Лавиния вырвалась из его рук, ей уже было все равно, обратит ли кто-либо внимание на это или нет.

— Извините, мистер Пит. Мне хотелось бы потанцевать с Саймоном.

Саймон, услышавший ее слова, очень довольный, робко подошел к ней:

— Боюсь, мисс Херст, что для вас я недостаточно хороший партнер. Я еще только учусь танцевать.

— Тем лучше — тебе будет полезно немного попрактиковаться.

Она умчалась о ним в танце, смеясь, чтобы скрыть причину румянца, залившего ее лицо. После того как ему наконец удалось войти в ритм танца, он спросил:

— О чем говорил с вами кузен Джонатан? У вас был рассерженный вид.

— В самом деле? Пожалуй, дело в том, что я нахожу его комплименты несколько преувеличенными.

— По правде сказать, мне он тоже не нравится. Зачем маме понадобилось, чтобы он был с нами? Он Бог знает сколько времени уже здесь околачивается. Я думал, после смерти бабушки Тэймсон он уедет.

— Ваша мама немного грустит и тоскует после смерти тети, и ей приятно, чтобы кто-то около нее был. Яду-маю, что подобные события производят на нее очень сильное впечатление.

— Да, она либо смеется, либо плачет. Так было всегда. Но ведь должно же быть какое-то промежуточное состояние? — очень серьезно спросил Саймон.

— Да, думаю, должно.

— Вот у вас, мисс Херст, именно такое состояние. — Мальчик вспыхнул от собственной смелости. — По-моему, вы сегодня очень хорошо выглядите. Право же, вы совсем не похожи на компаньонку.

— Да, то же самое говорил мне мистер Пит, — сухо заметила Лавиния. — Он совершенно прав. Мне не следовало надевать это платье. Я сделала это, только чтобы доставить удовольствие Флоре.

В этот момент музыка прекратилась. Когда она возобновилась, Шарлотта воскликнула, что она и не подозревала, что Саймон стал таким искусным танцором, и, подхватив его, умчала его в танце. Перед Лавинией вырос Дэниел. Он не пригласил ее танцевать. Ничего не сказал он и о том, как она выглядит. Собственно говоря, вряд ли он даже взглянул на нее — надень она свое старое будничное шерстяное платье, ему было бы все равно.

— С вашей стороны было очень мило потанцевать с Саймоном.

— Я получила от этого удовольствие. По-моему, и он тоже.

— Естественно. Вы умеете находить правильный тон с детьми.

— Вряд ли можно считать его ребенком.

— Да, к счастью, вы правы. Так что я не буду испытывать угрызений совести, когда в новом году мне придется покинуть его и Эдварда.

— На то время, пока вы отправитесь путешествовать с Флорой?

Он кивнул.

А что может тем временем произойти с ней самой, его совсем не интересует? Неужели он способен с такой легкостью выбросить из головы все мысли о ней?

— Значит, вы все еще намерены осуществить свой план? А что будет с вашей женой?

— Я подыщу для нее компаньонку. Она не желает путешествовать.

Выходит, он все-таки в чем-то подозревает Шарлотту. Во всяком случае, он не отказался от намерения держать Флору подальше от нее.

— Путешествовать с Флорой, когда она еще так беспомощна, будет трудно.

— Мы для начала отправимся недалеко. Возможно, проведем зиму в Швейцарии. Я найду для нее хорошую, надежную няню. Не думайте, что я недоволен вами. Ничего похожего. Вот если бы вам было лет на двадцать больше и были бы вы замужем... А так...

— Я согласна ехать с вами, не боясь пересудов, — сказал Лавиния тихим, полным затаенного чувства голосом. — Пожалуйста, позвольте мне!

— Невозможно!

— О! Я думаю, не дед ваш, а вы построили этот Храм Добродетели! — Казалось, мистер Буш прочел ее мысли, потому что он заиграл более быстро, и под громкие звуки рояля Лавиния смогла произнести: — Вы говорили, что любите меня. Вы забыли?

