Ступеней было немного. Небольшой коридорчик вел к широкой массивной двери. Она отодвинула тяжелые засовы и открыла дверь. За ней оказалась другая, которую она открыла ключом. Изнутри помещения ударила страшная вонь. Девушка перешагнула порог и, забрав у Аскара факел, воткнула его в углубление в стене.

— Ну иди, — сказала она, дрожа от едва сдерживаемого смеха. — Иди, иди…

Никогда в жизни он не видел ничего ужаснее.

На прикрепленной к потолку цепи висело какое-то… существо. Ноги не доставали до земли, поскольку были отрублены по колено. Свет факела осветил некоторые детали, свидетельствовавшие о том, что на цепи висит женщина. Чудовищная нагота открывала жуткие шрамы на месте отрезанных грудей. На голове виднелись остатки волос, из тех же мест, где волос не было, их, похоже, выдирали вместе с кожей. У женщины были выколоты глаза, и сквозь дыры в щеках виднелись зубы. Остатки носа срослись в нечто бесформенное.

Аскар, обливаясь потом, отшатнулся, опершись о стену.

— Что? — услышал он рядом свистящий голос. — Боишься своей возлюбленной? Да-да, это не я — это она!

Он не понимал, не соображал, был не в силах мыслить.

— Она мне очень помогла! — Голос девушки снова задрожал от смеха. — Поверь, дорогой мой, если действовать соответствующим образом, можно добраться до любых тайн, узнать любые подробности, сведения о лицах и именах тех, о ком нужно знать… Конечно, я совершила множество ошибок, некоторые удалось легко исправить, другие же… Ты спрашивал про Вантада, старого капитана Вантада? Он и в самом деле оказался чересчур наблюдателен!

— Нет. — Ничего больше он был не в силах вымолвить.

Цепь, связывавшая руки пленницы, покачнулась, изуродованная голова дрогнула. Звук, сорвавшийся с губ, невозможно было разобрать.

— Да! — Она рванула тело, повернув его на цепи, и показала на маленькое родимое пятно на лопатке. — Узнаешь, любовник моей сестры?

Одним рывком она разорвала на себе платье и показала ему спину.

— Разве у меня есть что-то подобное? — со смехом крикнула она, отбрасывая в сторону волосы.

Огромный дракон смотрел на него красными треугольными глазами. Аскар на мгновение ослеп, после чего услышал собственный хриплый крик. Рука сама выдернула меч. Окутывавший голову туман рассеялся, он увидел блеск вражеского клинка и скрестил с ним свой… Ярость, боль и ненависть остались, но безумие прошло. Оружие, столкнувшись с другим, передало его руке холод сражения, рука же — принадлежала солдату.

Рукоять дрогнула у него в руке — он понял, что эта полунагая, скалящая зубы волчица умеет обращаться с мечом. Она оттолкнула его — вызывающе, бросив смешок сквозь сжатые зубы, — выпустила из руки оружие, позволив мечу повиснуть вертикально в воздухе, после чего перехватила рукоять — и атаковала с близкого расстояния отрывистым, коротким ударом.

Так сражались пираты с Островов, в абордажной сумятице, когда схватка шла в основном врукопашную, на ножах и кулаках.

Он легко парировал удар.

Ненависть душила его. Однако никогда прежде мысли его не были столь ясны. Он знал, что убьет ее.

Она умела драться, но для него оружие не имело никаких тайн. Он любил оружие. Так же как любил девушку, от которой остался лишь кусок человеческого мяса, висящий на цепи.

Он нанес татуированной женщине несколько быстрых ударов, которые та с трудом могла отбить. Он ранил ее в руку, потом в живот, потом пронзил острием горло. Вражеский меч с лязгом упал на пол.

Она обхватила руками шею и тяжело опустилась на колени, вытаращив глаза. Струей ударила кровь. Она упала на бок и затихла. Тяжело дыша, Аскар выронил оружие. Он не мог заставить себя взглянуть в сторону покачивающейся над полом искалеченной женщины.

Наконец он все же посмотрел на нее. И заплакал.

— Ради Шерни, — рыдал он. — Ради Шерни…

Он упал на колени, закрыв лицо руками. Слезы текли между его пальцев, голова склонялась все ниже и ниже.

