— Какой он человек? — спросил я.

— Он грубый и жестокий, неуступчивый и безжалостный, — призналась она. — Он держит меня как рабыню.

— Ты боишься его?

— Я ужасно боюсь его, — сказала она. — Я принадлежу ему.

— Возможно, он не такой уж плохой человек, — заметил я.

— Он содержит меня закованную в подвале, в темноте, — проговорила она. — Он кидает мне куски пищи, которые я, будучи на цепи, должна или найти, или испытывать муки голода.

— Возможно, он просто хочет приучить тебя к тому, что ты рабыня, — предположил я.

— Он уже очень хорошо научил меня этому, — согласилась она.

— По словам, он не производит такого уж плохого впечатления, — сказал я. — Если бы ты принадлежала мне, может быть, я обращался бы с тобой так же, по крайней мере первое время.

— Пока бы я не поняла как следует, кому я принадлежу? — спросила она.

— Да.

— А что, если девушка не способна выучить урок?

— Ее всегда можно скормить слинам, — объяснил я.

— Она выучит урок, и хорошо выучит, — проговорила девушка.

— Конечно.

— Но он ни разу не позвал меня к своей кушетке, чтобы обидеть, или приласкать, или приказать мне доставить ему удовольствие.

— Понимаю, — ответил я.

— Если бы ты владел мною, — поинтересовалась она, — ты бы использовал меня к этому времени, не так ли?

— Да, — подтвердил я, — если бы я владел тобой, несомненно, к этому времени я бы заставил тебя доставлять мне удовольствия.

— Возможно, он не находит меня привлекательной, — предположила она. — Возможно, у него много женщин. Возможно, он не видит во мне ничего любопытного, что можно было бы использовать.

— Возможно, — согласился я.

Она лежала, прижавшись ко мне, головой на моем бедре и дрожала.

— Я боюсь быть рабыней, — прошептала она.

— У тебя есть для этого основания, — ответил я.

— Меня могут купить, или продать, или просто отдать, — продолжала она. — Меня даже могут убить по малейшей прихоти хозяина.

— Да.

— Господин, — обратилась она ко мне.

— Да?

— Господа не уважают своих рабынь, не так ли? — спросила она.

— Конечно нет, — ответил я.

— Но не могут ли они иногда испытывать другие чувства по отношению к ним? — Ее голос был тихим и испуганным.

Я понял, что она боится, что ее могут ударить.

— Да, могут, — ответил я.

— Какие чувства? — В вопросе слышалась робость, мольба.

— Раздражение, — начал я, — желание, вожделение.

— Но нет ли еще каких-то чувств, которые хозяин мог бы иногда испытывать по отношению к своей рабыне? — снова спросила она.

— Какие чувства ты имеешь в виду? — уточнил я.

— Пожалуйста, господин, — всхлипнула она, — не заставляй меня говорить!

— Хорошо, — согласился я.

Я почувствовал ее слезы и ее волосы у себя на бедре. Несомненно, трудно, подумал я, быть девушкой-рабыней. Они такие беспомощные.

— Уже светло, — заметил я.

— Я слышу колокольчик, — прошептала она.

— Это не колокольчик монетной девушки, — объяснил я. — Это колокольчик торговца молоком боска. Он обходит округу, поднимаясь по улице.

— Не отсылай меня от себя, — попросила она.

— Но ведь тебя, рабыня, могут увидеть, раздетую, привязанную за поводок, лежащую на улице? — спросил я.

— У рабынь нет гордости, — ответила она.

— На колени, — скомандовал я.

— Да, господин, — ответила она, вставая на колени.

Я поднялся и посмотрел на нее, стоящую на коленях на камнях в сером свете горианского рассвета.

— Используй меня еще хоть разок, — умоляла она, — прежде чем отошлешь прочь.

Я смотрел на нее.

— Укороти мой поводок, — попросила она. — Свяжи мне руки спереди. Привяжи меня плотно к кольцу.

— Торговец молоком боска приближается, — заметил я.

— Мне все равно, — сказала она. — Возьми меня у него на глазах.

