— Я пойду туда один и сделаю все, что нужно.

— В этом мало приятного, предупреждаю.

— В отличие от всего остального путешествия?

Против воли Охотник усмехнулся; и тут же лицо его исказила боль.

— Ты храбрый человек, преподобный Райс. Истинная отвага — вещь редкая. Я ожидал этого. Но дело не только в риске. — Серебряные глаза вспыхнули огнем. Ледяным, режущим, безжалостным. — Ты можешь довериться мне, священник? Безоговорочно? Ты можешь отдать мне себя ради спасения леди? Вручить мне свою душу на сохранение?

Дэмьен вспомнил, как однажды ему пришлось вытерпеть прикосновение души посвященного к своей — чтобы поддержать его. От одного воспоминания мороз прошел по коже. А ведь речь тогда шла о мимолетном контакте, не о глубоком проникновении. Даже холодный огонь в жилах, его боль, его ужас были несравнимы с этим… полным изменением. Оледенением души. Срастанием с разумом столь нечистым, что все, с чем он встречался, разъедала порча. Дэмьен вздрогнул, представив такое… но промолчал. Таррант не спрашивал его, понравится ли ему такой контакт. Он спросил, позволит ли он. Поверит ли ему.

Священник посмотрел на осунувшееся лицо посвященного. На кожу, еще недавно сожженную огнем. На слабость, что скрывалась под маской высокомерия. Только что из-за этой слабости он едва не расстался с жизнью. Человек, который страшился смерти больше всего на свете. Он рисковал жизнью, он терпел муки ради того, чтобы выполнить обещание. Сдержать слово. Исполнить обет, которому не был свидетелем никто из его спутников.

— Надеюсь, это временно, — тихо промолвил священник.

— Разумеется, — кивнул Охотник. — Надеюсь, мы оба выживем, чтобы расторгнуть договор.

— Ты даешь мне слово?

— Даю. — Светло-серые глаза блеснули злобой. К нему или к их врагу? — Полагаю, преподобный Райс, вы знаете, чего оно стоит.

Дэмьен чувствовал, что ненадежно балансирует на самом краю высокого обрыва и камень крошится под его ступнями. Но мрачная цитадель, которая маячила впереди, была страшнее неведомой глубины внизу; и вот он услышал свой голос, отстраненно, точно издалека:

— Ну что ж, Охотник. Скажи мне, что ты хочешь сделать.

Таррант кивнул. И обернулся к утыканному. С тех пор как он очнулся, посвященный ни разу не показал, что знает о присутствии Потерянного. Теперь же он оглядел припавшую к земле фигуру, взъерошенный светлый мех, защищавший хозяина от ночного холода, и будто разом вспомнил все, о чем ему рассказывали.

— Возвращайся к своему народу, — велел он пещерному ракху, жестом показывая Хессет, чтобы та перевела. — Скажи им, чтобы все как можно быстрей покинули эти места. Земля скоро начнет трястись, а здешние пещеры слишком хрупкие, чтобы защитить их. Скажи, чтобы шли вниз на равнины или на запад. Подальше от зоны разлома. Как можно быстрей. От этого зависит их жизнь. — Он бросил взгляд на ночное небо, рассчитывая время. — Завтрашняя ночь — последний срок. Скажи им это. Мы не начнем, пока ночь не опустится, и потом останется совсем немного времени. — Он взглянул на ракханку и предупредил: — Очень немного. Объясни ему так, чтобы он понял.

Красти с минуту смотрела на него с подозрением, потом закончила перевод. Словам ракхене понадобилось время, чтобы проникнуть в разум Потерянного; наконец уразумев, утыканный поспешно переспросил Хессет. Она зашипела в ответ с такой ненавистью, что это было понятно и без перевода. Утыканный застыл, разглядывая отряд. Он смотрел на Тарранта, долго и внимательно, но по лицу его было не прочесть, о чем он думает, потом резко повернулся и побежал в ночь, нервно подергивая хвостом. Мягкий снег заглушил звук шагов.

Дэмьен подождал, пока Потерянный скроется из виду, — главным образом, пока он перестанет слышать, — и бросил Тарранту:

— Не ожидал от тебя.

— Еще бы, — тихо отозвался Охотник. — Похоже, за эти дни я совершил много такого, чего сам от себя не ожидал.

