Долговечное ухаживание  Залезла на решетку Леди, И лает пес у ножек, Следить, что делают соседи И как идут прохожие. Один у двери встав, давай Звонить и дверь трясти: «Ответь-скажи мне, попугай, Могу ли я войти?» Затем взлетел с забора попка И говорит девице: «Коль не торчит из звона кнопка, То он пришел жениться» Вошел он в зал — Пол Маркетри. Ах, как же жалок он! «Не стар ли для тебя? — Смотри! Действительно ль влюблен?» «Как знать — вы вправду влюблены? Вас вижу со спины. Как знать — вы вправду влюблены? Вы немы иль больны?» И вот соленая слеза Скатилась со щеки: «Давно дары шлю, — он сказал, — Ищу твоей руки!» «Не получали ль вы колец? Колец из злата — дюжих! Их вам доставил мой гонец — Почти что восемь дюжин» «Подарки ваши, — с укоризной Сказала, — хрупки очень, Моя собака их изгрызла — Колечки от цепочек!» «Не получали ль, — смотрит робко, — Мой черный локон вы? Отправил почтой и в коробке, Отправил с головы!» «Я получила их так много, Что сделала подушку, (Молю, не присылайте стога!) Подушку псу под ушко!» «Не получали ль вы письма, Завязанного лентой? Из дальних стран, где хлад и тьма, Письма любви заветной? «Письмо пришло, — и между прочим, — С таким шикарным бантом! Но фрейлина мне: — Что за почерк! Отправь письмо обратно!» «Письмо, что вывел каллиграф, Ушло в глухие веси! Я жаждал счастья — я не прав, Но все мне нужно взвесить!» Взлетел вдруг попка говорящий, Советчик он отменный: «Ведь миг на редкость подходящий, Чтоб встал он на колени!» Он покраснел, и побледнел, И, на коленях стоя, Сказал: «Ах, нужно, леди, мне Вам рассказать историю».  «Пять долгих лет, еще пять лет Ухаживал, подмигивал, Как много было счастья, бед, Поведать могут книги вам. Ах, десять лет — понурых лет Вздыхал я по старинке И слал тебе я лучший цвет, Слал игры, валентинки. Пять долгих лет и снова пять Жил в дальней стороне, Чтоб ум твой смог теплее стать К скорбящему — ко мне. Жил тридцать лет среди сердец Холодных и медведей, Пришел сказать я, наконец, О, будь моею, Леди! Не покраснев, не побледнев, Лишь улыбнулась жалостно, Сказав: «Страсть, много претерпев, Скучна мне, а не радостна!» А попугай мчит на простор, Хохочет злобно, едко: «Выносливый столь ухажер Невыносим на редкость!» А песик лает все свирепей, Показывает прыть, Чтоб с золотой сорвавшись цепи Больнее укусить.  О, успокойся, попугай! О, успокойся, песик! Мой долг — сказать, пускай под лай, Но слушать — кто ж вас просит. А леди — громче пса, как будто Над псом спешит к победе. Влюбленные ж всегда орут так, Услышали чтоб леди. Крик попугая — звонче, звонче, Сердитей его смех. Но песьи взвизги, между прочим, Звучали громче всех. Сидели слуги у камина, На кухне — ввечеру. Заслышав дикий вопль в гостиной, Дивились: «Что ж орут?» А паж, хоть он не исхудал, Но громче всех заохал: С чем чай подать в гостиный зал И связан этот грохот? Пажа забросить, чтоб узнал — У них платок был крохотный — С чем чай подать в гостиный зал И связан этот грохот. Когда, подняв ужасный гам, Паж съехал с этажей, Его спросили: «Что же там? Скажи, о принц пажей!»  А у влюбленного есть трость Побить собаку тучную, И песик заревел со злости, Завыл еще тягучее. А также у него есть кость, И пес угомонился, И с ней на кухню — спрыгнув просто — Он, как и паж, спустился. Сказала леди, хмурясь строже, — Ах, фея красоты! — «Мой пес мне дюжины дороже Таких бродяг, как ты!» Вздыхать и плакать вам не след, И не волнуйтесь больше! Тот, кто прождал уж тридцать лет, Прождать сумеет дольше. Шагами залу всю измерив, Вновь кнопку надавил И вышел грустным он чрез двери, Таким же, как входил. |
