затем к организации похорон подключилась церковь.

Дело было так.

Во взводе Одинокова погибли шестеро, а среди раненых имелся один безнадёжный, Петров. Пока отправляли раненых и собирали убитых — их тогда складывали в южном конце села, — Петров попросил, чтобы взводный его соборовал. Везти его куда-либо на излечение было совершенно невозможно. Положили в избу.

— Не умею я соборовать, Петров, — посетовал Василий.

— Вы сможете, товарищ лейтенант, — прошептал Петров. — За вами сила…

— Я приведу батюшку, — вызвалась одна из местных жительниц. Батюшка, еле живой от усталости, пришёл, распорядился перенести тела к церкви, а сам подошёл к Василию.

— Красноармеец просит, чтоб я соборовал его, — объяснил Василий.

— Правильно, нельзя на суд Божий без напутствия.

— А я не умею.

— Я обряд проведу, а ты, сын Божий, у меня чтецом будешь.

Они пошли в избу к Петрову, и батюшка повёл молитву:

— Яко Твое есть Царство и сила и слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков… — тут священник отвлёкся, подсказал Василию: — Читай «Аминь. Господи, помилуй», двенадцать раз.

— Аминь. Господи, помилуй, — запел Василий.

Он не думал, гоже ли ему, офицеру, три дня назад принятому кандидатом в члены большевистской партии, читать молитвы. Он думал о судьбе Петрова. Вот жил он, крестьянский парень, в своей нищей деревне. Пришёл в город, чтобы хлебнуть «новой жизни». Был полон светлых надежд — но работы нет, а если есть, то нужны умения, а где их взять. Стал грабить квартиры богатых нэпманов. В одной из них его поймали. Вышел из тюрьмы, а уже клеймо — вор, и опять на дело, и опять в тюрьму. Теперь Петров умирает, раненый в бою за свою неласковую Родину, а где тот нэпман? И где тот чекист, что молодецким ударом вышибал Петрову зубы? Может, в тылу подъедается, а может — погиб три дня назад, как последний дурак прохлопав немецких диверсантов, подкравшихся к Яхромскому мосту, который они, чекисты, охраняли…

Покой, Спасе наш, с праведным рабом Твоим, и сего всели во дворы Твоя, якоже есть писано, презирая, яко благ, прегрешения его вольная и невольная…

Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй…

Петрова соборовали, он помер, и Вася с капитаном Ежонковым принесли его, положив на шинель, сюда же, на площадь перед церковью Вознесения Господня.

Молим Тя, Безначальне Отче и Сыне и Душе Святый, прешедшие души во адово дно не отрини, Боже Спасе мой.

— У нашей избе в углу большой иконостас был, — продолжала бормотать старушка, — от прадедов остался. Весь в злате да серебре. Сволочи эти все иконы искололи штыками. Разбили иконостас вдребезги.

Бабка заплакала.

— Вот они, оказывается, чем ночью занимались, — ответил ей Василий. — Мне ребята-разведчики докладывали, что там, в избах, шум. А чего шумят, непонятно. А они вот что.

— Да, сынок. Такие нехристи. У мене там портрет Сталина был, так его не тронули. А Спасителя и Пресвятую Богородицу побили…

Василий вздохнул и пошёл вдоль села к себе в часть.

С небесе Христос Бог наш, яко дождь на руно, Пречистая, сниде на Тя, напаяя весь мир и изсушая вся безбожныя потоки, наводняяй всю землю разумом Своим, Приснодево; Того моли дати покой преставленным рабам Твоим.

51
{"b":"159580","o":1}