— Милорд. — Мэри грациозно присела, почтительно склонив голову перед королем и супругом, и пышный, кружевной воротник слегка затрепетал. — Один из ваших капитанов вернулся из Шотландии. Он просит ваше величество принять его. Угодно ли вам дать ему аудиенцию?

Яков отвел взгляд в сторону. Он не мог ей сказать… не мог объяснить никому, даже жене, почему каждый вечер он, запершись в своих покоях, напивается до бесчувствия.

Конечно, Давина могла появиться на свет мертворожденной или умереть через несколько дней, как четверо ее младших братьев и сестер, которых Господь послал им с Анной. Жена со слезами твердила, что Господь отнял их в наказание за их с Яковом поступок. Она до сих пор стояла у него перед глазами — крохотная, невинная, улыбавшаяся капитану Джеффрису так, словно это он был ее отцом, а не тот, кто галопом скакал прочь от аббатства, чувствуя, как сердце его обливается кровью. Да, Бог не простил ему этот грех, думал Яков, и вряд ли когда-нибудь простит.

— Вели ему убираться, — зарычал Яков, махнув жене рукой, чтобы она уходила.

— Ваши дочери, Мария и Анна, спрашивают о вас… и их мужья тоже. — Знаком велев охранникам оставаться за дверью, Мэри бросилась к нему и упала на колени перед креслом Якова. — Ваше величество, умоляю вас спуститься в зал, иначе ваше отсутствие сочтут признаком малодушия. Все подумают, что вы просто опасаетесь своих врагов, — добавила она.

Ах да, принц Оранский, его зять, спохватился Яков, уж он-то спит и видит, как бы занять английский трон! Кажется, теперь он знает, кто мог отдать приказ убить Давину! В отличие от герцога Монмута, другого его родственника и заклятого врага, не раз и не два открыто поднимавшего мятеж, Вильгельм Оранский льстиво улыбался, низко кланяясь королю, а сам между тем держал за спиной кинжал. Он, не задумываясь, пускал его в ход — однако, даже стоя над телом жертвы, всякий раз с пеной у рта отрицал, что кинжал принадлежит ему.

— Супруг мой, — Мэри потянула его за руку, — не знаю, что тревожит вас, но, что бы это ни было, вы должны хотя бы на время забыть о своих печалях. У вас немало друзей, и в числе их — я, ваше величество!

Яков заглянул в умоляющие глаза жены. Он не думал, что сможет полюбить кого-нибудь после того, как лишился своей дорогой Анны, но Мария Моденская доказала, что даже короли могут ошибаться. Мэри оказалась превосходной женой — на людях она неизменно держалась в тени, зато по вечерам, когда супруги оставались одни, Мэри не только щедро дарила мужу ласки, но, случалось, даже давала королю советы. Что она подумает о нем, если узнает, что много лет назад он бросил свою дочь?

— Я должен кое о чем рассказать тебе, жена…

— Позже. — Мэри порывисто поцеловала руку мужа. — Сначала поговорите с капитаном, ваше величество. Он говорит, что дело не терпит отлагательства. А потом спуститесь в зал, чтобы заставить злые языки замолчать.

Она по-прежнему верит ему. Яков улыбнулся жене:

— Хорошо, Мэри. Проводи его сюда, а после спустись вниз и объяви моим гостям, что я вскоре присоединюсь к ним.

Он проводил жену взглядом до самых дверей — трое гвардейцев, отсалютовав королю, вышли следом. Дождавшись, когда двери закроются, король закрыл глаза, и перед его внутренним взором вновь встало лицо дочери. В младенчестве она была похожа на ангелочка — очаровательная крошка, которой мог бы гордиться любой отец. Девять лет спустя он смог увидеть дочь лишь издали, когда она, подпрыгивая, бежала через двор, направляясь в часовню. Внезапно сердце его дрогнуло — резко остановившись, девочка бросила настороженный взгляд в сторону ворот, словно почувствовав, что он издалека любуется ею.

Он позаботился обо всем, твердил себе Яков. Он был уверен, что ни одна живая душа не знает о ее рождении… но все-таки на всякий случай оставил, в аббатстве целый гарнизон. Как оказалось, этого было недостаточно.

