– Откуда я знаю. Нам не докладывалась.

Раздобыть её адрес и телефон, домашний и мобильный (я как-то спросила их у Вики, но она почему-то не захотела дать мне номера, ссылаясь на то, что о встрече мы всегда договаривались всего за несколько часов, во время занятий, а мобильный, когда она на работе, всё-равно лежал в тренерской раздевалке вместе с другими вещами, так как его наличие у тренеров во время работы в залах было категорически запрещено правилами клуба – мало кому из клиентов понравится тренер, мило беседующий с приятелем по телефону во время занятий. При этом сами клиенты могли приносить с собой всё что угодно – и КПК, и ноутбуки – это не возбранялось. В довершение всего в зале находилась точка доступа Wi-Fi. Так, при мне один дядечка несколько часов просматривал биржевые сводки, активно делясь прочитанным со своим тренером и изредка прерываясь на совершение подходов на велотренажёре), оказалось чрезвычайно просто – 200 американских рублей сделали своё волшебное дело. Прежде чем ехать, я набрала домашний номер – на том конце провода сняли трубку…

… Вика стояла у окна и курила. Наконец она обернулась ко мне:

– Мой сын тяжело болен. С рождения. Подробности объяснять не буду, ты ведь не медик, я и сама не до конца понимаю, в общем, нужна срочная операция. Если её сейчас не сделать, то максимум сколько ему осталось – года три-четыре. Сейчас ему два с половиной. Такие операции в России делают только в Москве. Но очередь… очередь расписана на пять лет. Есть, правда, другой способ – устроиться туда на работу, санитаркой например, тогда для своей они сделают бесплатно и вне очереди, но для этого нужно проработать там не менее трёх лет. Но в любом случае три года – это не пять, в общем, я уже договорилась, меня берут, даже дают жильё – небольшую каморку в больнице, только детей, у меня двое, ещё дочка есть, ей семь, придётся оставить здесь, на мою маму…

– А очередь бюджетная?

Она усмехнулась.

– Конечно.

– А такие операции разве не делают платно?

Она опять усмехнулась.

– Конечно, делают. Мне врач сразу предложил – всего-то полтора миллиона рублей, и всё будет сделано в лучшем виде.

Я молча достала свой телефон и набрала номер.

– Что? Куда ты звонишь?

– Ты помнишь, как зовут лечащего врача твоего сына?

– Пётр Иванович, а фамилия… у меня где-то записано, я могу посмотреть…

– Да, посмотри и принеси заодно карточку сына, ну и всё, что касается его болезни.

А на той стороне уже зазвучал голос.

– Дядя Юра? Здравствуйте!… Да потихоньку! А вы как?… Очень рада за вас. Дядя Юра, мне срочно нужна ваша помощь…

Вкратце введя его в курс дела, я передала трубку Вике, которая уже вернулась с бумагами:

– Продиктуй сейчас этому человеку всё, что он у тебя спросит.

Переговорив с дядей, я позвонила в аэропорт и заказала билеты на завтрашний, ближайший до Москвы рейс. Когда мы прибыли, всё уже было готово, мне оставалось только проехать в банк и перевести деньги на расчётный счёт больницы. Я посчитала, что в Москве это будет сделать быстрее и проще. Операцию сделали через неделю, всё это время мы с Викой провели рядом с её сыном в больничной палате.

Операцию сделали успешно. Необходимость всё время находиться рядом с сыном, которому требовался ежесекундный уход, не позволяла Вике вернуться на работу. Так что видеться мы с ней почти перестали. А я не навязывалась.

Как-то незаметно пролетели два месяца. Я вечерами ходила гулять по заснеженным полям на берегах заледенелой речки. Ловила на себе строгое дыхание низко висящего холодного солнца, пытаясь угадать, что затаило оно от пребывающих ещё в неведении людей. С Юлей вне школьных дел я общаться практически перестала, и непонятно, чего я боялась тогда: общественного осуждения? Да нет, вряд ли. Что, в конце концов, мне все эти собрания сделать-то могут? Ну, уволят меня, что ж, я без этой работы не проживу? С Юлей я и так при желании смогу видеться… Этического кодекса, запрещающего мне любые личные отношения с учениками? Вот тут уже, пожалуй, теплее… Ответственности за юную жизнь? Здесь, наверное, в точку…

Однажды в середине марта на дисплее моего телефона высветилось Юлино имя:

– Да, да, Юля, я слушаю.

