Гордый собой, Рыжик ловко подхватил ящерицу, флегматично наблюдающую за нашествием на ее родные скалы пришлых незнакомцев, взлетел на скальный выступ и устроился на ужин, одновременно разделывая добычу когтями и наблюдая зорким оком за возможными конкурентами.

Серое рваное облако, возникшее позади активно передвигающегося потока существ-претендентов, не вызвало у грифона никаких дурных предчувствий. Подумаешь, ветер, подумаешь, песок…

Когда же ветер усилился, нагнал последние ряды существ-претендентов и в секунду «проглотил» несколько отстающих зверей и птиц, Рыжик насторожился. Поднял мягкие, как тряпочки, уши с кисточками, прислушался и решил увеличить дистанцию между собой и возможными неприятностями.

Неприятности как будто ждали подобного решения.

Ветер усилился, поднявшись над Новым руслом черным жадным смерчем; поднял ввысь и смял виноградник мэтра Аэлифарры, выломал крылья некоторым пичугам — бедняги, выброшенные в разные стороны, огласили ущелье жалобными криками. Но самум, будто подстегнутый страданиями жертв, набросился с новой силой — теперь уже на джорта.

Уродливое создание издало глухой рык, развернулось и с ловкостью, недоступной ни акробатам, ни кошкам, рвануло вверх по отвесной стене ущелья. Джорт извивался, как дождевой червяк, ловко цепляясь когтистыми лапами за малейшие трещинки в скале; он шустро маневрировал, избегая встречи с потоком сзбаламученной песчаной взвеси. Почти добравшись до верхнего края скалы, он спрыгнул — как белка, раскинув лапы в стороны. Благодаря отчаянному прыжку песчаный смерч потерял цель, сбился с направления и, вместо того, чтобы напасть на прочих перепуганных существ, зажатых в каменном ложе Дхайят, двинулся куда-то на плоскогорье.

Грифон рискнул опуститься, посмотреть, не найдется ли для него еще какой добычи. Добил покалеченную чайку, наскоро выхватил кусок сочного мяса, и только тогда дерзнул приблизиться к джорту. Не то, чтобы полуящер-полугоргулья считался у Рыжика "подходящей едой", а просто любопытно стало.

Джорт, тяжело поводя боками, оскалился. Шваркнул хвостом — видимо, от горгулий он унаследовал каменную, особо прочную кожу, но никак не мирный нрав. И Рыжик, застенчиво повиливая львиным хвостиком с кисточкой, поспешил откланятся. Тем более, что Золотой Жук, не заметивший нашествия песчаной бури, уже успел вернуться на нужный маршрут и тяжело поскрипывал сяжками, вытягивая ноги из каменного крошева.

Грифон взлетел, покружил над Жуком и пристроился на ранее облюбованное место, на жесткой спинке, запустив когти в хитин магической твари.

Белый умбирадец, испуганный напором ветра, встал на дыбы, заржал, а потом бросился вперед. Он перескочил через тело задушенного песком ташуна, через погибшую виноградную лозу и устремился следом за Золотым Жуком. Через несколько десятков шагов на широкую лошадиную спину запрыгнул оборотень — вернее, буренавец, так долго мозоливший лапы о каменистую почву Пустыни, а теперь решивший, что хватит с него приключений. Возмущенный присутствием чужака, конь вхрапнул, оскалился и сделал попытку сбросить нахального всадника.

— Ну же, не будь сволочью! — взмолился буренавец, вцепившись в конскую гриву. — Выноси, родимый! Пошел, пошел!!..

Конь сделал несколько прыжков, убедился, что человек с волчьим запахом падать не собирается, и рванул быстрым галопом — в надежде, что от бешеной скачки тот сам свалится.

Вперед, только вперед! По камням и почве, которая тверже камня, увязая в песке, перепрыгивая через валуны и вскарабкиваясь на рухнувшие глыбы! Мимо разрушенных временем остатков человеческих строений и мимо гнезд равнодушных змей, провожающих чужаков немигающим взглядом. Мимо песка, мимо скал, мимо… мимо…

— Тпру, родимый! — попробовал остановить умбирадца жульничающий Участник-претендент. Конь тряхнул мордой, а чуть позже весьма благосклонно ответил на просьбу человека повернуть к еле заметной тропинке, уводящей вверх на скалы. Некоторое время умбирадец чувствовал себя козлом, отыскивая путь в нагромождении каменных обломков; оборотень спешился и повел коня за собой, подсказывая, куда поставить ногу, уговаривая, что дорога не так крута, как кажется, и что повернуть назад… в крайнем случае упасть (о боги, что за высота! Брр…) всегда успеем.

