— Он не сделает этого! Уверена, что не сделает. Да, много лет назад он сделал… ну, то, что сделал. Но он скорее умрет, чем предаст меня еще раз!

— Он любит тебя! — прорычал Роб, угрожающе надвигаясь на Давину.

— Да, любит! Именно поэтому он никогда не предаст меня! Освободи его, прошу тебя! У меня сердце разрывается при мысли, что из-за меня Эдвард умрет. Сколько людей уже погибло по моей вине!

— Я не могу…

Не дав ему договорить, Давина бросилась в его объятия, обхватила ладонями его лицо.

— Послушай, Роб, я никогда ни о чем тебя не просила! Сделай это ради меня, прошу! Я не смогу встать рядом с тобой перед алтарем, зная, что вышла замуж за человека, в сердце которого нет ни капли жалости!

Роб так долго смотрел ей в глаза, что у Давины сжалось сердце. Она уже решила было, что он откажет, когда в лице его что-то дрогнуло.

— Ладно, будь по-твоему, — прорычал он. — Но он никогда не покинет Скай. А если попробует сбежать, прикажу пристрелить его, как собаку, слышишь?

— Да, да… как скажешь! — бормотала Давина, осыпая его лицо поцелуями.

Роб неохотно высвободился.

— Я хочу, чтобы ты стала моей, — глядя на нее горящими глазами, прошептал он.

Свадебная церемония прошла гладко, если не считать грохота тяжелых башмаков Джейми по холодному каменному полу церкви и его манеры то и дело беспокойно оглядываться на дверь с таким видом, будто он боялся, что сюда вот-вот ворвутся солдаты короля.

Давина почти не помнила, как священник негромко прочел молитву. Ее взгляд ни на минуту не отрывался от Роба. Она сделает его счастливым. Сделает все, чтобы этот сильный, уверенный человек, подаривший ей свое сердце, дом и семью — все, о чем она мечтала, никогда не пожалел об этом.

А в главном зале их ждал пир — на столе красовался жареный барашек (от которого Мэгги с Давиной решительно отказались), еще горячий хлеб и пироги, овощные и мясные супы, и, конечно, чудесные эль и виски, которые можно было попробовать только в Кэмлохлине. Роб бродил между гостями с непринужденностью человека, которого с детства воспитывали, как будущего вождя клана. Но с кем бы и о чем бы он ни говорил, его взгляд то и дело возвращался к молодой жене. А улыбка, игравшая на его губах, ясно говорила о том, что у него на уме.

Давина тоже хотела, чтобы они наконец остались вдвоем.

Несмотря на это, она даже слегка растерялась, когда Роб, улучив удобный момент, привлек ее к себе и нежно коснулся ее губ.

— Пожелай гостям доброй ночи, жена, — низким, хриплым от едва сдерживаемого желания голосом пробормотал он.

Давина залилась краской. Встав из-за стола, Роб подхватил молодую жену на руки — Уилл что-то весело прокричал им вслед, и Давина спрятала смущенное лицо на плече у мужа.

Не прошло и нескольких минут, как он на руках внес ее в спальню — в их спальню, — и Давина ахнула. На глазах у нее выступили слезы. Сотни свечей, ярких, словно звезды в летнюю ночь, заливали спальню ослепительным светом. В каждом углу, наполняя воздух медовым ароматом, красовались огромные охапки пурпурного вереска.

— Ты сам нарвал его, да? — спросила она, вдруг вспомнив, как от него пахло этим утром.

— Угу. Вместе с Уиллом и Финном. — Он бережно опустил ее на постель. — Тебе нравится?

Давина молча кивнула — она боялась расплакаться от переполнявших ее чувств. Да, да, конечно, нравится! О Господи… еще бы!

— Я люблю тебя! — прошептала она в тот момент, когда он ворвался в нее. — И буду любить всегда — до последнего своего вздоха!

Король Яков сидел в своих покоях, тупо уставившись на пляшущий в камине огонь, и задумчиво вертел в руках серебряный кубок с вином. Из пиршественного зала доносились слабые звуки музыки, но король не слышал ее. На его коронацию в замок Уайтхолл съехалась знать со всех концов Англии и Шотландии, даже вожди могущественных кланов явились в Лондон, дабы преданно облобызать королевскую длань. Но кому из них можно доверять? Никому! Король был уверен, что кое-кто из тех, кто накануне клялся ему в верности, виновны в трагедии, из-за которой он сейчас и сидел тут, погрузившись в свое горе.

