Мысль о нем заставила их обеих вдруг прыснуть. На стол легла чья-то тень. Это был Дэниел. Он взял в руки книгу, которую они читали.

— Стихи Альфреда Теннисона. Я не знал, что мистер Теннисон был комиком.

— О папа, никакой он не комик, — выпалила Флора. — Мы с мисс Херст шутили.

— А мне нельзя послушать?

Флора не обратила внимания на предостерегающий взгляд Лавинии.

— Я надеялась устроить брак мисс Херст с мистером Бушем. Но боюсь, он для этой цели не подходит. Жалость какая, правда? Папа, ты не находишь, что это смешно?

— Ни капельки, — заявил Дэниел. — Так же как нахожу совершенно для тебя не подходящей роль свахи.

Глаза Флоры сверкнули.

— Ты сердишься, папа?

— Да, на тебя — за то, что ты берешься решать вопросы, до которых еще не доросла, а на мисс Херст — за то, что она тебя в этом поощряет. — Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

Флора в ужасе уставилась на Лавинию, а потом разразилась отчаянными рыданиями. Лавинии понадобилось немало времени, чтобы ее успокоить. Потом Флора сказала:

— Это потому, что Саймон приехал. Папа любит его больше всех.

— Вздор!

— Тогда почему он так резко со мной разговаривал, только из-за того, что я упомянула о возможности вашего брака с мистером Бушем? И еще он подарил маме Сильвию. Он знает, как страшно мне хочется иметь борзую. И они скоро будут веселиться в Виндзоре, в то время как я прикована к этому чертовому креслу.

Она вызывающе смотрела на Лавинию, ожидая, что та ужаснется столь вульгарному слову. В таком настроении она казалась очень некрасивой. В ней не было решительно ничего от нежной красоты ее матери. Это была пока только бледная маленькая гусеница, которая, быть может, еще превратится в куколку, а затем в бабочку, но в данную минуту она выглядела обречен, ной на некрасивость и постоянные жалкие поиски любви.

Лавиния подавила в себе отвращение и тут же спросила себя: а может, это вовсе не отвращение, а разрывающая душу жалость? Имея дело с Флорой, легко было предаться и чувству жалости к себе. Ей тоже неприятно было думать о веселом королевском приеме в Виндзоре.

— Неужели все должны быть беспомощны и несчастны оттого, что беспомощна и несчастна ты? Во всяком случае, твоя мама позволит тебе играть с Сильвией, пока она будет отсутствовать, а к тому времени, когда они вернутся, ты, возможно, уже снова сможешь ходить.

Пальцы Флоры вонзились в ее ладони.

— Мисс Херст, право же, вы удивительно глупый человек. Вы прекрасно знаете, что я навеки прикована к креслу.

— Только потому, что тебе этого хочется.

Флора была до того поражена, что позабыла даже о своем гневе.

— Я этого хочу? Вы думаете, мне это нравится?

— Во всяком случае, когда я собираюсь массировать твои ноги, ты поднимаешь страшный шум. Ты заявляешь, что не в состоянии делать упражнения. Из этого я могу сделать только один вывод — твое состояние доставляет тебе удовольствие.

Флора закусила губы:

— Вы собираетесь меня оставить?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что вы сказали это таким тоном, как будто вы меня ненавидите.

— По-моему, ты слишком много разглагольствуешь о любви и ненависти. Нет, я не собираюсь тебя бросать, по крайней мере до тех пор, пока ты не начнешь снова ходить.

А это было неосмотрительное заявление, ибо на лице Флоры блеснул первый луч надежды, ничего подобного Лавиния еще на нем не видела. Но вслух Флора сказала лишь:

— — В таком случае я, пожалуй, лучше буду делать эти самые упражнения. Пойдемте, мисс Херст. Доставьте меня, пожалуйста, наверх.

Теперь она окончательно связала себя. И теперь имело значение только одно: Флора должна ходить.

В тот день, после того как Шарлотта и леди Тэймсон уехали, намереваясь посетить ряд мест, побывать у викария, мистера Клейтона, и на могиле маленького Тома, в дом явилась какая-то незнакомая женщина. Эдвард поехал с ними, и Флора, как обычно, ему позавидовала.

— Мама пытается сделать Эдварда любимчикам бабушки Тэймсон.

— Тебе же не хочется ехать на кладбище, — сказала Лавиния.