Негромкий стук в дверь прервал невеселые воспоминания. Яков крикнул, чтобы входили. Подняв голову, он смерил недовольным взглядом двоих мужчин, переступивших порог его комнаты. В первом из них он узнал капитана Коннора Гранта, племянника верховного адмирала Стюарта. Рядом с капитаном Грантом стоял молодой человек в одежде шотландских горцев. Юноша смело посмотрел в глаза королю, потом его взгляд упал на откатившийся в угол серебряный кубок.

— Ваше величество, — опустившись на одно колено, почтительно пробормотал Грант.

Его спутник не шелохнулся.

— Как твое имя, юноша? — осведомился Яков.

Впервые за последние две недели королю вдруг стало смешно. У него возникло чувство, что происходит нечто необычное. И, глядя на этого странного юношу в килте, король не знал, гневаться ему или смеяться.

— Я Колин Макгрегор, ваше величество.

— Макгрегор…

Можно было догадаться, подумал про себя король, внимательно разглядывая юношу, от заляпанных грязью кожаных башмаков до ясных глаз, в которых не было ни капли страха — лишь спокойная уверенность в себе.

— Ты из Ранноха?

Юный Макгрегор отрицательно покачал головой.

— Нет. Со Ская, — ответил он, с интересом оглядывая королевские покои.

— Ах да… вождь вашего клана — один из моих гостей, — вспомнил король.

— Это мой отец, ваше величество.

Гордость в его голосе понравилась королю. После коронации, во время аудиенции он встретился с печально знаменитым Дьяволом Макгрегором и его семьей и пригласил их в Уайтхолл. Предводитель клана оказался человеком, которого он, Яков, предпочел бы иметь в числе своих друзей. Макгрегор предпочитал помалкивать о том, где обитает его клан. Впрочем, выяснить это не составит большого труда, подумал Яков. Ведь его кузина, Клер, в свое время — с благословения ныне покойного Чарлза — вышла замуж за одного из родственников Макгрегора, за отца этого самого Коннора Гранта, одного из его капитанов. Однако Яков предпочел воздержаться от расспросов. К чему ему их тайны? Поскольку Макгрегоры отныне не нарушают границ, пусть оставят их при себе. Ведь некоторые просто жить без них не могут.

— Почему ты не приехал с ним?

— Именно из-за этого я и просил ваше величество уделить мне немного времени, — вмешался Коннор Грант, поднимаясь с колен.

Смерив непочтительного юнца тяжелым взглядом, ясно говорившим о том, что выволочки ему не миновать.

— Садись, — махнул рукой Яков. — Так что это за срочное известие, которое ты мне привез?

— Речь идет о нападении на аббатство Святого Христофора.

На мгновение Якову почудилось, что у него остановилось сердце. Одному Богу известно, каких усилий ему стоило усидеть в кресле. Помолчав немного, он кашлянул, чтобы убедиться, что голос звучит ровно, и устремил на капитана сверкающий взгляд. И только потом осведомился', что ему известно об этом деле.

— Я знаю, кто за этим стоит.

— Кто?! — прорычал Яков.

Сведенные судорогой пальцы с такой силой сжали подлокотники кресла, что даже костяшки пальцев побелели.

— Ну же… имя, — взмолился он. — Скажи мне имя!

— Адмирал Питер Джиллс, сир. Правая рука герцога Монмута.

Король вскочил. Бешеная ярость, день за днем, ночь за ночью глодавшая его изнутри, наконец нашла выход.

— Если то, что ты сказал, правда, они заплатят за свое преступление! Клянусь, я прикажу колесовать обоих! Но это нешуточное обвинение, капитан. Есть ли у тебя доказательства?

Грант опустил глаза. Когда он снова заговорил, в голосе его чувствовалось напряжение, но звучал он так же твердо, как и прежде.

— Колин был там, когда все это случилось…

Яков повернулся к юному шотландцу. Лицо его было искажено горем, в глазах стоял тот же самый вопрос. Видел ли он ее? Видел ли этот мальчик, как умирала его дочь?

— Расскажи мне все, Макгрегор. Без утайки.

Король, склонив голову, молча слушал. Колин рассказал ему, зачем он и его брат завернули в аббатство Святого Христофора, и о том, что они там увидели — охваченное огнем аббатство и жалкую горстку королевских солдат, которые с трудом отбивались от наседавших на них голландцев. Старший брат Колина и двое его спутников кинулись на подмогу англичанам, но с трудом унесли ноги. Брат при этом был ранен стрелой и, вместо того чтобы отправиться в Англию, был вынужден вернуться домой.