— Все может быть. Но, что бы вы ни говорили, следует разобраться. Нам нужны факты, а не предположения.

Шарлотта вскочила:

— Что ты собираешься делать?

— Напишу Маллинсону. Посмотрю, может ли он пролить какой-нибудь свет на все это. Нет никаких сомнений в том, что письмо отправлено из Венеции. Но кем?

Впечатление было такое, будто Флора, высказав пожелание, чтобы леди Тэймсон была среди них и принимала участие в празднике, привела в действие какие-то неведомые силы. Старая дама вернулась, и тень ее словно призрак нависла над Рождеством.

За доктором Манроу послали, чтобы он осмотрел Флору и высказал свое суждение о решительном улучшении в ее состоянии. Преданный старик был счастлив и тронут до слез.

— Вот оно значит как, девчушечка! Ты совершила такое, что бессильны были для тебя сделать неповоротливые старые доктора. Как же это случилось, может, расскажешь мне?

— Хорошо. Бабушка Тэймсон позвонила в свой колокольчик, и я так испугалась, что сразу же вскочила на ноги.

— Ага! Да, шок мог привести к этому. Снял паралич, так сказать. Но что ты такое говоришь? Разве у старой леди был под руками послушный призрак, который мог схватить этот колокольчик?

— Это произошло случайно, доктор, — поспешно вмешалась Шарлотта. — Кто-то из прислуги уронил колокольчик, а теперь боится в этом признаться, потому что делать им в той комнате было нечего.

Доктор Манроу кивнул:

— В таком случае вам, я думаю, надо разыскать виновного, миссис Мерион, и наградить его медалью. Бедная леди Тэймсон. Она ведь уже три месяца как покоится в могиле.

Но так ли это было на самом деле? Загадочная тайна не только не разъяснилась, но запуталась еще больше после визита викария, мистера Клейтона. Он был чрезвычайно озадачен. Достав из кармана письмо, написанное такими же неуклюжими черными каракулями, что и письмо, полученное Шарлоттой, он сказал, что какая-то особа, подписавшаяся «контесса Тэймсон Баррата», наводит справки относительно могилы своего сына.

— Она пишет, что хотела бы быть похороненной вместе со своим сыном и намерена вернуться в Англию, чтобы провести свои последние дни на родине. Она интересуется, в каком состоянии могила. Ухаживают ли за ней надлежащим образом?

Шарлотта часто говорила о том, что Дэниел добился, чтобы после смерти старого мистера Манселла приход доверили слишком молодому викарию. Кстати, мистер Манселл наверняка помнил бы леди Тэймсон, когда та была еще просто Тэймсон Пит. Ясно, что юный мистер Клейтон был очень обеспокоен загадочным письмом.

— Вы должны мне сказать, сэр, кого я похоронил! Церковные книги должны содержаться в строгом порядке.

Дэниел оскорбленно выпрямился:

— Вы похоронили останки тетки моей жены. Кто еще это мог быть, по-вашему?

Шарлотта закатилась истерическим смехом, который тут же оборвался.

— Какой невероятно мрачный разговор! Согласитесь, мистер Клейтон, кто-кто, а я-то должна знать собственную тетку.

— Но письмо, миссис Мерион! Оно датировано всего четырнадцатью днями назад.

Хорошо еще, что при разговоре не было детей. Шарлотта и Дэниел принимали викария в библиотеке. Лавиния находилась там же. Ее попросили помочь написать письма по поводу этого странного инцидента, а когда пришел мистер Клейтон, предложили остаться. Ей самой хотелось убежать куда-нибудь от этой кладбищенской жути. Туча над Винтервудом рассеялась в это утро совсем ненадолго. Сейчас она давила вновь с такой тяжестью, что трудно было дышать. В сознании Лавинии мелькали странные бессвязные воспоминания. Незнакомая женщина, приходившая в дом, утверждавшая, что она давнишняя прислуга, и страшно удивившаяся, что ее не помнят. Леди Тэймсон, заявлявшая свойственным ей энергичным тоном: «Я выиграю. Я всегда выигрываю». Рассказ Элизы о том, как, умирая, старуха шарила в поисках распятия на груди, хотя никогда не признавалась в том, что она католичка. Кольца, слишком туго сидевшие на высохших пальцах. И ее хихикающий голос, говорящий, что жульничать дозволено всем — главное, чтобы тебя на этом не подловили.

