— Нет-нет, — погрозила пальцем военврач. — Там написано: «Щадящий режим».

— Так ведь рейд простенький…

— Как показал себя красноармеец в рейде?

— Задание выполнил! Инициативен, смышлён, физически крепок! Несмотря на щадящий режим! В связи с укушением лейтенанта Курочкина принял командование отрядом!

Василий, невзирая на слабость, опять встал:

— Товарищ майор! Разрешите обратиться к товарищу полковнику! — Кондрусь разрешил, и Василий обратился к Смирнову: — Товарищ полковник! Разрешите обратиться к товарищу генерал-майору! — и, услышав разрешение, протянул Рокоссовскому немецкий планшет: — Здесь карты и документы, взятые у погибшего немецкого офицера.

Его беспокоили эти документы. Потому и предпочёл передать их сразу в руки высшего военного лица. На двух или трёх привалах, которые они устраивали после перехода той шоссейки и обретения этого планшета, Василий смотрел документы, изучал карты. И каждый раз у него происходило какое-то раздвоение сознания: с одной стороны, он видел обыкновенные бумажки с буковками, линиями и стрелками, с другой — испытывал ужас, каким-то чудом зная, что может произойти на этой земле. Какая-то в этой карте была недоговорённость, но он её чувствовал.

Рокоссовский, просмотрев документы, развернул карту, воскликнул:

— Вот оно что! Вот чего задумали! — он показал карту Смирнову, постучал по карте пальцем: — Видите? — посмотрел на Васю: — За это особая благодарность, товарищ Одиноков. Вы даже не представляете…

Но Вася как раз представлял: на него опять накатило.

— Там… Там… — он пытался понять и не мог.

— Вам надо лечь, красноармеец, — сказала Галина Васильевна, показала на выгородку в тени, спросила комбата: — У вас там что, сено?

— Сено, сено, — подтвердил комбат.

— Вот, ложись на сено, а я с кульками закончу, заберу тебя, и поедем лечиться.

И тут Вася наконец понял:

— Сенино! — сказал он. — Сенино, товарищ командарм! Там есть Сенино и есть Кулиабкино, — он произнёс так, как было написано на немецкой карте — Kuliabkino. — А между Сенино и Кулиабкино лес. Сверху нарисована узкоколейка, а куда идёт — стёрто, и станции тоже нет. А в этом лесу, я сам слышал, сгружали танки. Наверное, на этой станции. Несколько ночей подряд. Это будет ужасно, ужасно, их надо остановить, — и затем его повело, и он рухнул на скамейку. Майор посмотрел на него с недоумением, военврач велела молчать, Рокоссовский позвал ординарца, распорядился:

— Запишите: Одинокову благодарность в приказе, лейтенанта Курочкина к ордену.

Затем сказал майору, что сейчас подойдёт к складам смотреть доставленное оружие, а потом с высоты своего роста повёл головой, заглянув в глаза всем, кто был рядом, и едва заметно кивнул, отпуская их. И все, будто услышав команду «вольно», расслабились, пошли по своим делам. Даже ординарец скрылся в машине. И остались на плацу только командующий, военврач и опять развалившийся на скамеечке красноармеец Одиноков.

— Ну зачем примчался? — ласковым голосом спросила Галина, сохраняя строгий вид.

— О чём ты? — лицемерно удивился Константин Константинович. — У меня тут дела.

— Неужели?

— Да ладно тебе, — сказал он. — Ты же знаешь мою примету.

— В приметы он верит!

— Да, если мы видимся с утра того дня, когда я еду на передовую, со мной ничего страшного не случается. Ну правда! Стопроцентно. Проверено.

— И ведь боевой генерал! — сокрушённо сказала она. — Слышали бы тебя твои солдаты.

И они синхронно посмотрели на Васю.

Вася попытался сидя отдать честь:

— Разрешите идти!

— Сидеть! — приказала Галина Васильевна.

— А что, красноармеец Одиноков, вы читаете военные карты? — спросил командарм.

— Читаю. Я студент, геолог, — облизывая сухие губы, сообщил ему Василий.

— Вот как! И немецкий язык знаете?

— Знаю.

Рокоссовский щёлкнул пальцами, из машины тут же выглянул ординарец.

— Запишите: Одинокова — на ускоренные курсы младшего комсостава, — распорядился командарм.

— После выздоровления, — уточнила Галина Васильевна.

По пути к райцентру, где располагался госпиталь, Василий отмяк, ему стало лучше. Сработали, наверное, порошки, которые дала ему доктор. Он их запил тёплой водой из термоса её шофёра, пристроился на заднем сиденье, подремал. Какая-то мысль не давала ему покоя. Что-то сегодня было сказано… или услышано… прошёптано важное. Но — ускользала мысль. Зато вспомнилось про кульки.

— Можно спросить, Галина Васильевна?

— Да, Вася.

— А вот вы про кульки говорили. Я не понял, это что?

— Это, Вася, такие бумажные пакетики. Уже несколько дней немцы сбрасывают их с самолётов в расположении наших войск. А в них — мельчайшие насекомые. Что это такое, опасны они или нет, пока неизвестно. Велено следить за каждым вражеским самолётом, собирать эти кульки и сжигать на месте. Проводим дезинфекцию. Несколько штук отправили на проверку в Москву.

— Вот же гады, — без эмоции в голосе пробормотал Василий. — Мало, что сами к нам припёрлись, так теперь ещё и своих вшей нам скидывают.

Шофёр захохотал.

В госпитале Васю обследовали, пришли к выводу, что надо полежать, попринимать лекарства, реабилитироваться.

— Опоздали бы на два дня, мог помереть, — спокойно сказала ему терапевт. — Были уже такие случаи.

Вечером он лежал на чистой простыне, слушал стоны за стеной, голоса под окном. На душе было легко.