— Ты собираешься построить индейский дом? А этот роскошный викторианский продать? Но Майкл...
— Ну, хорошо, хорошо, дорогая Карен, сейчас расскажу. У меня есть проект. Я тебе уже говорил, что в Скотт-Вэлли у меня есть земля. Именно там, на этой земле, я собираюсь построить саманный дом. Вроде тех, в которых жили индейцы. Две самых больших спальни, правда, мне бы хотелось назвать их более торжественно и старомодно — опочивальни — будут располагаться почти под землей. А по форме наш новый дом будет круглый, как башня. Ты никогда не была в Нью-Мексико? Нет? О, если бы ты там была, я уверен, сумела бы оценить эту невероятную архитектуру, ведь у тебя прекрасный вкус. Но мы еще поедем с тобой в Нью-Мексико, и не только туда...
Карен помолчала, а потом, пристально глядя на него, словно что-то обдумывая, спросила:
— А нельзя ли пока не продавать этот дом? Ну, хотя бы до окончания строительства нового?
— Но на новый дом, а он будет отделан не так, как дома индейцев, конечно, потребуется много денег. И мой проект «Либерти Пейнтинг» тоже дорого стоит...
— Майкл, я хотела тебе сказать... то есть я хочу сказать... я согласна выйти за тебя замуж. А это значит, мы можем оставить этот дом для себя. Кстати, много покупателей уже обращалось к тебе?
— Пока никого, — ответил Майкл, немного удивленный тревожными нотками, послышавшимися ему в вопросе Карен.
— Слушай, Майкл, давай я куплю у тебя этот дом, а?
Он засмеялся и поцелуем накрыл ее губы.
— Нет, мы будем его совладельцами. Ладно?
— Я согласна!
И они снова упали на кровать. Карен с радостью отдавалась ему в этой прекрасной спальне, в этом прекрасном доме, которому, как она поняла, теперь ничто не угрожает. Никто другой не будет заниматься здесь любовью. Только они с Майклом. А новый дом... Ну, почему не помечать об индейском доме? Главное для творческой натуры — самовыражение. Карен это понимала. Но она понимала и другое — этой натуре надо помочь, чтобы, самовыражаясь, она не потеряла все...
— Карен, — прошептал Майкл, — сейчас я унесу тебя отсюда.
— Куда, дорогой?
— Туда, где мы просто утонем в любви.
Он поднял ее на руки и понес через весь дом к задней двери.
Небо было чистое, звездное, бездонное. Карен смотрела и не верила, что все это происходит наяву. Возле заднего крыльца стояла не слишком высокая, но огромная по диаметру бочка с водой, которая в особо жаркие дни служила чем-то вроде купальни. Майкл погрузился в нее, все еще держа Карен на руках. Нагревшаяся за день вода приняла их тела, и Карен казалось, что она уже не на земле, а на небе, и дивные облака качают ее и баюкают. Очень нежно Майкл усадил ее к себе на колени. Карен ощутила его сильное возбуждение и вскрикнула, когда он вошел в нее...
Может ли быть что-то более прекрасное, чем эта ночь? Карен Митчел сказала себе без всяких колебаний — нет!
Утро застало их на лужайке, под платаном. Они веселились как дети, снимая с влажных тел друг друга прилипшие листья.
А назавтра они поехали на небольшое ранчо в Скотт-Вэлли, к друзьям Майкла — Бернарду и Беверли Даулин, у которых, по словам Майкла, своя конюшня прекрасных лошадей.
Берн, Бев и трое их детей жили просто, по-крестьянски, и Карен поняла, откуда у Майкла возникло желание расстаться с домом в Юрике и переселиться сюда. Да, все здесь благостно, мило, но Майкл — не Берн, а она не Бев. Они с Майклом совершенно другие люди, которые привыкли действовать, а не созерцать.
Именно там она вдруг почувствовала себя... матерью большого мальчика Майкла, которого придется ставить на ноги в этом мире. Ну что ж, она это сделает.
— Джинн...
