— У Тессы будет слишком много хлопот из-за этого твоего вечера, — недовольный голос Мэдисон вернул Мэгги к действительности. Миссис Уэбстер явно вывело из себя счастливое выражение лица ее воспитанницы. Как это похоже на Тессу, раздраженно думала она. Пусть триста шестьдесят четыре дня в году о ее сестрице заботятся другие, а она явится на один день, и все будут восхищаться приложенными ею усилиями. Ну как же! Такая знаменитость и все-таки сумела вырваться на день рождения сестры!

— О Мэдисон, она приедет, приедет! — Мэгги задохнулась, повернулась и выбежала из комнаты, чтобы не разрыдаться от счастья при посторонних. Тесса приезжает, чтобы увидеть ее!

За два дня до описываемых событий Тесса вдруг выяснила, что у нее есть целый свободный день. Лондон выглядел великолепно. Выдался удивительный весенний день, который бывает раз в году. Это было не просто обещание совершенства, а само совершенство. На подоконниках распустились весенние цветы, молодые и старые деревья на бульварах и в парках украсились новой листвой, и даже самый консервативный англичанин оставил свой зонт дома, а самая консервативная англичанка купила себе две новые шляпки.

Тесса откинулась на спинку стула в парке Сент-Джеймс. Она бы могла здесь жить, вдруг подумалось ей. если бы каждый день был таким. Она могла бы купить дом в Лондоне, если бы не провела здесь всю зиму и не прочувствовала все ее «прелести».

Боже, она, кажется, строит планы, пусть это и вызвано всего лишь хорошей погодой, значит, ее горе перестало быть таким острым. Она тосковала по Люку. Что ж… Время прошло, и прошло его достаточно, иначе бы она никогда не задумалась о том, чтобы купить новый дом. Раз ей в голову пришла мысль о приобретении недвижимости, радостно подумала Тесса, значит, она может позволить себе быть с Мэгги просто так, а не цепляться за нее в поисках утешения. Господи, как же правильно она поступила, дав девочке возможность спокойно закончить школу. Никто из тех, кого она любит, не пострадал от ее печальных мыслей.

В субботу Мэгги исполнится восемнадцать. Ее дочери восемнадцать лет! Портье просто обязан забронировать ей билет на «Конкорд», чтобы она могла наконец сказать Мэгги правду. Им понадобятся месяцы, чтобы узнать друг друга по-новому, стать именно матерью и дочерью… Если только Мэгги примет ее после того, как Тесса расскажет ей всю правду.

Тесса пустилась бежать. Ей еще так много надо сделать. У нее так много надежд…

В субботу, в день своего рождения, Мэгги проснулась рано и почувствовала себя очень важной персоной. Ей снились удивительные, легкие, золотые сны, не сохранившиеся в памяти, но оставившие ощущение света, тепла и радости.

Мэгги приняла душ, надела свой жемчуг и обнаженная повертелась перед зеркалом, со всех сторон разглядывая свое порозовевшее великолепное молодое тело и любуясь им. Потом она оделась, исполненная сознанием того, какой важный день у нее впереди и как он отразится на всей ее жизни.

Восемнадцать лет, размышляла она, — это отправная точка, порог, с которого она шагнет в будущее, возраст, когда ее никто не сможет больше назвать ребенком. Этот волшебный день наконец настал, и чтобы довершить его совершенство, приедет Тесса.

Мэгги стремительно сбежала по лестнице. Она первой явилась завтракать.

— Ежегодное поздравление уже ждет тебя, — улыбнулась ей Элизабет. — Твои крестные родители из Калифорнии никогда о тебе не забывают, правда? Они всегда присылают открытки и к Рождеству, и на Пасху, и на день рождения. Но на этот раз, похоже, они прислали тебе письмо. Вдруг там добрые советы? Видишь ли, именно для этого и существуют крестные родители, даже если ты наполовину язычница.

Мэгги разорвала конверт. Письмо было от Брайана Келли, но внутри лежал еще один запечатанный конверт, адресованный лично ей. Мэгги взяла письма и отправилась в пустую столовую, чтобы их прочесть.

«Моя дорогая крестница!

