– Он дожидается периода штормов, – продолжала Эйли, – а потом надувает ушко и на нем уплывает куда-то.
– Так это пузырь? – догадался Батен. Эйли кивнула.
– Ага, – понял Батен. – И что дальше? Эйли пожала плечами.
– Он уплывает, откладывает икру и умирает. Вот и все.
– Ага. – Батен ничего пока не понял. – А при чем тут мы?
– А мы хотим его обмануть. Если мы будем вот так вот то и дело теребить ушки, он оторвется от дна не в период штормов, а на месяц раньше. Понимаешь, он будет думать, что мы – это шторм.
– А просто так его ото дна нельзя оторвать? – спросил он.
– А ты попробуй, – посоветовала Эйли.
Батен вспомнил, как попробовал оторвать листок, и не стал.
Довод на счет штормов, однако, показался ему сомнительным. Он посмотрел на соседнюю делянку, где загорелый таласар деловито шлепал в своей трепалке по воде. Все сооружение качалось, шаталось так, что, казалось, оно вот-вот развалится, и чем-то напоминало Батену огромный ткацкий станок.
– А зачем?
Эйли не поняла.
– Зачем нужны ушки?
Она уставилась на него широко раскрытыми глазами. Потом до нее дошло:
– Ты? Не знаешь? Зачем? Нужны? Ушки? – Ее изумление было неподдельным. Кажется, она бы меньше удивилась, если бы у Батена вдруг выросли крылья, и он вспорхнул бы и улетел на свое Плато.
Батен терпеливо повторил:
– Да, представь себе, я совершенно не знаю, для чего нужны ушки. Вы их что – едите?
– Они несъедобные, – презрительно фыркнула Эйли. Потом рассмеялась: – Это же знают даже маленькие дети! Ведь без ушек не было бы Таласа, – сказала она так, будто повторила чьи-то слова.
– Да? – неопределенно произнес Батен.
Эйли вздернула подбородок и сказала, поведя рукой вокруг:
– Эта прекрасная страна называется Талас.
И эту фразу и жест она тоже позаимствовала у взрослых, но гордость, с которой фраза была произнесена, казалась неподдельной и не заимствованной.
Батен помимо воли огляделся. Унылая равнина, расчерченная под линейку и залитая водой, отнюдь не показалась ему прекрасной. Нависающая над ними так, что казалось – она совсем рядом – Стена, да, была хороша… Словом, определение «прекрасная» не совсем подходило для того, что его сейчас о, окружало. Да и – во всяком случае, формально – Талас не был совсем уж страной: наверху его считали частью Империи, ее вассалом и данником. К тому же… Он опустил глаза и сказал серьезно:
– Это твоя родина, не моя.
Эйли, впрочем, не поняла.
– Разве это не похоже на поля на Плато? – наивно спросила она. – Плоская зеленая равнина?..
– Совершенно не похоже, – ответил Батен. Думать об этом и вспоминать совершенно не хотелось, и он вернулся к прежней теме: – Из ушек делают морской шелк?
– И еще много чего, – оживилась Эйли. – Весь Талас держится на морском шелке и ушном клее.
Сверху на них упала тень. Батен поднял голову; на гребне над ними стоял Кратерис.
– Ты сильно устал? – спросил он. – Может, пройдем по рядку до заката?
Батен взобрался на гребень, встряхнулся от густого бульона воды.
– Да, можно, – сказал он неуверенно. – Если покажешь, как это делать.
Кратерис кивнул:
– Покажу. А то люди вон по второму-третьему дню работают, – добавил он, оправдываясь. – Этак у них все ушки всплывут, и нам лишнюю неделю придется здесь сидеть, до самых штормов.
– Конечно, – согласился Батен. – Мы же работать сюда приехали.
Длина делянки – семьсот ярдов; и такая же ширина. Рядок – это те же семьсот ярдов; а ширина – всего десять. Рядки отделены друг от друга строем воткнутых в дно шестов. Работа проста до отупения: сиди и крути педали все семьсот ярдов – остальное трепалка делает сама. То есть треплет ушки. Барабан подгребает под себя воду прицепленными к нему лопатками и теребит разостланные по ее поверхности ненадутые лопухи, изображая для них осенний шторм. Чтобы процветал прекрасный Талас. А когда упрешься в стенку, перетаскиваешь трепалку на следующий рядок – и крутишь педали в обратном направлении. Иногда приходится спрыгивать посреди делянки и с тихими проклятиями скручивать с барабана намотавшееся ушко… Было все-таки что-то странное в этом непрестанном бороновании воды во славу Таласа. Как в ношении воды решетом или толчении ее же в ступе. Как пяление – оно же глазение – на новые ворота.