— Не думала, что их жизни что-то для тебя значат, — с вызовом вставила Хессет.

Серебряные глаза обратились на красти, и в них блеснуло вялое злорадство.

— Ничего не значат. Но я признаю свои обязательства. — И он снова обратился к Дэмьену: — Ты спас мою жизнь. Вы все ее спасли. Но в твоем случае, преподобный… Я знаю, что это значило для тебя. Мы прошли одну школу — ты и я, — и я еще помню достаточно, чтобы понять, чего это тебе стоило.

«Какой боли», — говорили его глаза. «Какого стыда». Он кивнул туда, где тенью в ночи исчез Потерянный.

— Прими это как малое выражение благодарности. Несколькими сотнями смертей меньше. Они не будут у вас на совести, преподобный Райс. Это не перевесит всего зла моего существования… но это все, что я могу предложить, не рискуя лишний раз жизнью. Я сожалею об этом.

— Только помоги нам сейчас, и больше от тебя ничего не потребуется, — твердо произнес Дэмьен. — Для того я тебя и вытащил.

Джеральд Таррант поклонился. И если он и чувствовал сейчас слабость, ее пересилила ненависть к врагу. Такая ненависть, что представить было страшно. Жажда мести и кровь Сиани укрепили не только плоть, но и дух.

— Как скажешь, — прошептал Охотник.

Туннель был длинный, темный и весь провонял плесенью. Это значило, во-первых, что живые ходили здесь достаточно часто, разнося повсюду ее хрупкие споры; во-вторых, сюда не задувал зимний ледяной ветер.

На Дэмьене были шерстяная сорочка и бриджи; еще надетая на голое тело плотная кожаная рубаха, которую скрывали складки верхней одежды, и к ней такие же наручи. Тяжелую куртку он бросил у входа в туннель, там же вязаный шарф и прочие теплые вещи. Утеплять-то они утепляли, но зато делали его толще, а это сейчас было ни к чему. Ножны теперь не были привязаны за спиной — он пристегнул их к поясу и горячо надеялся, что вовремя вспомнит об этом, когда понадобится быстро выхватить меч. Еще при нем были длинный нож, моток веревки, два крюка, набор отмычек и несколько амулетов. Последними он был обязан Тарранту, который Заговорил их — ровно настолько, чтоб оправдать их наличие. Арбалета при нем не было. Его трудней всего было оставить, но это громоздкое оружие, управляться с ним неловко, а человек, идущий на тайное убийство, не должен брать с собой то, что может его связать. Так уговаривал себя Дэмьен, чувствуя некоторую неуверенность без привычной тяжести в руке.

На бедре висел флакон с Огнем, тщательно упакованный в кожаный футляр. Его как раз стоило оставить, но если первая часть плана пойдет наперекосяк, Дэмьену надо будет чем-то отбиваться от демонической стражи. Больше он ничего стоящего не взял.

Поэтому он чувствовал себя почти голым. Но это и бодрило. Впервые с тех пор, как они покинули Джаггернаут, он был самим собой. Нет, его тревожила безопасность Сиани, его окутывало Творение Тарранта — зловещий, плотный кокон, затемнявший сознание… Но их самих здесь не было. Ему не приходилось следить за каждым их шагом, обдумывать, планировать, проверять… И насколько же так было легче! Он отвечал только за себя. Каждый услышанный звук имел значение, если касался его, и не имел, если не касался. Никак иначе. Мир разделился на черный и белый, угрожающий и безопасный, и разум его служил одной задаче: добраться из одного места в другое. Из одной точки в другую. И сделать это с минимальным ущербом для собственной персоны.

«Если это вообще возможно». Он вспоминал, что Таррант говорил ему про врага, перебирал одну за другой детали, пока медленно полз в темноте, насторожив глаза и уши. Он молился, чтобы Таррант оказался прав, молился, чтобы ему хватило снаряжения… и просто молился, за удачу. Он не ожидал, что его Бог вмешается в земные дела, не ожидал немедленного результата. Он просто напоминал себе, кто он такой. Пелена, которой окутал его Таррант, — порочный покров, темное облако, пятнающее каждую мысль, — заставляла его вспоминать об этом почаще.

«Только бы он оказался прав. Только бы он действительно понимал ее так хорошо, как думает». И еще одна отстраненная мысль пришла в голову: «Жестокость, анализирующая безумие…»