"А попутно," — подумал помощник фрателлы, — "подумаю, в какой же монастырь податься, чтоб Фломмер меня не нашел…"

— Ладно, — легко согласился Хрумп. — Тогда я — за мэтрессой Далией. У меня еще с весны к ней счёты, вот заодно и разберемся…

— Не вздумай! — спохватился Рутфер. — Хозяин хочет с ней поговорить, так что ты не очень-то усердствуй.

— Да я — сама нежность, — ответил Хрумп. — Честное слово, не буду ни ножом, ни дубинкой ее трогать…

"Еще чего," — мысленно добавил вор, — "Я к этой крале и на лигу не приближусь. Мне б только исчезнуть из этого дома так, чтобы Фломмер меня не придушил…"

Проводив товарища за ворота Хрумп немного поразмыслил и побежал на конюшню, сменить поданную ему лошадку на более дорогую, чтоб было с чего начинать новую жизнь. Там, в углу, поскуливала от одиночества и вынужденного бездействия подтянутая борзая, черная, как безлунная ночь. Рядом, за загородкой, стояли три кобеля — два рыжих и черный с подпалинами, и облизывались на недосягаемую прелестницу.

— Что, други, завидно, что не вас отправляют в Великую Пустыню, соревноваться за право быть Покровителем Года? — захихикал Хрумп. — Хотя почему — не вас?

Остальное было делом техники.

Найти сажу (на кухне, в очаге, а заодно и украсть кольцо колбасы и краюху хлеба, якобы по приказу Раддо), вымазать черного с подпалинами до исчезновения рыжих пятен, завернуть Сонечку в плащ, и, придерживая, как младенца (упирающегося, длинноногого и так и норовящего высунуть из-под плаща острую длинную морду), уйти из дома номер 13 по Бурдючной улице.

— Пожалуй, я поищу Далию в Эль-Джаладе, — размышлял Хрумп, выбирая, по какой дороге покидать гостеприимный город Бёфери — южной или западной. — Если меня поймают до того, как Сонечка выиграет гонки Покровителя Года, отбрешусь, скажу, что искал мэтрессу, поэтому и поехал туда. А если собака выиграет, как фрателла и планировал, — вор посмотрел на длинноногую холеную борзую, трусившую следом, — то это я буду жить на Бурдючной улице, пить целыми днями лучшее вино и отдавать приказы какому-то Бонифиусу Раддо…

Беда пришла, когда ее совсем не ждали.

Ровно в десять часов вечера, когда чинная Бурдючная улица укладывалась спать, натянув на уши ночные колпаки или чепчики, по мощеной булыжником мостовой застучали копыта боевого коня.

Жеребец необычайно светлой для умбирадской породы масти — практически белый, как ночь полнолуния, с достоинством потряхивая гривой, вывез своего всадника к совершенно темному, без единого светящегося окна, дому номер семь с половиной, располагавшегося в самом центре Бурдючной улице, и стукнул копытом по мостовой.

Всадник, снаряженный по всем традициям рыцарского поединка — в стальной доспех, закрывавший его от шеи до пяток, с огромным двуручником, — откинул забрало шлема и громогласно объявил, что требует на поединок злодеев и похитителей.

Залаяли собаки. Сторожа, которым обитатели Бурдючной улицы доверили хранить свой ночной покой, осторожно высунули носы за калитки, поинтересоваться, кому ж на ночь глядя неймется.

Убедившись в том, что на поединок злодеи и похитители не торопятся, рыцарь решительно послал коня "стучаться в ворота". Вообще-то, для таких целей подошло бы длинное копье, но увы, руки были заняты мечом. Поэтому жеребцу пришлось пробежаться вдоль Бурдючной улицы и попинать задними копытами каждый из заборов.

На этот шум проснулись уже не только сторожа, но и телохранители фрателл, которым по долгу службы было положено реагировать на столь явные «сигналы».

К тому времени, когда вышли за ворота домов своих работодателей охранники фрателлы Зунорайе и фрателлы Мильгроу, рыцарь пребывал в растерянности. Кому, спрашивается, он демонстрировал великолепное искусство вольтижировки, кому бросал вызов, ради чего вооружался, если драться не с кем? Увидев потенциальных соперников, рыцарь возликовал, его умбирадец издевательски заржал, и оба забияки отправились на подвиг.

— Вызываю вас на поединок! — легко, как кинжал, поднял вверх огромный меч таинственный воитель. — Сражайтесь, трусы! Или отдавайте похищенное вами!

