Шериф подскочил.

— Это… это личное, — пробормотал он в конце концов.

— Я так и думала. Представить не могу, что он нашел изъяны в вашей работе.

— Спасибо, Мэг, — сказал шериф, пожимая мне руку. — Спасибо за высокое доверие.

Я решила не портить произведенного эффекта и не пояснила, что сомневалась в версии, связанной с должностными нарушениями, просто потому, что всему округу было известно — шериф использует любую возможность уклониться от своих обязанностей.

— Итак, личное… Что же? Мы были бы рады помочь вам, но нам надо знать, в чем, собственно, дело.

— У этого молодого человека есть доказательства моего случайного… прокола. Ничего нелегального или аморального. Просто глупая ошибка, однако если люди узнают об этом перед выборами… Он пытался шантажировать меня, требуя предоставить ему материалы для статьи.

— А что он хотел знать?

— Да ничего конкретного. «Что-нибудь погорячее» — так он выражался. Я клялся, что не знаю ничего «погорячее», а если бы и знал — не сказал бы. Теперь он, конечно, пытает меня по поводу убийства. Вот почему я держусь подальше от расследования: я ничего не смогу ему рассказать, если и сам знать не буду.

— А если он вам не поверит?

— Ну, придется ответить ему…

— «Черт с тобой, публикуй!», — предложила я.

— Да, что-то в этом роде. У тебя хорошо получается придумывать всякие словечки, Мэг. Только… ты думаешь, правильно говорить «черт с тобой» и всякое такое перед выборами?

— Миссис Фенниман и похлеще выражается, — успокоила я шерифа.

— Это точно. Только миссис Фенниман все-таки не состоит на государственной службе. Я лучше скажу: «Бог с тобой, публикуй!» — просто на всякий случай.

Тут в палатку просунул голову кузен Хорас:

— Свежие помидоры привезли!

— Надеюсь, не слишком свежие, — сказал отец.

— Нет, они уже порядком подгнили, — согласился Хорас.

— Тогда мне пора, — сказал шериф. — Пока еще возможно, нужно держать лицо.

Он поднялся, надел треуголку и вышел.

— Бремя государственной службы, — покачав головой, произнесла я.

— И чем ты собираешься заняться, пока Монти оккупирует твой павильон? — спросил Майкл.

— Сделать за Монти его работу, — объявил отец. — Раскрыть преступление.

— Нет, папа. Монти особо предупредил меня, чтобы я не совала нос в его дела. Я просто гуляю по ярмарке, выискиваю анахронизмы и беседую с людьми.

— И что, тема убийства ни разу не всплывала в ваших разговорах? — поинтересовался Майкл.

— Удивительное дело — всплывала.

— Потому что Монти постарался, чтобы все только об этом и думали, — сказал отец. — Пришел сюда сразу после открытия, объявил, что намерен обыскать мой павильон, и забрал добрую половину медицинских инструментов. Правда, через полчаса приволок их обратно.

— Странно, — согласилась я. — Итак, Майкл, хочешь побродить со мной по округе? Если, конечно, ты не занят на репетициях.

— Пока нет. Помнишь, Джесс рассказывал прошлой ночью о тех, кому больше всех надо?

— Только не говори мне, что твое подразделение состоит из людей, которые палят напоказ из мушкетов да дуют пиво!

— Прошу прощения, так можно сказать о ком угодно, но не о «Gatinois chasseurs».

— Извини…

— Мы французы! Мы только машем напоказ мечами да дуем шампанское!

— Много лучше. И когда вы будете открывать шампанское?

— Не раньше четырех, — ответил Майкл, подавая мне руку. — До тех пор я в вашем распоряжении.

— Пап, я еще загляну! — крикнула я, выходя из палатки.

— Заглядывай, расскажешь, что накопала! — крикнул в ответ отец.

Его голос прозвучал так одиноко, что я была рада, когда мы наткнулись на пару актеров, которые нерешительно топтались перед входом.

— Это павильон врача? — спросил один из них. — Я имею в виду, там настоящий врач, или он только роль играет?

— Настоящий, — заверила я. — Что с вами случилось?

— Ядовитый плющ.

