— Не желаете ли отведать? — с напряженной улыбкой спросила его та самая хозяйка, которая чуть раньше подавала воду для омовения. На золотом блюде, которое она держала в своих нежных ручках, были затейливо выложены небольшие жареные кусочки, благоухающие дивным ароматом.

Лео с удовольствием согласился — ему, в отличие от прочих гостей-эльджаладцев, которые вежливо отказывались от персонального угощения, не захотелось оскорблять хозяйку.

В итоге соловьиные языки, зажаренные с трюфелями, достались не почетному гостю, Кадику ибн-Самуму, а варвару-иноземцу. Не забывая сохранять на лице вежливую улыбку, хозяйка прошла-проскользнула на кухню, где толпились повара, и громыхнула золотое блюдо об пол.

— Не волнуйся, — успокоила ее вторая маменька городского судьи. — Есть еще утиные яйца, которые нам привезли из Нан-Пина, есть печеное мясо кобр, есть большая рыбина из северных земель — та самая, которую прислали в бочке со снегом, есть и сам снег, если наш дорогой сын еще не успел до него добраться…

Почтенные вдовы выглянули, чтобы посмотреть, как справляется сиятельный судья Радж со своими светскими обязанностями. Час был поздний, и мальчишка откровенно зевал, не мешая господину Кадику о чем-то спорить с господином Иолинари.

— Смотри! — с ужасом воскликнула первая вдова.

Вторая хозяйка дома посмотрела в указанном направлении и почувствовала, как жемчуга и парча сдавили ее грудь: варвар-чужеземец, тот самый, который был похож на нашкодившего пса, жестами объяснял слуге, что хочет отведать рыбки… Ну, нахал! Мало того, что вел себя с хозяйкой, как с прислугой, мало того, что сел на место господина Смотрителя Дорог, мало того, что съел предназначенный для самого почетного гостя деликатес…

Мирные отношения Эль-Джалада с соседними королевствами оказался под угрозой.

Торжественный ужин между тем продолжался. Звучали здравницы — за хозяина дома. За эмира Джаву — да правит он триста лет! За встречу старых знакомых (предложил мэтр Пугтакль), за состязания, за магию, снова за хозяина дома. За закон и справедливость (этот тост озвучил господин Иолинари), за победу (тост от мэтра Мориарти), за Пустыню (с очень хитрой улыбкой предложил Кадик ибн-Самум). Потом, где-то через полчаса, гости почувствовали себя свободнее, дошли до того состояния, когда лица соседей стали сливаться в легкой дымке симпатии, постепенно становясь родными, знакомыми и все менее и менее коварными…

С третьей переменой блюд появилась другая хозяйка. На этот раз — не в жемчугах, а в переливчатых опалах.

— О драгоценный гость, стало известно мне, что любитель экзотических блюд вы! И дабы порадовать ваш желудок неземными яствами, дозволено ли будет жалкой хозяйке этого скромного дома предложить вам кушанье, достойное вашего придирчивого вкуса?

Вторая маменька судьи Раджа была стройна, как змейка и невысока ростом. Она сумела расположиться так, что мэтр, обернувшийся на ее вкрадчивый голос, уткнулся носом точно в разрез парчовой накидки. Под которым переливалась разноцветным шелком тонкая, натянутая на груди, рубашка. Очень разрез. И очень переливалась…

— Кушайте, драгоценнейший гость, кушайте, — ласково попросила вдова. Так как мэтр Лео не отрываясь смотрел на дивное достижение эльджаладской легкой промышленности, женщина сама скатала немного плова (Особого! Специального! По тайному бабушкину рецепту!) и затолкала жирный кусочек в приоткрытый рот варвара. — Кушайте, он очень вкусный…

С помощью вдовы Лео проглотил две пригоршни плова, почти не успевая распробовать нахваливаемый вкус, запил вином, который подал по знаку хозяйки слуга…

Не подозревающий о том, что буквально в шаге от него совершается преступление, Клеорн обсуждал с друидом из Фносса, господином Заркавусом, вопросы, касающиеся проникновения некоторых сильнодействующих растительных экстрактов на земли Кавладора. Отвлек сыщика странный звук — будто кто-то пытался извлечь звук из алхимического перегонного куба.

Оказывается, звук издавал мэтр Лео, лицо его побагровело, испачканный жиром рот был открыт и судорожно втягивал воздух, из вытаращенных глаз лились слезы…

— Что с вами, мэтр? Эй, — осторожно позвал Клеорн, потому как волшебник лишь стонал в ответ. — Вы живы?

