В небе засветилась рождественская звезда, а для нее это означало одно — конец.

Она снова зажгла свечу и присела к письменному толу, чтобы сделать новую запись в своем дневнике.

«Все легли спать, а я все еще сижу в этом красном дорогом платье, надеть которое меня заставила Флора. Я совсем не похожа на Золушку, ноги которой новь перепачканы золой, но даже выразить трудно, до его же я чувствую себя именно Золушкой. Все кончено. Если я помогла выздоровлению Флоры, то жалеть не о чем, пусть даже мне пришлось заплатить за это своим будущим счастьем. Быть может, именно так мне суждено было искупить свою вину, подобно тому, как Робин сейчас искупает свою, сидя в тюрьме. Не сомневаюсь, что Дэниел оправится от любого удара, который могла нанести его чувствам. Думаю, что мужчины вполне на это способны. Ну а я? Станет ли мое лицо каменным оттого, что я никогда больше не буду смеяться? Стану ли я мучить ни в чем не повинных детей или старых дам, которых мне суждено будет опекать в грядущие годы?

Рождественская звезда сверкает. Она знаменует собой любовь, я же должна вырвать любовь из своего сердца.

Завтра Флора снова начнет ходить. Доктор Манроу, тот глупый полуслепой старик, который не мог понять, то произошло с Вилли Джоунзом, объявит свой вердикт. Если он окажется благоприятным, отец Флоры начнет готовить ее к большому и долгому путешествию, мальчики уедут в школу.

А Шарлотта? Что будет с Шарлоттой? Оставят ли ее одну? Что-то явно произошло между ней и Дэниелом, может, он все-таки не поверил в то, что она сама выпила опий? Уж не потому ли он не хочет допускать никакого риска с Флорой, богатой маленькой девочкой? Может, он считает... Если это так, то виновата в этом я.

Я посеяла в его душе подозрения. Я толкала его на мысль, что Шарлотта или, может, ее алчный кузен настолько одержимы жадностью, что... Мысль эта слишком ужасна, чтобы доверить ее бумаге. Но Шарлотта неуравновешенна. Сегодня в ее глазах снова мелькало безумие. У нее был такой испуганный вид, как если бы на она самом деле верила в призраки. Но в такие, у которых могли быть все основания желать ей беды. Основания? А теперь что я такое выдумываю? Бедная леди Тэймсон, возможно, и не питала к ней особой любви, но с чего бы ей желать вернуться с того света, дабы причинить вред Шарлотте?

Кто-то, но, конечно, не призрак, наверняка позвонил в этот колокольчик. Невозможно, чтобы вдруг возвратилась Элиза, которая так тосковала по звонку леди Тэймсон. Странно, что она не ответила на мое письмо. Может, еще слишком рано ожидать ответа. Я надеялась повидаться с ней у ее сестры в Норфолке и посоветоваться насчет нового места для себя. Мы обе, если можно так выразиться, жертвы Винтервуда.

Я так любила Винтервуд...»

Огонь в камине угасал, Лавиния положила перо, чтобы достать носовой платочек. Она плакала. Вот уж совсем бесполезное занятие! Сейчас не время вспоминать прикосновение губ Дэниела. Надо быть практичной, как и советовал ей Дэниел, и смотреть в лицо горькой реальности.

Наконец она совсем уже собралась раздеться и лечь, когда в дверь кто-то робко постучал. Сначала она подумала, что Сильвия хочет войти в комнату, но тут же увидела, что собачка, как обычно, лежит, свернувшись клубочком, в своей корзине, хотя шум разбудил ее и она начала тихонько повизгивать, дергая своим тоненьким носиком.

Дэниел! В сердце Лавинии проснулась безумная надежда, которой, впрочем, суждено было умереть; осторожно приоткрыв дверь, она увидела Джонатона, все еще в вечернем костюме и со свечой в серебряном подсвечнике. За колеблющимся пламенем свечи лицо его было как-то странно затемнено. Выглядел он немного нелепо, но, как всегда, улыбался, а когда Лавиния прошептала: «Что вам нужно?» — он предложил ей выйти из комнаты и прикрыть за собой дверь, чтобы не разбудить Флору.

— Думаю, вам бы не хотелось, чтобы она подслушала наш разговор.

Лавиния совсем было собралась захлопнуть дверь у него перед носом, но сообразила, что он способен вызвать переполох и разбудить Флору и всех остальных обитателей дома.

Она слишком хорошо понимала, зачем он явился. Рождество... Он пришел за ответом.