— Хочется. Мне нравится маленький ангелочек на могиле Тома. Он мне почти так же нравится, как младенец в моем саду.

— Как ты можешь туда отправиться в своей коляске? — начал поддразнивать ее Эдвард. — Ты так и будешь переваливаться через могилы — бум, бум! Я-то уж, во всяком случае, не хочу сидеть в карете рядом с бабушкой Тэймсон. От нее пахнет.

— Это просто духи у нее такие — «Фиалки». Я думаю, она ими душится для того, чтобы маленький Том узнал ее, когда она окажется в раю.

— Хотелось бы мне, чтобы она оказалась там поскорее, — сказал Эдвард. — Мама все время заставляет меня читать и писать при ней. Я пишу свое имя лучше, чем она свое, а она такая древняя старуха!

— Нашел чем хвастаться, — заявила Флора. — Она предпочитает играть в карты со мной, а ведь я ненавижу ее больше, чем ты.

Эдвард, одетый в синий бархатный костюмчик, со своими блестящими черными кудрями, неохотно поехал с ними. А после этого пришла незнакомка.

Когда Лавиния спустила Флору вниз, чтобы отправиться с ней на прогулку, гостья сидела в холле. Джозеф сказал, что она находится здесь уже полчаса — кочет увидеться с леди Тэймсон. Это была очень скромно одетая престарелая женщина с миловидным лицом, обрамленным аккуратным черным капором. По ее словам, она проделала большое путешествие и, пока не увидит леди Тэймсон, не уйдет.

В тот самый момент Лавиния услышала звуки колес подкатившего экипажа и отодвинула в сторону- кресло Флоры, чтобы позволить войти леди Тэймсон, тяжело опиравшейся на руку Шарлотты.

Гостья вскочила и сделала книксен.

— Мэм! — вскричала она. — Простите меня, но я услышала о вашем возвращении и пришла повидаться с вами. После стольких лет!

Леди Тэймсон удивленно уставилась на нее:

— Шарлотта, кто это? Зачем ей понадобилось меня видеть?

— Но разве же вы не помните Бесси Дженкинс, мэм? Я была с вами, когда пришло известие из Брюсселя о бедном хозяине, а потом — когда умер ваш маленький сыночек, спаси и помилуй его, Боже. Не могли же вы забыть, как всю ночь проплакали у меня на груди, мэм?

Леди Тэймсон открыла и тут же закрыла рот, не издав ни звука. Она, по всей видимости, пребывала в смятении.

— Это было так давно. Бесси Дженкинс? Вы, наверное, сильно изменились.

— Простите меня, но и вы тоже, мэм. Ваши прекрасные волосы, которые я, бывало, с таким удовольствием расчесывала...

На этот раз ее перебила Шарлотта. Она говорила высоким напряженным голосом.

— Естественно, за сорок лет люди меняются. Моя тетя очень слаба, миссис Дженкинс. Вы выбрали не самый подходящий момент для визита. Было бы лучше, если бы вы сначала написали, тогда тетя была бы подготовлена к вашему приходу. В данный момент она очень расстроена, так как только что видела могилу своего сына. Я должна отвести ее наверх. — Через плечо она сказала: — Если вы пройдете на кухню, кто-нибудь из прислуги даст вам чашку чаю.

На лице Бесси Дженкинс появилось сначала выражение разочарования, а затем гнева. Она проводила пристальным взглядом две поднимавшиеся по лестнице фигуры и явственно произнесла:

— Никакого чаю я пить не стану — благодарю вас. Я пойду. — Направляясь к двери, она бормотала себе под нос: — Эта мисс Шарлотта всегда задавалась.

Флора, наблюдавшая и слушавшая все с величайшим интересом, вдруг быстро направила свое кресло вслед за рассерженной миссис Дженкинс.

— Вы говорите о моей матери, — высокомерным тоном произнесла она.

— Ага. И я сказала сущую правду.

— Вы и ее помните, так же как и бабушку Тэймсон?

— Она была тогда совсем маленькой девчушкой. Она-то теперь меня не припомнит. Но хозяйка — ах, да что там, памяти лишилась, бедняжка. Иначе она не могла не вспомнить Бесси Дженкинс. Ну что ж, я пошла и очень жалею, что проделала это путешествие.

— Бабушка Тэймсон не могла сознательно дурно обойтись с вами, — горячо заявила Флора.