Иногда Джинни казалось, что ее любовь к Генри Мизерби — настоящая блажь. В конце концов в каком веке она живет? И где живет? В самой свободной стране мира. В Америке можно найти сколько угодно мужчин, которые почтут за счастье жениться на ней, отвечала Джинн на свои собственные вопросы.

Но она любит англичанина Генри Мизерби. Он понравился ей с первого взгляда, и она почему-то захотела прожить всю жизнь рядом с ним.

Рядом с ним... Конечно, она и так живет рядом с ним — он на экране телевизора, его имя в названии ее агентства. А сам Генри в Англии и скоро вообще забудет о ее существовании.

Боже мой, думала Джинни, ну почему так случилось, что стоило ей увидеть его тогда, на первом курсе в Кембридже, и сердце ее как будто бы оборвалось. Оно полетело, покатилось куда-то в живот и там забилось, словно подстреленное. Что это, та самая «химия», о которой пишут в дамских романах? Так что же, выходит, она существует на самом деле, эта чертова «химия»?

Она дышала часто-часто, потому что от воспоминаний знакомое состояние, как это всегда случалось, вернулось к Джинни: сердце оборвалось и снова покатилось в живот...

Как она кляла себя за то, что согласилась играть тогда в эту дурацкую игру!

Карен затащила ее на студенческую вечеринку в университетском общежитии. Обычная комната, в которой жили такие же первокурсники. На стенах знакомые плакаты любимых рок-групп, английских, американских, расписание занятий. И кровати, такие же, как у них с Карен. В общем, спартанская обстановка. А потом решили устроить аукцион — сперва на продажу выставили парней, а потом девушек.

Сердце Джинни билось как сумасшедшее. Она впервые попала в компанию приятелей Карен. Та начала бегать на свидания с ними, едва поступила учиться. Все они были от нее без ума. Еще бы — блистательная красавица Карен, которая, кажется, и не подозревает, насколько хороша и богата. Свой пятичасовой чай она пьет из чашки веджвудского фарфора, которая для Джинни — музейный экспонат или иллюстрация в разделе «Фарфор» Энциклопедии раритетов.

Но Джинни и Карен познакомились в первый день учебы и сразу понравились друг другу. Внешне такие разные, они, непонятно почему, потянулись друг к другу.

— Слушай, у тебя есть толковый словарь? Уэбстер, к примеру, — спросила Карен, когда Джинни набивала книжками свой рюкзачок.

— Конечно, — сказала та. — Я ведь американка.

— Оно и видно, — засмеялась Карен.

— Как ты догадалась?

— Своих я узнаю даже на Луне.

— Ну, там-то нетрудно догадаться. Кроме наших на Луне никого не было.

— А ты патриотичная малышка. — Карен улыбнулась, и Джинни, увидев два ряда совершенных зубов, даже рот открыла от изумления.

— Что с тобой? — взметнула брови Карен. — Я чем-то удивила тебя? Обращением «малышка»? Но ты и правда кроха на моем фоне.

— Не-а, — замотала коротко стриженной головкой Джинни, — зубами.

Пришла очередь Карен открыть рот.

— То есть?

— Да я вспомнила отца. — Она хихикнула. — Он говорил, чтобы зубы были лучше, надо грызть мел, как делают телята. Но тебе, похоже, мел грызть не пришлось...

Карен расхохоталась.

— Да откуда ты такая свалилась?

— С вулканических холмов Скотт-Вэлли, штат Калифорния, если ты когда-нибудь учила географию родной страны.

— Еще бы, — фыркнула Карен. — Индейские места.

— Были.

— У твоего отца ферма?

— Да.

— А с чего тебя потянуло на искусствоведение? Да еще в Англию, в Кембридж?

— Чтобы издали проникаться любовью ко всему живому через неживое.

— Ясно. Сбежала, значит. Решила искать красоту в мире бесчувственного.

— Ну, считай так. — Джинни тяжело вздохнула. — А ты чего сюда явилась? — грубовато спросила она.

— А я из Сан-Франциско. Моя тетка оставляет мне картинную галерею. Не нанимать же мне искусствоведа? Родители мои в разводе: отец в Австралии, мать в Южной Африке. У них новые семьи. Так что дело переходит ко мне.

Джинни пожала плечами и ничего не ответила.

