1915 Москва «О, как мне странно, что я живу…» О, как мне странно, что я живу [51], Что эти стены – мое жилье, И всё, что есть – всё наяву, И жизнь, и ты, и сердце мое. О, как мне чужд докучливый стук Его биений глухонемых, Его слепых горячих мук. О, как мой мир внемирно тих. И нету слов, чтоб рассказать О том, где я и что со мной, И смерть ли это иль благодать, Иль сон о жизни прожитой. [1915] Москва, Заглухино «Я знаю ужас низвержения…» Я знаю ужас низвержения [52]С недосягаемых высот. Я знаю рабское смирение Тех, кто в отчаяньи живет. Я знаю сумрак безнадежности, Всё затопившей впереди, И сталь холодной неизбежности В живой и трепетной груди. И все слова, и все сказания О том, как, жизнь утратив, жить. Предел достигнув познавания, Хочу не знать, хочу не быть. 1915 «Могильное упокоенье…» Курганы выжженных степей, И пепел вечного забвенья, И чернобыльник, и репей. Душа не верит, что когда-то Была здесь жизнь, цвела любовь, И, лютой казнию объято, Сгорало сердце вновь и вновь. Такое мертвое, чужое В стекле вагонного окна Твое лицо глухонемое Прошло, как бред чужого сна. [1915] Москва МОНАСТЫРСКОЕ[54] I. ЧЕРНИЦЫ 1. «С колокольни нашей высокой…» С колокольни нашей высокой О Пасхальной седмице звон По степям разнесется далеко, Залетит и на тихий Дон. На Дону в селенье Расстанном Выйдет Ваня с женой молодой. Помяни черничку Татьяну, Как заслышишь колокол мой. 2. «Кудрявый плотничек Гриша…» Кудрявый плотничек Гриша На припеке спит, на песке. Уснуть бы ему под вишней В моем цветнике. Строгая мати Аглая О полдне идет к[о] сну. Занавеску бы отвела я, Села бы шить к окну. Всё глядела бы, как он дышит, Как уста раскрылись во сне… Прости меня, Господи, Гриша Сегодня приснится мне. 3. «Вчера полунощное бдение…»
Вчера полунощное бдение Служил отец Автоном. Три года сестрица Евгения Умирает по нем. Пояса расшивает шелковые, Его матушке розы дарит, Отец Автоном хоть бы слово ей, В сторону даже глядит… Вчера на полунощном бдении, Как только врата он раскрыл, Прошла я пред ним, как видение, Со свечою, в дыму от кадил. На миг наши очи скрестилися, Сурово нахмурил он взор, Но точно ко мне возносилися Его возглашенья с тех пор. И как будто следил с опасением Он за пламенем свечки моей. Расскажу сестрице Евгении: Поплачем вместе с ней. 4. «Господи Иисусе Христе! Мать Христодула…» Господи Иисусе Христе! Мать Христодула, Благословите горох голубям. – Что это, Аннушка, только я уснула, Не даешь ты покоя дверям. Словно в миру егозишь с голубями, Вот тебе горох, а вон там и порог. Промаялась целую ночь с просфорами, Без поясницы лежу, без ног. Чернобровая Аннушка рассыпает Горох на тающий снег сквозной, Голубей с берез, с колокольни сзывает, Любуется стаей цветной: Сизые, белые, рябоватые, С голубым, с кирпичным пером, Эти гладкие, те – мохнатые, А любимчик с хохолком. Клюют, воркуют, целуются; Любимчик утешней всех. Сам архиерей на них любуется. Божьей птице любовь не в грех. 5. «На дверях у них три пустые катушки…» На дверях у них три пустые катушки [55]. Это вывеска – шьют белье. Три белошвейки-подружки Поровну делят доход за шитье. Честно записывает грамотная Даша: Пять копеек булка, восемь снетки, Три с половиною гречневая каша, Нитки, иголки, шнурки. Беленькая Даша тонко распевает Стихири хвалитные, тропари, В майские вечеры тихо вздыхает, Не может уснуть до зари. Старшая Фленушка о земном забыла, Ей бы только купчихам угодить — Кашляет всю ночь, шьет через силу, Не ленится к ранней обедне ходить. В крохотной келье тепло, приветно, Белые постели, пол как стол. В послушании годы бегут незаметно — Фленушке пятый десяток пошел. вернуться«О, как мне странно, что я живу…». В списке Бессарабовой, по-видимому, описка: 1913. Датируется по окружающим это стихотворение текстам 1915 г. Заглухино (Верхнее Заглухино) – деревня в Тульской области. вернуться«Я знаю ужас низвержения…». Это и последующее стихотворения под номерами V, VIII входят в один цикл, не имеющий названия, посвященный Михаилу Ивановичу Лаврову (1877–1915), погибшему при катастрофе самолета «Илья Муромец», сбитого зенитной батареей во время Первой мировой войны. вернуться«Могильное упокоенье…». В дневнике от 18 июня 1949 г. записано с переменами во 2-й («курганы синие»), в 7-й («и жгучей пыткою объято») строках и пояснением: «О неправдоподобном моем «романе» с д<окто>ром П<етровским> через год или два после разрыва с ним» (связь длилась 4 года (с ее 32-х), от Петровского М.-М. мечтала иметь детей, но он был женат и однажды написал ей: «Меня пленила и пленяет душа Ваша (!), но любовь и страсть тела – мой злой демон – и поскольку Вы будите его во мне, я должен от Вас отдалиться»): «Этот “бред чужого сна” никогда не вспоминается и встает в памяти души лишь отвращением к этому бреду (даже не к герою его, а к своей роли в этом “бреде”)». Сложно согласовать датировку стихотворения, вытекающую из этого автокомментария (около 1907 г.), с фиксированной датой (1915 г.) в записи О. Бессарабовой. вернутьсяСтихи, составившие книгу «Монастырское» (М.: Костры, 1923), датируются 1915 г. (эта дата напечатана под последним стихотворением, что, вероятно, указывает на дату создания стихотворений всех книги). Книга отпечатана в типографии «Товарищества Книгоиздательства Писателей в Москве», в количестве 1500 экз. Обложка работы М.В. Фаворской; марка издательства работы H.H. Вышеславцева. В 1994 г. книга была переиздана О.Б. Кушлиной (СПб.). Автографов и списков в архивах М.-М. и О. Бессарабовой не сохранилось. Печатается по экземпляру, принадлежавшему Е.Я. Архиппову (ныне в собрании Л.М. Турчинского), с исправлением явных опечаток. Литераторы в оценке книги разошлись. Исключительно высоко ценил ее поэт A.B. Звенигородский: «с нею не расстается – она у него всегда в боковом кармане сюртука», – писал Д.С. Усов в 1927 г. (Усов Д. С. «Мы сведены почти на нет…». Т. 2. Письма. Изд. подгот. Т.Ф. Нешумовой. М., 2011. С. 440). «Слабыми стихами» назвал книгу в письме 1923 г. к Шестову Гершензон (Гершензон М. О. Письма к Льву Шестову (1920–1925). Публикация А. д’Амелиа и В. Аллоя. Минувшее. Вып. 6. М., 1992. С. 291). вернуться«На дверях у них три пустые катушки...». Предположительно: одна из Даш – опечатка, правильно: Маша («три белошвейки» – Даша, Маша и Фленушка). Формы «стихири», «вечеры» с нарушением современных Мирович грамматических норм (правильно: «стихиры», «вечери»). |