Она мертва.

Вскоре после коронации пришло письмо, из которого он узнал, что аббатство Святого Христофора сгорело дотла. Из всех, кто там жил, не спасся никто.

Давина.

Свидетелей не осталось. А это значит, не осталось и надежды когда-нибудь узнать, кто виновен в этом преступлении.

Всю неделю после коронации, переехав со всем двором из Вестминстера в свой новый дворец в Уайтхолле, Яков старательно делал вид, что пребывает в хорошем настроении. Он радушно приветствовал своих гостей, пил, ел и улыбался, когда этого требовали правила приличия, но мыслями он был далеко. А по вечерам, вот как сейчас, он запирался в своих покоях — гнев, горе и боль, обуревавшие его, требовали выхода, и король не хотел, чтобы его видели в такие минуты. Яков глушил свое горе вином. У него было много врагов, но ни одному из них не было известно, что Мария — не старшая из его дочерей. Не наследница трона.

Чарлз, [5]конечно, знал. Яков сам рассказал ему о рождении дочери. Первым делом старший брат позаботился, чтобы его маленькая племянница воспитывалась в католической вере. Но вскоре потерял к девочке всякий интерес и уже не вмешивался в ее воспитание — король слишком хорошо знал и о мятежных настроениях брата, и о том, что Яков умеет хранить свои тайны. Собственно говоря, Яков даже женился тайно — на Анне Хайд, простолюдинке. Отрекшись от протестантской веры, он много лет скрывал, что стал католиком — эта тайна была ему особенно ненавистна, но Яков прекрасно понимал, что этого требуют интересы трона. Наследницу пришлось бы воспитывать в протестантской вере — он не мог смириться с этим, а потому сделал все, чтобы удалить Давину от двора. Возможно, поначалу это был просто акт своеобразного протеста, но шли годы, Чарлз, как ни силился, так и не смог произвести на свет наследника мужского пола. Возмущение королем-католиком с годами все крепло, и Яков постепенно понял, что будет лучше, если о существовании его старшей дочери никто не будет знать.

Монахини аббатства Святого Христофора знали, кто она такая. Знал об этом и охранявший девочку капитан Джеффрис, и сменивший его капитан Эшер со своими людьми. Яков тяжело вздохнул. Умирая, его дорогая Анна звала их дочь. Кто же был у ее смертного ложа, когда она испустила последний вздох, спохватился король. Мария и его младшая дочь Анна… а еще епископ и лорды Ковингтон и Аллен, члены парламента. Яков даже представить не мог, кто еще, кроме них, мог подозревать, что дочь, которую оплакивала его несчастная жена, не умерла через несколько часов после рождения.

Отпив глоток, король разжал пальцы, и тяжелый серебряный кубок покатился по ковру. Малышка Давина. Он видел ее всего лишь дважды… Первый раз, когда ей исполнилось два года, и второй, когда ей стукнуло одиннадцать — это было вскоре после того, как ее мать покинула этот мир. Конечно, рискованно было появляться в аббатстве, но он поговорил с аббатисой, и та устроила так, Что девочку отправили играть во двор, когда он с отрядом заехал в аббатство на пути в Эдинбург. Яков собирался отправить ее в Испанию или даже во Францию — туда, где он сам прожил много лет до Реставрации и где он когда-то принял католическую веру. Но Анна, упокой ее душу, воспротивилась этому. Они оставили ее в Шотландии. Анна так больше никогда не увидела дочери.

Давина стала еще одной тайной, а их у короля было немало. И вот теперь она мертва… и он горевал — и даже не как король, чьи надежды на наследницу, исповедующую одну с ним веру, пошли прахом, а просто как отец, которому никогда уже больше не суждено обнять нежно любимую дочь.

Стук в дверь прервал горестные размышления короля. Он негромко буркнул: «Войдите!» — и на пороге появилась его молоденькая жена Мэри, за спиной которой маячило трое вооруженных воинов.