— Я уверена, тут вам помогут, — заверила я, наблюдая, как пациенты заходят внутрь. — По случаю праздника папа, несомненно, захочет полечить их бальзамом, приготовленным по старинному рецепту, — сказала я Майклу, когда мы отошли на достаточное расстояние. — Вот почему я не хотела, чтобы он услышал про кактусовые иголки.

— Старинный метод лечения не действует на кактусовые иголки? — поинтересовался Майкл.

— Бальзам включает в себя топленый свиной жир и серную мазь. Действует он прекрасно, если ты согласен терпеть запах тухлых яиц, который будет исходить от меня в течение двух дней.

— Понял. Постараюсь держать лицо подальше от кустарников, пока твой папа не вернется в двадцать первый век. Enfin, ma cherie, ou allons-nouns? [18]

— Понятия не имею, что ты сказал, однако звучит очаровательно. Можешь говорить столь же чарующе-непонятно, пока мы бродим по ярмарке и допрашиваем подозреваемых.

— На самом деле я сказал…

— Нет-нет! Не порть впечатление, я предпочитаю думать, что ты сказал что-то остроумное, галантное и самую капельку неприличное. Ты знаешь, какое разочарование — впервые услышать любимую оперу по-английски?.. А вот и миссис Фенниман, пойдем расспросим ее.

— Она входит в число подозреваемых?

— Конечно, а если бы и не входила, все равно стоило бы с ней поговорить — она знает городские новости лучше всех, не считая моей мамы.

Миссис Фенниман хмуро поглядывала в сторону шерифа.

— Мне нужна другая предвыборная платформа, — пожаловалась она. — Он просто задавил меня своими сволочными помидорами. Придумай что-нибудь, Мэг!

— То, что все швыряют в него томатами, еще не значит, что все пойдут за него голосовать, — успокоила ее я. — Даже наоборот.

— Возможно, — пробормотала миссис Фенниман.

— Я думаю, общественное мнение будет зависеть от того, как быстро его контора раскроет это ужасное преступление.

— Ты меня успокоила. Потому что, если хочешь знать, этот придурковатый тип, новый помощник, гроша ломаного не стоит. Уж когда меня выберут, все будет по-другому.

— А чем именно занят сейчас Монти?

— Он послал всех своих подчиненных прочесывать ярмарку в поисках твоей коробки с деньгами. До них не сразу дошло, что тут каждый ремесленник имеет свою собственную коробку, поэтому они впадали в эйфорию в каждом новом павильоне. После первого десятка сникли. Не пойму, что он пытается найти, — наличные они и есть наличные. Не думает же он, что преступник будет разгуливать кругом, помахивая выписанным тебе чеком?

— Сомневаюсь, — кивнула я.

— Кажется, они ищут что-то еще, только никак не могу понять что. Что-то поменьше, чем коробка с деньгами, это уж точно. Кроме того, у Монти пунктик по поводу оружия. Некоторые актеры жаловались, что копы им шага ступить не дают — все время цепляются и просят показать то меч, то штык.

А вот это уже интересно. Если полиция знает, что орудием убийства послужил мой кинжал, почему же они цепляются к чужим мечам и штыкам? Что-то тут не так, только, наверное, Монти хочет утаить, что именно. А не смогу ли я вытрясти подробности из кузена Хораса?

— Клянусь, — заявила, потрясая кулаками, миссис Фенниман, — если б ты сказала мне, что Роджер Бенсон мертвый принесет больше неприятностей, чем живой, я бы назвала тебя вруньей. А ведь так и случилось.

— А чем он насолил вам?

— С чего ты взяла, что он мне насолил?

— Хорас сказал, что вы обзывали Бенсона мерзким проклятым ворюгой, и кричали, что его надо пристрелить, как бешеную собаку.

— Обзывала и могу подписаться под каждым словом. Но дело не во мне конкретно. Пока этот тип не занялся компьютерным рэкетом, он специализировался на слиянии компаний. У меня были вложены кое-какие деньги в целлюлозный заводик недалеко от Ричмонда. Фирма «Купер и Энтони». Они только начали осваивать новое производство, могли неплохо раскрутиться, если бы Бенсон со своими мошенниками не сыграли с ними подлую штуку.