Как ты знаешь, твой отец Шандор Хорват был одним из моих самых близких друзей. Я высоко ценю ту честь, которую он мне оказал, попросив стать твоим крестным отцом. Правда, ты так недолго прожила рядом с нами, что нам с Хелен не повезло и мы не успели тебя избаловать. Когда тебе исполнилось пять лет, твой отец оставил мне это письмо с просьбой отдать его тебе в день твоего восемнадцатилетия, если его уже не будет с нами. Я все гадал потом, неужели у него было предчувствие близкой смерти? Я хранил письмо в банковском сейфе все тринадцать лет, что прошли после трагической гибели твоих родителей. К сожалению, я живу слишком далеко от тебя, чтобы иметь возможность передать его лично.

Дорогая Мэгги, наслаждайся этим великолепным днем и помни, что мы с Хелен желаем тебе счастья и всего самого лучшего. Пусть об этом дне у тебя сохранится множество радостных воспоминаний. Когда ты в следующий раз приедешь в Калифорнию, мы были бы рады видеть тебя у нас. Ты теперь, должно быть, уже совсем взрослая.

С любовью,

Брайан и Хелен».

Мэгги почтительно повертела в руках второй конверт. Он чуть пожелтел по углам, но был очень хорошо запечатан и адресован мисс Мэри Маргарет Хорват. Этот аккуратный, красивый, округлый почерк она никогда раньше не видела.

«Мэри Маргарет, — подумала она, — Мэри Маргарет. Даже в мыслях отец называл меня полным именем. Как странно, что я этого не помню. Мне казалось, что я всегда звалась Мэгги. Возможно, если бы он остался в живых, он бы называл меня Мэри Маргарет и вся моя жизнь сложилась бы иначе».

Девушка держала письмо в руках, поворачивая и так, и эдак, откладывая тот момент, когда его придется открыть. Письмо ее отца, написанное тринадцать лет назад, было слишком важным, чтобы читать его здесь. Мэгги поднялась в свою комнату, где не могли внезапно появиться ни Тайлер, ни Мэдисон.

Она села за стол и стала очень осторожно вскрывать конверт старым ножом для бумаг, который Барни стащил для нее в летнем лагере. Бумага, на которой было написано письмо, оказалась очень плотной, сгибы никак не хотели расправляться, но каллиграфический почерк оказалось читать очень легко.

«Моя любимая Мэри Маргарет!

Я молюсь о том, чтобы ты никогда не получила этого письма. Мне пятьдесят четыре года и, если будет на то воля всемилостивейшего господа нашего, то через тринадцать лет в день твоего рождения я буду еще жив. Но нам не дано предугадать будущее, поэтому я решил, что ты обязательно должна узнать правду о своем рождении, когда, как я надеюсь, ты достигнешь возраста понимания и сострадания. Если я смогу, то сам расскажу тебе, обо всем, когда тебе исполнится восемнадцать.

Я глубоко верю в бога и в нашу святую церковь. Ты осквернена, не по своей воле, грехом лжи. Мы лгали тебе. Я Шандор Хорват, моя жена Агнес Хорват и моя дочь Тереза Хорват. Для истинного католика есть только один путь очиститься. Он должен покаяться и получить отпущение. Моя дочь Тереза Хорват исповедовалась лишь в малой части этого греха и получила прощение.

Но моя жена продолжала грешить, и за это в ответе не только она, но и я. Агнес продолжает грешить, полагая, что может спасти твою душу без помощи господа. Мы оба нарушаем восьмую заповедь: «Не лжесвидетельствуй против соседа твоего», то есть не причиняй ложью своей вред другому. В глазах церкви лжесвидетельство является смертным грехом. Я уверен, что мы потеряли право на милосердие божье и не можем надеяться на вечную жизнь.

Я обсуждал это с моим исповедником отцом Винсентом. Так как тебе еще только пять лет, он посоветовал мне очистить тебя от этого греха, когда тебе исполнится восемнадцать и ты станешь достаточно взрослой, чтобы все понять. Отец Винсент не может отпустить мне грех, раз мы продолжаем жить во лжи, но и сказать тебе правду мы тоже не можем. Это повредило бы нашей дочери Терезе.

Мэри Маргарет, твоя сестра Тереза на самом деле твоя мать. Она родила тебя, когда ей было всего четырнадцать лет. Мы не знаем, кто стал твоим отцом. Твоя бабушка Агнес и я решили вырастить тебя как нашу собственную дочь. Мы сделали это по многим причинам. Во-первых, нам хотелось оградить Терезу от позора рождения незаконнорожденного ребенка. Во-вторых, твоя бабушка хотела скрыть этот позор от своей семьи, а я просто хотел еще одного ребенка. Ради этого мы переехали жить в Калифорнию. Здесь все считают тебя нашей дочерью, а не внучкой.