Пока Саймон наблюдал за происходящим, к Саре выстроилась очередь в соответствии с временно установленной иерархией. Первым в ряду поклонников стоял Кен Брейтуэйт. Сара, кинув на Саймона взгляд через плечо, уселась на пол. Кен отдернул в сторону намозольник и начал обрабатывать ее по-шимпанзечески, с неподражаемой беспардонной беспечностью – даже не потрудился отдать кому-нибудь свой бокал с шампанским, сосредоточившись на фрикциях. Кен ухнул и зацокал зубами; кончив за пару секунд, он извлекся из Сары, щелкнул пальцами:

– Сара, «хух-хух» спасибо, отлично трахнулись, – и уполз своей дорогой.

За ним к делу приступил Стив Брейтуэйт, громко втягивая носом запах свежей спермы брата.

Не дожидаясь, пока место у мозоли его бывшей самки, его восхитительной согнездальницы, займет третий самец, Саймон истошно заухал, громогласно зарычал и в два прыжка оказался у самого начала очереди. Тони Фиджис махнул пальцами Буснеру:

– Как вы думаете, получится у него «хуууу»?

Бывшая телезвезда отзначил нехарактерным для себя каламбуром:

– Думаю, перед ним стоит жестокий выбор – путь назад или путь на зад «хи-хи-хи»!

Саймон тем временем, затормозив на скользком полу, стал морда к морде с Фликсу, который каким-то образом выбился на третье место в очереди и готовился взобраться на Сару. Саймон мигом смекнул, что к чему, и отреагировал немедленно. «Ааааааииииии!» – завопил он и нанес сокрушительный удар Фликсу по шее. Скульптор – чьей наиболее известной работой по сию пору остается, правда только в воспоминаниях, гигантский кусок льда, который когда-то выставлялся на Южном берегу и обозначался «Лед, потраченный зря», – обернулся, но не успел ничего предпринять, так как Саймон съездил когтями ему по морде. Окровавленный скульптор, не желая пачкать свой лучший пиджак от Джаспера Конрана, предпочел признать поражение: поклонился человекоману, который дружески потрепал его по заднице, одновременно со свистом скользнув в Сару.

– «Ииииивррраааа»! – заскулила самка, почувствовав в мозоли удары знакомого члена.

– «Хух-хух-хух», – пыхтел Саймон, трудясь над драгоценной мозолью и одновременно стуча Саре поспине: – «Хууу» Сара, Сара, это все так «чапп-чапп» странно, до чертиков странно!

Он расправил белые волосы на затылке, погладил круглую голову, пощупал напряженные мускулы на шее. Одну лапу он запустил ей под трясущиеся бедра, нащупал переднюю часть ее седалищной мозоли, схватил, ощутил набухшую плоть, ощутил, как смазка течет у него меж пальцев.

– «Хух-хух-хух!» – Еще три удара, оргазм все ближе. – «Хух-хух-хух-клак-хух-клак-хух-клак!»

С последним ударом оба шимпанзе, раздираемые на части пыткой удовольствия, достигли такого оргазма, какой давненько не оглашал Галерею Саачи.

– «Иииииивввврррраааа!» – истошно завопили спаривающиеся.

Даже в соседнем зале все шимпанзе погрузились в беззначие, обернувшись посмотреть, из-за чего, собственно, разгорелся сыр-бор.

Зак Буснер, более чем довольный происшедшим, решил, что Саймон, настолько успешно покрыв Сару, ближайшие несколько минут наверняка потратит на хорошую посткоитальную чистку, и отправился прочь на трех лапах с целью наполнить пустой бокал, зажатый в четвертой.

У стола с шампанским стояла группа шимпанзе, которые почему-то не обращали никакого внимания на спаривающихся этажом выше. Одну обезьяну – высокого светло-коричневого самца с немного самочьими бедрами, с тошнотворно модными очками от Оливера Пиплса и еще более тошнотворным псевдонамозольником – Буснер узнал. Разумеется, это был не кто иной, как Джордж Левинсон.

Все внимание группы сосредоточилось на Джордже; он о чем-то показывал, со свистом рассекая воздух мощными движениями лап. Последние знаки, замеченные Буснером, были следующие:

– Разумеется, евреи ничуть не хуже других шимпанзе, они даже лучше… – Тут Левинсон заметил именитого психиатра и обратился к нему: – «Хххуууу» доктор Буснер, как я рад видеть здесь вашу премноговеликолепную задницу. Тони Фиджис показывал мне, что вы, возможно, причетверенькаете сюда с Саймоном «хууу».