— Ага, счаз, — засучивая рукава, ухмыльнулись «трусы», к которым постепенно присоединялись коллеги, находящиеся на службе у других фрателл. Вышедший из ворот дома номер тринадцать Фломмер молча сжал кулаки и двинулся напролом.

Рыцарь, занятый выдумыванием, как побольнее оскорбить нахалов, и не заметил приближения наемника, но верный конь выручил — когда Фломмер приблизился, жеребец развернулся, поднялся на дыбы и отбросил нападавшего ударом передних копыт.

Фломмер проехался по мостовой, затормозил, врезавшись в фундамент дома Раддо, и принялся трясти головой, прогоняя звон в ушах.

— Эк ты, братец, хитер, — почесали в затылках телохранители (к этому времени к людям Зунорайе и Мильгроу добавились бойцы еще пяти фрателл). — Так, лошадью, да еще железками увешавшись, каждый дурак могёт драться. Ты давай на кулачках, по-честному…

— Мое благородное происхождение не дозволяет мне опускаться до примитивного кулачного боя, — с сожалением ответил рыцарь. Потом вдруг вспомнил: — Хотя — я ж забыл! Я здесь инкогнито! — и откровенно обрадовался. — Давайте!

Телохранители переглянулись между собой и поняли, что, кажется, их коварный план не удастся.

К тому времени, как шестнадцать телохранителей украсили собой мостовую, постанывая, сетуя на сломанные руки-ноги и с грустью вспоминая зубы, которые у них были до сегодняшнего вечера, известие о большой драке достигло фрателл.

Фрателлу Раддо разбудили одним из первых.

— Господин, — осторожно позвала горничная. — Господин, там ваших людей бьют!

В этот момент кого-то стали бить о ворота, и этот кто-то заголосил пронзительным голосом. Бонифиус проснулся, натянул, что подвернулось под руку, и, в домашних шлепанцах, спустился вниз, к театру… вернее, улице военных действий.

— Я… вас… научу, как уважать… магов!.. ведьм!.. алхимиков!.. и звездочетов! — увесистыми ударами награждал отважный воитель изрядно деморализованных телохранителей. — Отдавайте похищенное! Хуже будет!

Наемники — те, кто оставались на ногах, и те, кто, постанывая, лежал в обнимку с мостовой, — были уже согласны на любые условия… Вот только что отдавать? Всёпохищенное? Или так, выборочно?

Мимо Бонифиуса, остановившегося, чтобы понять, из-за чего возникло сражение, прошествовал Фломмер. Физиономия наемника несла отпечаток подковы на лбу и являла намерения всех задушить. Или всех порезать, как получится.

Очевидно, наемник рассчитывал на эффект неожиданности, нападая сзади, а также на то, что ради «честной» драки пелаверинцы уговорили пришлого рыцари не только покинуть спину лошади, но и снять большинство доспехов. Даже помогали, чтоб незнакомец быстрее высвободился из стальной защиты. Из всего великолепного вооружения у рыцаря остался только шлем на голове, но это не помешало ему отреагировать на приближение Фломмера — должно быть, услышав грозное сопение за спиной, он развернулся и встретил очередного врага прицельной зуботычиной.

Р-раз, впечатался кулак рыцаря в щеку наемника; два — зазвенел шлем от удара Фломмера. Дзинь — упал кинжал телохранителя на мостовую, а дальше следить за дракой стало не интересно — удары, капли крови, звон, мат, удары…

Жиль Мильгроу, совершенно смешной и нелепый в ночном халате, на котором ему жена вышила розовых кроликов, поднял панцирь, сброшенный борцом за справедливость на мостовую, и о чем-то задумался. Раддо пересек улицу, подошел к старому приятелю и спросил, в чем дело.

— Видишь? — Мильгроу щелкнул слуге, прося принести фонарь, и показал Бонифиусу панцирь.

На гладкой полированной стали выделялось гравировка в виде раскидистого древа.

— Эу, — мгновенно проснулся Раддо. Испуганно посмотрел на сцепившихся в решительном бою рыцаре и Фломмере. — Неужели это…

Нет, конечно же, нет, — спустя секунду догадался фрателла. Громдевур — чуть выше среднего роста, а этот детинушка — не меньше шести локтей. Возможно, конечно, что Октавио подрос за годы странствий, но у него ж сегодня — брачная ночь, неужели он настолько ненавидит консорциум "Фрателли онести", что решился…