Довольно грубо я подтянул ее за кожаный ошейник к кольцу. Там я развязал и снова завязал поводок, значительно укоротив его. Она стояла на коленях у стены. Тугая привязь была натянута между тяжелым металлическим кольцом и крепким кольцом на ее ошейнике сзади. Поводок держал ее голову поднятой вверх и был длиной около восемнадцати дюймов. Девушка вытянула руки в мою сторону, скрестив запястья. Свободным концом поводка я крепко связал их вместе у нее спереди. Потом я снова посмотрел на нее.

— Ты теперь связана почти так же, — проговорил я, — как та девушка на дороге, недалеко от лавки Филебаса в Аре.

— Да, — счастливо выговорила она.

— Я принес ей глоток воды, — вспомнил я. — Я установил плату за эту услугу — она должна была отдаться мне.

Это произошло очень давно, когда я был шелковым рабом во владении леди Флоренс из Вонда. Позже я сам захватил в плен свою госпожу и продал ее в рабство. Она теперь принадлежала Майлзу из Вонда, который помог нам в нашей борьбе против пиратов. Она была частью добычи, как и многие другие рабыни, взятой во владениях Поликрата. Моя бывшая госпожа была теперь не чем иным, как послушной и радостной рабыней для любви у гордого уроженца Вонда.

— Ты был зверем, мой господин, — сказала она.

— Да, — согласился я.

Я посмотрел сверху вниз на ту, что была когда-то мисс Беверли Хендерсон из Нью-Йорка. Она была хороша, обнаженная и связанная, на привязи у кольца для рабов.

— Ты обвинила меня в том, что я изнасиловал ее, — сказал я. — Ты была в ярости.

Тогда мимо проносили паланкин Онеандра, торговца солью и кожей из Ара. В двойной шеренге красавиц, привязанных к концу паланкина и выставленных напоказ в коротких туниках, с закованными в наручники за спиной руками, находилась девушка, стоящая сейчас передо мной на коленях. В тот раз паланкин остановился, поскольку Онеандр решил провести часть дня с другим человеком, тоже в паланкине, с выставленными напоказ рабынями. Когда я оторвался от девушки у кольца, я увидел среди этих рабынь ее, ту, что когда-то была мисс Хендерсон. Это было впервые, когда я увидел ее в качестве рабыни. Я никогда не забывал первое впечатление от этого. Это был один из самых волнующих моментов в моей жизни.

— Да, — подтвердила она. — Я была в ярости.

— Я только заставлял ее заплатить за глоток воды, — объяснил я.

— Но заставил ее платить как рабыню, — заметила она.

— Конечно, — согласился я. — Она и была рабыня. Как и ты, — добавил я.

— Ты знаешь, почему я была в ярости? — поинтересовалась она.

— Ты почувствовала жалость и негодование, видя, как обижают одну из твоих сестер по рабству? — предположил я.

— Нет, — опровергла меня она. — Я была в ярости, что это она, а не я была принуждена тобой с такой легкомысленной дерзостью обслуживать тебя у кольца.

Я улыбнулся.

— Я хотела быть у кольца вместо нее, — заявила она.

— Понимаю, — произнес я.

— И вот сейчас я у такого же кольца перед тобой.

— И хорошо привязана к нему, — добавил я.

— Да, господин.

— Та девушка, — начал я, — на самом деле не была изнасилована у кольца. Она просто расплачивалась за глоток воды. — Я посмотрел на нее: — Скорее это ты будешь изнасилована у кольца.

— Да, мой господин! — сказала она.

Я присел рядом с ней. Я слышал невдалеке звон колокольчика.

— Торговец молоком боска приближается, — сообщил я ей.

— Возьми меня, возьми меня! — взмолилась она.

— Ты бесстыжая? — спросил я.

— Да, — ответила она. — Я — рабыня. Возьми меня!

Я посмотрел на нее. Она ответила диким взглядом. Тогда я положил крошечную монету в один тарск в коробку, свисающую с ее шеи. Она, напрягаясь из-за поводка и ошейника, попыталась прижаться ко мне. Я взял ее за лодыжки, правую лодыжку — левой рукой, а левую — правой, и посадил ее. Потом я подтянул девушку к себе и завел ее связанные руки вверх и за голову. Затем раздвинул ее лодыжки.

— Да, господин! — крикнула она.

Совсем близко я слышал колокольчик и скрип узких деревянных колес тележки торговца молоком боска. Вскоре он остановился где-то за нами, справа от меня.