Буснер оделил задницу Джорджа Левинсона дружеским щипком:

– «Ххууу» мистер Левинсон, я понимаю, вы были заняты своей значью – но разве вы не слышали восхитительный копулятивный вопль, который только что сотряс стены сего заведения «хуууу»? Это Саймон спаривался со своей гнездальницей…

– С Сарой «хууууу»? Какая хорошая, даже превосходная новость! Я полагаю, он на пути к выздоровлению «хуууу»? Похоже, ваши весьма необычные методы, доктор Буснер, принесли потрясающие результаты.

Один из шимпанзе, внимательно следивший сначала за жестами Левинсона, а теперь и за жестикуляцией галериста с психиатром, улучил момент и поклонился Буснеру:

– «Хуууу» доктор Буснер, не так ли «хуууу»?

– Да, это я.

– Я влюблен в вашу вожачественную задницу, ваш анус – утренняя звезда на моем ректальном небе, ваша радикальная философия – луч света в темном царстве. Позвольте мне, сэр, быть вашим покорнейшим подчиненным самцом.

Буснер, растроганный столь мастерски подобранными эпитетами, со значением похлопал подставленную задницу и даже поцеловал ее.

– Благодарю вас за этот поцелуй, – показал шимпанзе, становясь на задние лапы и поворачиваясь мордой к психоаналитику-радикалу, – едва ли вы помните меня, но мы коротко почистились в больнице «Кассел-Клиник» в прошлом году.

Буснер повнимательнее рассмотрел самца – молодой, не старше двадцати пяти, с совершенно неуместным перманентом на голове.

– «Хууу» в самом деле? Вы правы, я не помню, – отзначил Буснер. – Как вас обозначают «хуууу»?

– Алекс Найт, – щелкнул пальцами самец. – Я телепродюсер. Снимал тогда документальный фильм о лечении жестикуляторных заболеваний, поэтому и оказался тогда в «Кассел»…

– Трррууннн» теперь я вспомнил, да-да, Бернард Полсон жестикулировал со мной о вас, да-да. Чем могу быть полезен «хуууу»?

Телепродюсер вновь низко поклонился, понимая, что дальнейшие жесты будут не вполне уместны для такого малознакомого Буснеру шимпанзе, как он.

– «ХууууГррнн» мне показывали, доктор Буснер, что вы лечите Саймона Дайкса «хууу»?

– Верно.

– Мне также показывали, что мистер Дайкс страдает от странного, тяжелого психоза – считает себя человеком «хуууу»?

– Да-да, эти жесты правдивы, однако сегодня вечером он продемонстрировал, насколько близок к выздоровлению, он выбил крупного самца из очереди на спаривание, в общем, он уже почти…

– Но он все еще видит себя человеком «хуууу»?

– Призначусь, что да, мы никак не можем расщепить ядро его психоза «уч-уч». Однако покажите мне, Найт, чем вызван ваш интерес ко всему этому «хуууу»?

– Мне просто любопытно, просто любопытно, доктор Буснер: я хотел узнать, не заинтересует ли вас и, естественно, мистера Дайкса перспектива поучаствовать в съемках документального телефильма «хуууу»?

– Документального телефильма «хууу»?

– Именно так. Фильма про то, как развивались ваши отношения с пациентом, как шло лечение и как все это стало возможно благодаря изобретенному вами экзистенциально-феноменологическому подходу к психическим болезням «гррууннн».

Буснер снова внимательно посмотрел на морду шимпанзе. Выражение ее не показывало ни о каком подвохе, – кроме того, телепродюсера ему представил Полсон, а Полсону Буснер доверял. Но решающую роль сыграло упоминание Найтом его философии – Найт, стало быть, с ней знаком. Возможно, с этим самцом удастся сварить кашу.

– «Хууууу» мистер Найт, вообще-то я невысокого мнения о телевидении. По моему опыту, телевизор слишком часто упрощает и кастрирует, а не просвещает. Однако в силу ряда «хуууу» неожиданно возникших обстоятельств я, возможно, буду заинтересован в жестикуляции с вами о подобном проекте. Надеюсь, у вас найдется карточка «хуууу»?

Визиток у Найта не оказалось, пришлось тыкать соседей, просить у них ручку и бумагу. Записав номера своих видеофонов, телепродюсер отдал листок Буснеру, который запихнул его задней лапой в карман, жестикулируя: