— Коперник доказал, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, как думали до него. Он был монахом, товарищ курсант! Правда, католическим… И сделал кое-что хорошее, как видите. Монахи Киевского княжества выработали тактику конного боя. Про русских богатырей слышали? Думаете, кто они?.. Сергий Радонежский указывал, что защита православной Руси есть святое дело. В Куликовской битве отличились двое монахов из окружения Сергия, Александр Пересвет и Родион Ослябя. Монах Шварц изобрёл порох. Первые школы создавали — кто? — священники. Да, у всех у них было ненаучное мировоззрение. Ну не было тогда науки! Не было. Монахи её и создавали.

— А теперь-то наука есть! Так пусть…

— Не перебивайте меня!

К сцене вышел комиссар Мерзликин:

— Лубенец! Вы будущий командир! Вас тут учат командовать! Красноармейцами! Людьми! Воинскими подразделениями! Задачи командира: вести в бой, обеспечивать пищевым и вещевым довольствием, следить за здоровьем! Но приказа перевоспитывать личный состав — командир не получает! Понятно?

— Так точно, товарищ батальонный комиссар!

— Садитесь!

Молотилов мимикой показал, что он доволен. Спросил:

— Ещё есть вопросы?

Василий задумался: не спросить ли о правде? О православном толковании правды?.. Однако понял, что толку не будет. Во-первых, лектор какой-то скользкий. Вроде и с уважением говорит, но с каким-то хитрым к Господу расчётом. Во-вторых, наверняка прицепится к заповеди «Не приноси свидетельства ложна», а эту тему они с Юрой Переверзевым уже обсудили. Да и незачем выпячивать перед всеми свой интерес…

Пока он раздумывал, лектора озадачили вопросом о причине войн с христианской точки зрения. Чего это вдруг на нашу добрую страну напали эти обормоты? Молотилов погримасничал, будто вопрос был настолько сложен и замысловат, что не сразу и ответишь. На деле он соображал, как бы выкрутиться покрасивее. Потому что честный ответ: что, по Священному писанию, Бог посылает народам войны за их тяжкие прегрешения против Него и нарушение верности Ему, — мог бы не понравиться политотделу армии. А сообщит в политотдел об этом его неосторожном ответе не кто иной, как старый друг, комиссар Мерзликин.

Комиссар между тем встал у сцены лицом к залу. Он вновь почувствовал себя профессором. Учебный план курсов не предусматривал политзанятий, никому здесь не нужны были его знания. Он не понимал, почему политэкономия и история коммунистических учений не востребованы в столь ответственный момент, но раз уж подвернулся случай, в грязь лицом не ударит.

Комиссар приосанился:

— В чём, товарищи курсанты, сущность коммунистической идеи? В уничтожении частной собственности! Именно частная собственность, с точки зрения коммуниста, есть коренной источник отчуждения человека от человека, от общества, от природы, и даже от смысла и сути собственного труда! Об этом пишут Карл Маркс и Фридрих Энгельс в «Манифесте коммунистической партии». Капиталистическое общество, основанное на частнособственническом производстве и присвоении продуктов, на эксплуатации одних другими, порождает, товарищи, классовые антагонизмы. И это приводит к революциям. Но есть антагонизмы между самими частными собственниками — так называемая «конкуренция»! Есть антагонизмы между национальными конгломерациями империалистов! Именно это приводит к войнам. Я ответил на вопрос, курсант Медведев?

— Да, товарищ комиссар. Только я хотел узнать, как с церковной-то точки зрения это выглядит.

— Точно так же выглядит, — нахмурился комиссар и посмотрел на лектора.

— Первые христиане понимали опасность частной собственности, — уклончиво сказал Молотилов. — В Писании читаем: «Каждому давалось, в чём кто имел нужду».

— О! — подхватил Мерзликин. — Вот, оказывается, как! Но к ХХ веку капитализм всё-таки захватил весь мир, подчинив своим интересам саму церковь. И теперь капиталисты с крестами на своих знамёнах делят мир. Вот вам и война. Так, Евгений Иванович?