Она слышала, как Дэниел сказал мистеру Клейтону, чтобы тот предоставил ему разобраться в этом деле и никому ничего не рассказывал.

— Боюсь, что это мистификация. Какой-то человек с очень нездоровой фантазией играет с нами мрачные шутки. Мы тоже сегодня утром получили письмо.

— Вы тоже! — викарий насторожился.

— Потому-то я и говорю, что это мистификация. Но я дознаюсь, что стоит за всем этим.

— В таком случае могилу не следует трогать?

— О Господи, конечно же нет! — вскричала Шарлотта. В ее голосе слышалось сильнейшее волнение. — К ней нельзя даже прикасаться. Дэниел! Скажи ему!

— О том, чтобы прикасаться к ней, не может быть и речи. В любом случае потребовалось бы разрешение министра внутренних дел. Оставьте письмо без внимания, мистер Клейтон, очень вас прошу. Этот неприятный инцидент будет расследован в ближайшие дни. Спасибо, что пришли к нам. Не желаете ли перед уходом рюмочку мадеры?

Лавиния припомнила, как она обследовала комнаты с покрытой чехлами мебелью в старом палаццо на Большом канале. Быть может, кто-то уже тогда скрывался в них и с тех пор живет в этом тихом запертом доме? Он терпеливо выждал момент, чтобы проделать жуткую шутку, которая, без сомнения, не была просто шуткой. Ясно было, что она приведет в отчаяние Шарлотту с ее крайне нервной натурой. Неожиданным, однако, было и то, что она расстроила также и племянника контессы. Хотя Лавиния считала, что у Джонатона нервы железные, он явно был потрясен таинственными письмами. Потрясен настолько, что во время ленча ни разу не посмотрел в ее сторону и ни словом не напомнил о своей угрозе разоблачить ее. Не стал он и разыскивать ее, чтобы потребовать ответа на свое предложение. Приведение приговора в исполнение было отсрочено. И за это она должна быть благодарна неведомому мистификатору.

Дэниел послал мистеру Маллинсону письмо, в котором просил срочно навести справки, кто имел доступ в палаццо в Венеции и не произошло ли там чего-либо необычного или странного. Он предполагал съездить в Лондон, но затем решил дождаться ответа от Маллинсона.

— Возможно, в результате я поеду не в Лондон, а в Венецию, — объявил он.

Шарлотта откинулась на спинку кресла:

— Выходит, ты принимаешь все это всерьез?

— Чем больше я об этом думаю, тем меньше мне все это нравится.

— Почему? — голос Шарлотты был почти не слышен.

— Шантаж — очень неприятное слово.

— Шантаж! — воскликнул Джонатан. — Объясните, что вы хотите сказать, Мерион.

Не обращая на него внимания, Дэниел продолжал разговор с Шарлоттой:

— Были у твоей тетки какие-либо другие родственники, кроме тебя и твоего кузена?

— Ты подразумеваешь кого-то, кто мог иметь виды на ее состояние? — слабым голосом спросила Шарлотта.

— Вот именно. В конце концов, ты вовсе не была Как уж близка к ней. Насколько я понимаю, она собиралась сделать тебя своей наследницей только потому, что ты взялась перевезти ее в Англию и ухаживать за ней до конца, а затем похоронить ее вместе с сыном. Мог существовать еще какой-то претендент на ее наследство, который оказался этим недоволен?

— Например, такой, как я? — грубо спросил Джонотан. — Только все дело в том, что я здесь и никак не мог править эти письма.

— Другой претендент, вроде твоего кузена, — продолжал Дэниел, по-прежнему обращаясь к Шарлотте. — Ведь ты познакомилась с Джонатоном только в Венеции. По-моему, вы раньше даже не знали о существовании друг друга. Не могло ли быть еще кого-то, кто находился бы в таком же положении? Вы должны знать об этом лучше, чем моя жена, Пит.

О Дэниеле и Джонатоне и прежде нельзя было сказать, чтобы между ними существовало взаимное расположение, теперь же они стали обращаться друг к другу холодно-официальным тоном. Теперь, похоже, было уже ни к чему изображать дружеские чувства, которых они не испытывали. Но почему? Лавиния не могла не признать, что слово «шантаж» как нельзя более подходило к Джонатону Питу раньше, но никак не в настоящий момент, ибо Джонатан потрясен ничуть не меньше Шарлотты. Она никогда не думала, что увидит на его дерзком лице страх.