В трубке раздался тревожный голос:

– Ира, приезжай, пожалуйста.

Фоном раздавались какие-то стуки и крики.

Затем трубку положили.

Мигом натянув джинсы и сапоги, схватив ключи от машины и забыв (как потом оказалось) запереть дверь, я помчалась вниз. Двигатель завёлся за 2 секунды. Через семь минут я была около Юлиного дома. Захлопнув дверь авто, я взлетела на третий этаж и позвонила в дверь. В квартире раздался грохот, чей-то мат, потом там что-то зазвенело, и наконец дверь распахнулась: на пороге стоял мужик с ничего не соображающими глазами, распространяя вокруг даже для меня удушающий запах перегара. В руке он сжимал большой напильник.

– Ты… ты кто?

Ничего не говоря, я отодвинула мужика и прошла в квартиру. Сразу слева от прихожей мне бросилась в глаза закрытая дверь в комнату, место вокруг замка которой было практически раздолбано мощнейшими ударами, по всей видимости, этого напильника. Я развернулась к мужчине:

– Тебе чё надо-то… – начал он, но я не дала ему договорить. Резким взмахом ноги ударила его в пах, а когда он взвыл и согнулся, прямым ударом ладони по голове уложила его на пол, добавив пару ударов сапогом в живот, и тогда наконец он затих. Я постучала в дверь.

– Юля, открой, это я!

Дверь распахнулась и показалась заплаканная Юля. Я прижала её к себе, почувствовав, как трясётся её тело.

– Ну, всё, всё нормально.

Она оторвалась от меня и вышла из комнаты.

– Это что, ты его так? – голос её дрожал.

– Не надо было?

– Нет, всё нормально.

– Так, давай возьми самые необходимые вещи, и поедем ко мне, здесь тебе оставаться нельзя. Юля метнулась в комнату и через минуту вернулась с рюкзачком.

– Ключи взяла?

– Ага.

Мы вышли на лестничную площадку и Юля стала запирать дверь, руки у неё тряслись так, что она выронила ключи. Я подняла их с пола:

– Давай-ка лучше я.

Я заперла дверь и повела её вниз. Приехав домой, я первым делом заставила её выпить 100 грамм коньяка, затем помогла умыться, переодела в пижаму и уложила в постель. Сама я легла рядом, прижала её к себе, чувствуя, что её продолжает бить крупная дрожь. Постепенно, медленно, она начала стихать, дыхание Юли становилось ровнее, глаза закрылись, и она начала потихоньку засыпать. Я полежала с ней около часа, затем осторожно вылезла из-под одеяла, встала с кровати, аккуратно укрыла Юлю, выключила в комнате свет, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Юля проспала весь вечер. Когда она встала, стрелки на часах приближались к десяти вечера. Я сидела за компьютером, когда она возникла на пороге моей комнаты. Я подняла на неё глаза и улыбнулась:

– Есть хочешь?

– Ага.

– Тогда пошли.

Я разогрела оставшуюся со вчерашнего дня жаренную картошку с колбасой, достала из холодильника салаты, открыла банку с маринованными огурцами. За чаем, который мы пили с шарлоткой и халвой в шоколаде, спросила:

– Давно он зашибает?

– Лет шесть уже.

– А сегодня что произошло?

– Да… деньги у него закончились, а до зарплаты неделя ещё… Мне мама на тренировку утром оставила, а он, видимо, услышал, у него на такие вещи просто нюх, вечером проснулся, денег не нашёл, и начал ко мне приставать. Я сказала, что у меня денег нет, и ушла к себе, тогда он начал просить телефон, чтобы позвонить маме, а у неё сегодня сложная операция. Я его уговаривала пойти спать, как могла, а потом просто вытолкала из комнаты и заперлась. Ну а он начал дверь ломать, и я просто испугалась, что если открою сейчас, он мне этим напильником по голове даст, он же в таком состоянии вообще ничего не соображает. Ты извини, что я тебе позвонила, просто мне больше некому было.