Лектор опять начал гримасничать. Мерзликин, бывший деляга из Института марксизма-ленинизма, своей коммунистической риторикой ставил его в трудное положение. Молотилов всем сердцем желал следовать «линии», а она была нынче такова, что СССР в союзе с одной группировкой империалистических держав, делящих мир (тех же держав, которые в 1918 году совершили интервенцию в СССР), воевал с другой группировкой империалистических держав, делящих мир. В этих условиях отсылки к Марксу выглядели нелепо. Не зря же товарищ Сталин запретил политзанятия на военных курсах. Соображал же, что делает. «Надо сообщить в политотдел, что Женя нарушает указания», — подумал он. А вслух сказал:

— Ну, вроде того. Не знаю. От себя могу добавить, что если страна подверглась агрессии, то Господь поможет народу этой страны одержать победу. Я уже говорил: христианство одобряет справедливые войны и не разрешает захватнические. Так что Германия проиграет потому, что своим нападением совершила грех. А мы победим, потому что товарищ Сталин подошёл к началу войны по-православному, — посмотрел на комиссара, добавил: — Это если смотреть с религиозной точки зрения, конечно…

Вечером бывшие коллеги обмывали встречу. Приняли «на грудь» изрядно. Травили анекдоты. Ни с того, ни с сего Молотилов поведал, что слышал какие-то легенды об одном из курсантов. «Где?» — спросил комиссар. «В политотделе армии». — «О ком?» — «О курсанте Одинокове»… В трезвом виде Мерзликин и внимания бы не обратил на эту трепотню. Но то — в трезвом. А так… Отправив доцента спать и выпив ещё стаканчик, крикнул дневального и приказал пригласить к нему курсанта Одинокова.

Когда Василий явился, комиссар уже жалел об этом порыве. Но раз уж Одиноков пришёл, отчего же с ним не поговорить?

— Садитесь, товарищ Одиноков. Я вызвал вас… Вы понимаете.

— Не понимаю, — честно ответил Василий.

— Я о легендах, которые про вас рассказывают. Правда или нет?

— Какие легенды, товарищ комиссар?

— А вот будто вы предсказываете судьбу.

Вася смутился. Его странные способности развивались. Если по первому времени он чувствовал общую беду и боль, то дальше начал видеть индивидуальные судьбы. Но лишь то, что связано со страданиями и смертью! Был случай, незадолго до отправки на курсы. К ним в роту приехал батальонный интендант. Что-то проверял. Потом прощался с их лейтенантом на улице, говорил, что едет во вторую роту. Одиноков был рядом. Их взгляды встретились, и Вася понял, что жить тому осталось — всего ничего… Он взял да и сказал об этом. Отдал честь и начал: «Товарищ интендант 3-го ранга! Сегодня… Не ездите во вторую роту…» Но интендант его прервал, буквально заорал: «Вы что себе позволяете?!»

Вот и всё. Вечером интендант ехал во вторую роту, и его убило. Что это? Предсказание? А как об этом рассказать комиссару?

— Я не знаю, что вам ответить, товарищ батальонный комиссар, — сказал Вася.

Теперь смутился Мерзликин. Он был не настолько пьян, чтобы не испытывать стыда. Было неудобно, что выдернул парня из постели, спрашивал о какой-то чепухе. Чтобы сохранить лицо, хохотнул, задал более простой вопрос:

— А правда, что к вам в госпиталь приезжал командарм?

— Не совсем так. Когда я первый раз в госпитале был, приезжал сам, но не ко мне. А второй раз прислал ординарца. Тот передал мне от имени Рокоссовского благодарность. Я ему… В общем, принёс документы немецкие, они оказались полезны.

То, что с разрешения Рокоссовского рассказал ему ординарец, Вася не нашёл нужным озвучивать. А рассказал он, что в лесу между Сенино и Кулиабкино в самом деле сконцентрировалась армада танков. Целая армия. Если бы не упреждающий бомбовый удар, нанесённый по Васиной подсказке — якобы сказал Рокоссовский, — немцы могли снести всю оборону, быстро дойти до Москвы. «Ох и взгрел Константин Константинович армейскую разведку! — радовался ординарец. — Они же прохлопали это дело».

Комиссар грустно качал головой. Всё переврал Молотилов… Легенды… Тьфу!