Она знала, что ей придется торговаться. Она так решила, пытаясь найти выход за эти несколько часов после Рождества.

Лавиния тихо закрыла дверь и, дрожа, стояла перед ним в коридоре.

— Неужели вы не могли подождать до утра?

— Но уже утро! — Он тихо засмеялся и сказал: — Я вижу, вы сидели и предавались тем же раздумьям, что и я. Когда часы пробили три, я понял, что больше не могу ждать вашего ответа. Каков же он?

— Я ухожу отсюда, — быстро заговорила она. — Завтра я сообщу мистеру Мериону о своем уходе. Если вы будете молчать, я обещаю встретиться с вами в Лондоне в определенном месте и в определенное время.

— Э нет, дорогая моя! Такая сделка меня не устроит. Где гарантия, что вы окажетесь в условленном месте, когда я туда прибуду?

— Я привыкла держать слово, — ледяным тоном ответила Лавиния.

— Но откуда я знаю, что вы мне ответите? Скорее всего вы не желаете иметь со мной никакого дела.

Она смотрела на него, не веря своим глазам.

— Неужели вы хотите жениться на женщине, которая лишь под тяжестью угроз согласится выйти за вас замуж?

— Именно так, если речь идет о вас и никаким иным способом заполучить ваше согласие я не могу, — резко казал он. — В силе остается наша первоначальная договоренность. Мы покидаем Винтервуд после обручения, или вся история предается огласке.

— Вы чудовище!

— В самом деле? — Ее отвращение, похоже, доставило ему удовольствие. — Должен признаться, что вы нравились бы мне меньше, если бы безропотно покорились. Но вы покоритесь, моя дорогая. Вы не захотите покинуть Дэниела и эту испорченную девчонку, оставив у них плохую память о дорогой мисс Херст. Видите, прекрасно вас изучил. Вы идеалистка. Хотя это глупо совершенно непрактично.

— А как, по-вашему, будете выглядеть вы, рассказывая обо мне эту историю?

— Ну, человеку в моем положении терять нечего, этом есть свое преимущество. А другие могут потерять — и очень многое!

— Другие? Вы имеете в виду миссис Мерион?

Он засмеялся уже не таким тихим и ласковым смехом. Он выдохнул воздух с такой силой, что едва не затушил свечу. Она отпрянула к двери, боясь, что он может дотронуться до нее. Если он посмеет, она потеряет контроль над собой, как это уже однажды случилось...

— Знать чужие секреты бывает выгодно, — сказал он. — Это незримое достояние, и я очень рекомендую обзавестись им. Но вы дрожите. Я не должен держать вас на холоде. Сегодня рождественское утро, поэтому я буду великодушным. Жду вашего ответа до полуночи. Обещаю, что на этот раз разговор во время ленча не покажется вам вялым. Но какой оборот он примет, зависит от вас. Будьте ко мне добрее, мисс Херстмонсо.

— Я лучше умру!

— Ш-ш-ш! Этакая мелодрама столь ранним утром. Меня так и подмывает дразнить вас. Глаза у вас сверкают, словно звезды в морозную ночь. Но пока что я оставляю вас в покое. Спокойной ночи, моя любимая. Спите крепко. Завтра вы должны выглядеть как можно лучше. Я хочу гордиться вами.

Наступило рождественское утро. Дэниел прочитал молитвы, а потом один за другим стали подходить и получать свои подарки слуги. Все были взволнованы чудом, происшедшим с мисс Флорой. Джозеф, как обычно, снес ее вниз, но когда по ее приказу он поставил девочку посреди комнаты и она без всякой поддержки подошла на своих тоненьких неустойчивых ногах к инвалидной коляске, вокруг замелькали платки, прикладываемые к глазам, и послышались возгласы удивления по поводу свершившегося чуда.

Еще более трогательным был исполненный глубокого волнения голос, каким Дэниел произнес слова благодарения Господу за ее исцеление. На короткий миг странная туча, нависшая над Винтервудом, казалось, рассеялась и воцарилась спокойная радостная атмосфера. Лавиния избегала взглядов Джонатона. Благодаря этому ей почти удавалось убедить себя, что ничто не имеет значения, кроме выздоровления Флоры. Во всяком случае, это было самое главное, хотя она и не была настолько самоотверженной, чтобы считать свое собственное неопределенное будущее чем-то совсем неважным. По лицу ее было видно, что она провела ночь без сна, и Флора, при всей ее сосредоточенности на самой себе, пожелала знать, отчего она такая бледная.