Так терять контроль над собой, когда вокруг столько людей, было с ее стороны настоящим безумием. Как это могло случиться? Конечно, она заслужила его холодную отповедь:

— Мне кажется, мисс Херст, у вас в жизни было достаточно неприятностей, чтобы я еще что-то к ним добавлял. Мне не следовало ничего говорить. Думаю, мы оба на мгновение забыли о реальной действительности, но больше это не повторится. Прошу вас простить меня.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами: что ему известно о ее неприятностях? Но в этот самый момент подошел Эдвард и потребовал, чтобы папа пошел посмотреть на его новую железную дорогу. Музыка прекратилась, и Флора отчетливо произнесла своим высоким голосом:

— Как это грустно, что бабушка Тэймсон умерла.

Она получила бы такое удовольствие от сегодняшнего вечера.

Ее слова, казалось, разрушили какие-то чары, а может, напротив, прозвучали как колдовское заклинание, ибо именно в этот момент в длинную галерею ворвалась со всех ног Мэри с развевающимися во все стороны ленточками чепчика и, задыхаясь, еле выговорила, что в комнате леди Тэймсон звонил колокольчик.

— Дважды! — заявила она. — Резко так, вот в точности как, бывало, звонила миледи. Фиби слишком перепугалась, чтобы войти в комнату, да и я тоже — уж простите меня! — бессвязно закончила Мэри и разразилась слезами. — Это был призрак, — прошептала она.

Оглядеться и выяснить, кто находился в комнате и кто мог незаметно войти уже после сенсационного заявления Мэри, не было времени. Сначала всеобщее внимание было приковано к Шарлотте: она громко вскрикнула, и вид у нее был такой, словно у нее вот-вот случится припадок. Дэниел держал руку на плече Лавинии, и вдруг пожатие его стало более крепким. Она увидела Джонатона, стоявшего недалеко от двери с ничуть не изменившимся спокойно-веселым выражением лица, и услышала, как сэр Тимоти воскликнул:

— Боже праведный!

Лавиния заметила, что он стал шарить вокруг в поисках очков, словно призрак леди Тэймсон действительно был в комнате и его можно увидеть. Однако в следующую минуту произошло еще одно событие, затмившее по значению таинственный звон колокольчика.

Флора стояла на ногах!

Она стояла — худенькая, шатающаяся фигурка; свое кресло она отодвинула прочь, лицо ее выражало торжество и страх. Но очень скоро грандиозность совершенного ею подвига оказалась для нее непосильным бременем, и она начала падать. Мистер Буш, движимый исключительно удивлением, подхватил ее, забормотав при этом в панике, что ему показалось, будто она упала в обморок. Дэниел тут же поспешил к ним и взял на руки дочь. Он уложил ее на кушетку возле камина и склонился над нею, произнеся с глубоким волнением:

— Свершилось! Наконец-то! Чудо!

Флора почти тут же пришла в себя. На лице ее проступило сильнейшее волнение, ей захотелось немедленно снова стать на ноги. Дэниел удержал ее.

— Погоди немного, детка. Сначала отдохни.

— Но я могу двигать ногами, папа. Посмотри! — Она отбросила накидку и, позабыв о скромности, высоко вздернула юбку, обнажив свои тонкие ножки, выглядывавшие из белых накрахмаленных панталон. — Смотри, — снова прошептала она, сама не веря случившемуся.

Лавиния обрадовалась, пожалуй, больше всего тому, что на лице Дэниела снова появилось выражение нежности. Глаза у него ярко сверкали. Возможно, в них стояли слезы.

— Это чудо! — повторил он.

— Нет, папа. Просто бабушка Тэймсон велела мне встать и пойти, — твердо заявила Флора. — Потому-то она и позвонила в колокольчик. Она знала, что это меня испугает и заставит выскочить из моего кресла. Она всегда говорила, что я смогу это сделать — надо только попробовать.

— Но ее колокольчик вовсе не звонил! — неистово запротестовала Шарлотта. — Со стороны прислуги это было наверняка чистейшей фантазией.

— Но я сама слышала, мэм! — Все забыли про Мэри, вызвавшую весь этот переполох. Хотя она все еще не оправилась от потрясения, она не желала, чтобы от ее слов так вот взяли и отмахнулись, как от выдумки. Негодующим тоном она повторила все сначала. Она слышала звон колокольчика совершенно отчетливо. И Фиби тоже.

— О Боже! — воскликнул сэр Тимоти. — Почему же вы не отозвались на него? Разве вас не учили отзываться на звонок?