Сзади послышался лязг запираемых засовов — и что-либо предпринимать было уже поздно.

И тогда он услышал смех. Висевшая на цепи женщина еще была в состоянии смеяться.

В Дурном крае время шло иначе…

Раладан стоял на носу, нахмурившись и заложив руки за пояс.

Судьба оказалась к нему неблагосклонна. А ветер, казалось, исполнял волю судьбы. В начале их путешествия дуло с востока. В ветре с востока, весной, не было ничего необычного. Тем не менее «Сейла» две недели с трудом шла под острым углом к ветру, который дул то с востока, то с северо-востока, то есть прямо в нос. Идя то правым, то левым галсом, они почти не приблизились к цели. «Сейла» отлично справлялась, но что с того? Встречный ветер — это встречный ветер.

Потом, однако, ветер прекратился вообще.

Проклятый штиль поймал их у восточных берегов Дартана. Когда он наконец кончился, они пошли чуть быстрее, поперек ветра, но что с того, если в Дартанском море ветер снова начал дуть прямо в нос?

До Пустого моря, находившегося в границах Безымянной земли, они добрались поздно, очень поздно. Раладан знал, что времени у них мало. Тем более что в Дурном крае время шло иначе. Медленнее.

— Все еще не вижу никакой разницы, — сказал Давароден, подходя к Раладану. — Это и в самом деле тот легендарный Дурной край, капитан?

Раладан задумчиво посмотрел на него. Командир арбалетчиков оказался хорошим товарищем. До того как поступить на службу к Семене, он вел весьма разнообразную жизнь: был солдатом морской стражи, боцманом на торговом барке, наемником на службе у гаррийского магната, потом охотником на медведей в Дартане и опять солдатом — в Громбеларде. Он соглашался с тем, что нигде у него дела не шли лучше, чем под командованием ее благородия Семены, однако слегка ворчал по поводу того, что солдат, по его мнению, чересчур баловали.

«Ее благородие, — сказал он как-то раз Раладану за кружкой рома, — похоже, хочет, чтобы солдаты ее любили. Я вижу, господин, какой ты капитан, поэтому скажу смело: солдат должен уважать командира, и не более того. Любить можно только вино. Да и то лучше соблюдать меру».

Это замечание напомнило капитану «Сейлы» о Лерене. Разве Давароден не подтвердил того же, что он сам говорил когда-то? Однако он никогда не считал, что сестру Лерены волнует отношение к ней подчиненных. Выяснялось, что разница в поведении сестер была меньшей, чем он полагал. Да… Похожими были не только их лица. Почему же, однако, он всегда предпочитал Лерену?

С Давароденом они соглашались во многих вопросах; Раладан обнаружил в нем братскую душу. Отличались они в основном тем, что сам он навсегда связал свою жизнь с морем, используя свой дар понимания происходящего в соленых глубинах. Давароден подобным даром не обладал и потому искал для себя места на самых разных поприщах. Однако их связывала общая ненависть к бездействию.

— Не вижу я здесь целей для своих стрел. — Коренастый островитянин облокотился о фальшборт. — Пожалуй, пора пристать где-нибудь к берегу?

Раладан кивнул, в очередной раз отметив, что арбалетчик многое приобрел на магнатской службе: речь его звучала намного чище, чем у большинства уроженцев Островов, он редко вставлял жаргонные словечки, а фразы строил по гаррийскому образцу. Кроме того, Давароден немного знал дартанский и вполне неплохо владел громбелардским.

— Может быть, пристанем, если будет нужно, — сказал Раладан. — Но к островам, возле Черного побережья. Прямо перед нами. Я предпочитаю добраться туда по воде, а не по суше. Даже если эта вода — Пустое море.

Арбалетчик внимательно посмотрел на него:

— Ты говорил, капитан, что когда-то уже был здесь. Значит, ты знаешь, что делать. Но я думаю, что раз мы пришли сюда за Брошенными Предметами, то в воде мы их не найдем.

— Нет?

— Ну, не знаю… Наверное, нет.

— А я тебе говорю — найдем. Конечно, не в самой воде. Но именно на тех самых островках, о которых я говорил. Только те, кто никогда не был в Крае, считают, что Предметы есть лишь на Черном побережье. Тем временем некоторые из этих островков напоминают сокровищницы. Естественно, охраняемые.