Карен потрясла головой, стараясь отделаться от навязчивых воспоминаний — не может же она все рассказывать Джинни! — допила кофе, поставила чашку на стол и заявила:
— Я люблю Майкла, но должна тебе заметить: мужчины — другой биологический вид. Ученые это верно установили, но они не учли еще одного нюанса, все мужчины — дети, которые никогда не взрослеют. Это я тебе точно говорю. И чем старше твой муж, тем ближе он к тебе по возрасту. — Она захихикала. — Так что, дорогая моя, подумай, на того ли ты поставила. Того ли зверя ты принялась тропить? Генри Мизерби ненамного тебя старше. Хотя, он англичанин... Может быть, возраст нации способствует взрослению.
Карен покачала головой, сделала короткий вздох и продолжила:
— Я спрашиваю Майкла, к кому он обращался за деньгами для своего проекта, прошу дать мне список. И что же вижу — номера его собственных счетов в разных банках, с которых он снял деньги! Вот теперь и верчусь. Так вот, милочка, я заключаю с твоим агентством еще один договор. Ты займешься переговорами с местными властями городов, где мы собираемся показать выставку. Майкл хочет начать с Пекина. И устроить это на площади Тяньаньмынь!
Карен выдержала паузу, а потом расхохоталась.
— Да кто ему позволит? Нет, мы начнем с Парижа. Твоя задача — уговорить местные власти не брать с нас денег за аренду земли, на которой мы на три недели установим нашу Леди-здоровячку. Включи все свое обаяние и упорство, граничащее с упрямством, и добейся, чтобы нам вообще ни за что не пришлось платить. Ты говорила мне, что отец научил тебя ходить на зверя. Ну-ка, поймай этого хитрого лиса, заставь Париж считать себя самым счастливым городом на земле, поскольку именно с него начинается турне величайшей в мире передвижной выставки — Леди Либерти! А потом ты полетишь в Лондон. И то же самое проделаешь там. Я думаю, ты встретишься с Генри Мизерби?
Она многозначительно посмотрела на подругу.
— Я ведь понимаю, Джинн, ты неспроста назвала свою фирму именно так, как назвала. У тебя большие надежды на будущее. Кстати, он тебе пишет? Звонит? Знаешь, мне, кажется, тоже придется принять участие в твоей охоте на Генри.
Джинни взглянула на подругу и порозовела. Сегодня она была в алом костюме, поэтому ее пылающие щеки казались еще краснее.
— Не стоит, Карен. Я сама.
Карен хмыкнула.
— Ты знаешь, что-то мне это не нравится. Желание достичь своей цели — прекрасно. Но делать своим идолом одного мужчину... Ну, сколько можно оставаться девственницей, дорогая? Это вредно для здоровья. И потом, может быть, он тебе вообще не понравится. Я имею в виду постель.
— Карен, я и так все время с Генри. И мне хорошо.
— Не хочешь ли ты сказать, что спишь с ним?
Джинни улыбнулась.
— Я получаю удовольствие от нашей близости.
Карен удивленно посмотрела на нее.
— Не пугай меня. Ты о чем?
Джинни тихонько засмеялась.
— А тебе зачем знать?
— Да в общем-то незачем. — Карен пожала плечами. — Ну, ладно, Генри Мизерби мы займемся потом. А пока давай не отвлекаться от главного. Вот тебе все бумаги, действуй. Леди Либерти всех нас приведет к успеху.
Давно-давно Джинни слышала, как отец учил ее старшего брата идти по следу.
— Допустим, ты увидел свежий лисий след на снегу. Ты идешь так, чтобы не затоптать, не засыпать его, потому что, может быть, тебе придется вернуться... и начать все сначала, чтобы найти зверя.
Да, отец совершенно прав, думала она, разглядывая себя в большом зеркале в гардеробной. Ты ставишь себе цель и идешь к ней. Тропишь ли зверя... завоевываешь ли мужчину... едешь ли в Париж договариваться об аренде земли под выставку. Джинни улыбнулась своему отражению. Все мы в течение всей жизни за чем-то и на кого-то охотимся.
Из зеркала на нее смотрела все та же малышка Джинн: коротко стриженная изящная головка, маленькое личико...
Джинни уже полгода жила в Вашингтоне. Дела в ее агентстве шли неплохо. Она научилась запускать бюрократическую машину на полную мощность и, наоборот, останавливать ее, когда надо. Все свободное время она проводила в библиотеке Конгресса — готовила рукопись своей книги об искусстве оружейной гравировки. Она ведь обещала прислать ее Генри Мизерби, и непременно это сделает. Эта книга будет постоянно напоминать ему о ней.