— Омарский перец, — подоспел какой-то эль-джаладец. Круглолицый парень, невысокий, с короткой стрижкой и странной — очень тощей косичкой из десятка волосков, одетый в расшитый звездочками халат, подхватил Лео под мышки, вытащил его из-за стола и увлек за собой в один из соседних залов.

Клеорн счел своим долгом пойти следом.

— Очень острый перец, который выращивают в оазисах по соседству с Омаром, — объяснял ученик мага, представившийся как Далхаддин-Улитка. — Странно, что ваш друг его попробовал — обычно хозяева предупреждают, какое блюдо сильно приправлено, а то гости могут не оценить острый вкус… Ну вот, господину магу сейчас полегчает — я заблокировал ему вкусовые ощущения.

— И что? — строго спросил Клеорн. Лео пока не выглядел спасенным — он тяжело переводил дыхание, вытирал слезы и хрипел.

— Острота, оставленная перцем, не будет растворяться в ротовой полости. А потом смоется — если он будет пить много воды, только чистой, родниковой, — объяснил Далхаддин. — И всё будет хорошо.

— Спасибо.

— Был рад помочь гостям нашего прекрасного города, — вежливо поклонился ученик мага и оставил варваров приходить в себя.

Далхаддин вернулся в трапезную залу и сел в самом конце длинного ряда гостей — одновременно зорко следя за тем, не сделает ли господин Кадик знак, что ему срочно необходима помощь ученика. Пока Кадик ибн-Самум был увлечен тем, что говорил гадости мэтру Мориарти и слушал ответы ллойярдца. Так как оба мага явно испытывали от диалога удовольствие, Далхаддин решил не вмешиваться.

Он поискал глазами высокую, изящную фигуру главы Министерства Чудес Иберры. Подумать только, живой эльф! Как будто ожили старые сказки — не те, в которых злые эльфы кушают заблудившихся детей кочевников, или заманивают их в хижину, сплетенную из зачарованных листьев, или, того хуже, в пасть жуткого чудовища… Мэтр Пугтакль сиял, как волшебный кристалл, улыбался, говорил комплименты всем ближайшим женщинам — причем, что удивительно, мужья красавиц не ревновали, а наоборот, повторяли вслед за эльфом похвалы в адрес своих жен, возносили до небес их доброту и кроткий нрав, и вообще…

Как бы уговорить его спеть? — вдруг подумалось Далхаддину. Да, учитель неоднократно говорил, что эльфийская так называемая «музыка» лишь немногим благозвучнее песен, которые весной распевают бродячие коты, совокупляясь в подворотнях, но… но ведь интересно же!

Ночной ветерок разогнал тучки, и к жарким чадящим лампам, освещавшим дворец, добавился загадочный свет звезд и тонкого лунного серпа. Праздник продолжался — специально приглашенные танцовщицы мельканием прозрачных одежд усладили взгляды гостей, музыканты изо всех сил старались, щипая струны гуциней и аль-уддов (37) и выдувая из тростниковых свирелей пронзительные трели; слуги сбились с ног, подавая пятнадцатую перемену блюд, гости уже не слишком различали, кому делают комплименты — соотечественнику, варвару-иноземцу, собственной жене или даже чужому мужу… Хозяин дома спал, проиграв Сражение с Тюрбаном — прямо здесь, во главе стола, уютно устроился на подушках, прикрывшись размотавшимся шелком головного убора и видя дивный сон о том, как бегает босиком по пыльным улочкам Ильсияра и гоняет ворон с мраморной крыши Слез Неба…

Над головой спящего мальчика мэтр Мориарти и Кадик ибн-Самум обменивались впечатлениями друг о друге. Услышав, что он "суповой набор для проголодавшегося дракона", Мориарти выразил сожаление о том, что для полноценного образования Кадику пришлось долго экспериментировать с различными плесневыми культурами, добавив их к своей истинной сущности, сроднившись с ними и кое в чем превзойдя их отвратительные гнилостные качества. В ответ эльджаладец поинтересовался, как здоровье уважаемых родителей ллойярдца, выразив надежду, что их прелые кости не очень ломит от вечной северной сырости; на что Мориарти ответил, что лучше сырость, чем труха, и, должно быть, из многоуважаемого Кадика насыпался уж не один бархан…