Они поселились в одной комнате и хорошо ладили весь первый семестр. Хотя жили они совсем по-разному.

За книжками сидела Джинни, а Карен крутилась по свиданиям, по вечеринкам, меняла парней. Но успевала учить то, что считала необходимым. И однажды она потащила Джинни на вечеринку.

— Генри! На продажу выставляется Генри Мизерби! Посмотрите, как он хорош, высок. Девочки, девочки! Он еще и сказочно богат!

Парень, взявший на себя роль аукциониста, старался, как мог, и у него здорово получалось.

— Фрэнк! Тебя позовут работать в Сотбис! — хохотала Тилли из Швеции. — Ты потрясающий!

Генри Мизерби не нуждался в рекламе. По крайней мере, для Джинни: она увидела его и обомлела...

Девчонки верещали, перебивали друг друга, набавляя цену, Джинни крутила головой, пытаясь понять, кто и сколько дает за этого красавца. Сама она даже не пыталась его купить, лишь во все глаза смотрела на высокого англичанина с ржаными волосами. Он гордо улыбался, сверкая такими же ровными и белыми, как у Карен, зубами.

— Один... Два... Три! Продано!

Генри купила пухленькая Линда из Австрии. Она взяла свое сокровище за руку и потащила за собой, оставив аукционисту деньги. Потом выяснилось, что Генри «ушел» дороже всех.

Аукционист объявил перерыв, все бросились к пиву, смочить пересохшее от волнений нутро.

— А после перерыва будут продавать девушек, — игриво заявила Карен. — Ты как, малышка Джинн, не боишься?

Джинни кляла себя на чем свет стоит за то, что оказалась здесь. Но не могла же она признаться подруге в своих опасениях, что ее никто не купит? Дело не в том, что ей ужасно хотелось целоваться с тем, кто ее выберет. Просто ужасно обидно и стыдно остаться никем не купленной. Такое вполне может быть, ее здесь все считают ребенком, а игра-то идет по-взрослому. Вон как долго нет Генри и Линды, не могут же они столько времени просто целоваться, значит... И у Джинни задрожали губы. Конечно, если уже говорить честно, она бы хотела только одного, чтобы ее купил Генри Мизерби. Но ведь это невозможно...

Ну и черт с ними, пыталась она успокоить себя. Все это глупости, игра.

Да, но как хочется во всякой игре быть первой...

Громкие вопли ознаменовали появление в комнате Линды и Генри. Полное белое лицо девушки сияло, щеки горели, а белая блузка была помята. Было понятно, что вопросов вошедшим задавать не надо, и так все ясно.

— Может, Генри стоит освободить от дальнейшего участия в аукционе? Иначе он не справится со своей покупкой, и нам придется возвращать деньги даме...

В ответ раздался дружный хохот.

— Ничего, он сильный мужик! Пускай Карен скажет! Она его знает лучше всех...

— Так давай, начинай с Карен Митчел! На аукцион выставляется Карен Митчел...

— Я... Я... Я...

Руки парней взметнулись вверх. Конечно, дураков нет, все хотят Карен Митчел. По условиям игры купивший может поцеловать девушку при всех, а уж потом — как договоришься...

За Карен билось три претендента, но купил ее парнишка из Шотландии. Новенький. И она ушла по весьма высокой цене.

— На продажу выставляется Джинни Эвергрин! Кто хочет купить малышку Джинн?

Сердце Джинни сжалось. Какой позор! Господи, если бы она знала... И тут как гром среди ясного неба раздался голос Генри Мизерби. Сумма, которую он назвал, заставила всех притихнуть. А потом раздался чей-то робкий голос:

— Генри, ну она же такая ма-а-ленькая...

Все захохотали. Сердце Джинни бешено заколотилось. Сама не понимая, что делает, она кинулась к Генри, подпрыгнула и повисла у него на шее. Он, ничуть не растерявшись, поцеловал ее и закружил по комнате...

Спасена! Спасена! — стучало в голове Джинни. Я спасена от позора остаться не купленной... Меня купил он!

Потом, вспоминая эту сцену, прокручивая ее в голове десятки, сотни раз, она признавалась себе, как это было приятно — стать хотя бы на несколько минут собственностью Генри Мизерби.

Смешно, конечно, влюбиться с первого взгляда, но еще смешнее ее желание заполучить Генри Мизерби навсегда.