Совместный разум коня и человека победил. Когда умбирадец ступил на занесенное песками плоскогорье, оборотень, через слово вспоминая родителей всех тех, кто убедил его принять участие в этих ненормальных, родственных огородным растениям гонках, перекинулся в волка. Принюхался, отыскивая возможное присутствие человека. Так, надо ехать на запад…Эй, ты куда побежал!

Белый жеребец презрительно фыркнул, издеваясь, и прибавил шагу, оставляя прихрамывающего, измотанного путешествием оборотня далеко позади. Он бежал — куда? Ах, не задавайте лошади подобных вопросов! Он бежал, перепрыгивая песчаные груды, стуча подкованными копытами по выветрившемуся камню, бежал, бежал, соревнуясь с ветром, Пустыней и собой…

Пожелав коварному коню колючек в хвост и репьёв в гриву, оборотень заковылял на запад, в направлении уходящего в кроваво-красный закат солнца. Мучительно хотелось пить; в волчьей шкуре было немного легче, но зато мучала жара, песок, забившийся глубоко в шерсть, мучительно ныли лапы… Брр… Не было у буренавца забот — захотелось поймать Судьбу за хвост! Эх, кто ж знал, что судьба так вывернет…

Дурное он учуял за сотню тролльих шагов. Остановился, принюхался, убедился, что волчьи чувства его не обманывают и опасливо, крадучись, отважился приблизиться.

Трое бедолаг лежали, наполовину засыпанные песком — выпученные глаза и багровые лица свидетельствовали о том, что смерть наступила от удушья. "Что ж вам так не повезло, ребята?" — пробормотал буренавец. Приближаться к мертвецам он брезговал, но у них могла быть вода, а потому оборотню пришлось перекинуться в человека, подойти и обыскать трупы. Три фляжки с водой нашлись чуть в стороне — видимо, бедолаги бежали, спасаясь от неведомой опасности, бросив свое имущество. Оборотень напился, перелил воду в самую большую из фляг, пристроил ее на шее; после недолгих колебаний снял с одного из мертвецов халат — ночи в Пустыни оказались на удивление холодными, даже волчья шкура не спасала.

Вернувшись в более пригодное для дальних путешествий состояние, буренавец постарался как можно лучше запомнить место, где остались погибшие, и потрусил на запад, искать какое-нибудь селение.

Через пару лиг он наткнулся на двух кентавров, также пострадавших от Пустыни. Кентавры не погибли — старший, бывалый путешественник, догадался переждать напавшую на них песчаную бурю, плотно закутав голову накидкой. Зато его дочь, молоденькая кобылица, перепугавшись, поранила ногу и теперь еле-еле ковыляла, оставляя на песке цепочку алых капель.

— И какая нелегкая дёрнула нас отправиться в эту клятую Пустыню? — сформулировали получеловеки основной итог пережитого ужаса. Любопытство и азарт благополучно ушли в прошлое, и путешественники поспешили на запад — там, если не обманывала карта старого кентавра, находился оазис Диль-Румайя.

А восемьдесят самых отважных — или самых глупых? — существ-претендентов продолжали двигаться по Новому руслу Дхайят, постепенно приближаясь к точке поворота — огромному ущелью, опоясывающему пик Абу-Кват. В какое-то мгновение грифон заметил — даже не заметил, а почуял, по изменившемуся движению воздуха, по ауре, исходящей от окружающих скал, — что впереди их ждет свобода. Рыжик поднялся на крыло, мгновенно вырвавшись вперед, обгоняя и страдающего излишней инерцией Золотого Жука, и порядком вымотавшегося джорта — и точно. Скалы вдруг закончились, и перед существами-претендентами открылось почти ровное, гладкое, как стол — и также усеянное объедками-обломками — ограниченное почти отвесным Обрывом дно ущелья.

Львиный Источник