Во время этого допроса Роберта еще больше пала духом. Ей стало стыдно за свою черную неблагодарность, которой она собиралась отплатить за все хорошее, сделанное для нее. Девушка была уверена, что не достойна этой заботы и уважения со стороны доктора Холмса, и чувствовала, что старик раздосадован ее внезапным порывом, тем более что он не понимает его причин.

«Вот что случается, если ты решаешься работать в частной клинике маленького городка, — думала она. — Люди к тебе привыкают, считают, чуть ли не родственницей, в больших клиниках такого не бывает».

Неожиданно взгляд умных, проницательных глаз старика стал еще пронзительнее, и он будто бы ни к селу ни к городу ляпнул:

— Похоже, доктор Николс рад, что ты у нас работаешь.

Девушка с трудом сглотнула и облизала губы:

— Очень мило с его стороны. Вы все так добры ко мне, и мне бы ужасно не хотелось, чтобы вы, доктор Холмс, посчитали меня неблагодарной… — завела она, но старик нетерпеливо махнул рукой.

— Подумай, хорошенько подумай, Камерон, — пробурчал он. — И я надеюсь, что ты решишь не уходить, остаться с нами. Это все.

Именно Стэнли Николс помог ей сделать выбор. Стэн, который вызвал ее в тот же вечер в кабинет доктора Холмса.

— Ты не можешь уволиться, Берта, — безапелляционно заявил он. — Особенно теперь. Дядюшка Сильвии и так не в восторге от меня, а по тому, как он говорил о твоем решении уйти сразу после моего появления в клинике, мне показалось, что он решил, будто виной всему именно я. Это просто невероятно! Ты не можешь сбежать от меня во второй раз, Берта. Тогда выходит, что я до сих пор тебе не безразличен. Ох, любовь моя, ты даже представить себе не можешь, что означает для меня знать, что ты рядом, что я могу каждый день видеть тебя, слышать твой голос и даже дотронуться до твоей руки. Неужели ты никак не поймешь, что нужна мне? Ты такая холодная, такая неприступная, но все равно ты должна осознавать, что я до сих пор горю в огне страсти. Я был дураком, признаю, как я мог переложить решение на твои плечи! Но даже твоя дружба — бальзам на мое израненное сердце. Ты такая сильная, Берта. Ставишь долг выше любви. Неужели ты не видишь, что всем нужна? И больнице, и шефу, и мне.

Стэн знал, как уговорить ее, сумел затронуть нужные душевные струны. Без нее не обойтись. Она сильная и может помочь ему тоже стать сильным. Серо-голубые глаза засветились преданностью. Стэнли почувствовал легкую досаду. Преданность к кому… или к чему? К нему или к клинике, которую он представляет? Он поймал ее руку и прижал к своей щеке, с удовлетворением отметив, что выражение лица девушки тут же сменилось. Преданность превратилась в сладкое дремотное состояние, которое постоянно застилало ей глаза тем летом.

Роберта вырвала свою руку и сделала шаг назад.

— Хорошо. — Голос ее дрогнул, в горле запершило. Роберту трясло. Куда же подевалась ее пресловутая сила? Куда подевалась решимость, с которой она толкнула Стэнли Николса в объятия другой девушки? Теперь ситуация в сто, в тысячу раз хуже, ведь он муж другой женщины. Он не значит для нее ровным счетом ничего и никогда не будет. Роберта успокоилась и собрала нервы в кулак. — Я остаюсь. Скажем так, выбора у меня все равно нет. Но прошу вас зарубить себе на носу, доктор Николс: что было — то сплыло. Не надо вспоминать то безрассудное лето. И не стоит тешить себя фантазиями, будто в моем сердце есть что-то, кроме дружбы. Придется поверить, иначе я уйду из клиники. Доктор Холмс прекрасно относится ко мне. Я восхищаюсь им и уважаю его.

— Конечно, Берта, — прошептал он. — Несмотря на немалый возраст, Док остается великолепным хирургом. Я рад подставить ему свое плечо, помочь тянуть тяжелый воз обязанностей, который он столько лет тащил в одиночку. И мне абсолютно все равно, почему ты остаешься, лишь бы осталась. Умница, девочка!

Зазвонил телефон, и, как только Стэн взялся за трубку, Роберта улучила момент и выскользнула из кабинета.

Неделя летела за неделей. Доктор Николс очень много времени проводил в больнице. Роберта изо всех сил делала вид, что ничего особенного не произошло, будто в ее маленький уютный мирок не врывалась буря, будто по углам и закоулкам не прятались опасности и соблазны. Она страстно убеждала себя в том, что ее любовь к Стэнли Николсу умерла, и иногда ей даже удавалось по нескольку дней не думать о нем, и тогда она испытывала неимоверное облегчение и свободу. А потом она снова сталкивалась с ним в каком-нибудь укромном уголке, и, прежде чем девушка успевала ускользнуть от него, он хватал ее за руку и притягивал к себе. Его прикосновение сотрясало вновь отстроенные стены, но они так ни разу и не рухнули. Однако эти встречи наполняли ее горечью и ужасом, ей становилось стыдно за свою слабость, и еще она боялась, что когда-нибудь может не выдержать.

Как-то вечером Роберта направлялась к Поле Винслоу, весьма симпатичной, но склочной юной разведенной леди. Роберта понимала, что ей надо успокоиться, чтобы выдержать нескончаемые бурные истерики пациентки, ведь незадолго до этого миссис Винслоу фактически вытолкала ее взашей, заявив, что желает побыть одна. Дверь была приоткрыта, и, войдя в заставленную цветами палату, Роберта увидела, что у постели больной сидит доктор Николс, весело болтая с пациенткой. При виде Роберты миссис Винслоу почернела как туча.

— Почему бы вам не пойти прогуляться немного или не подыскать себе еще какое-нибудь занятие, — раздраженно произнесла она. — Чего скакать вокруг, как старая наседка, меня это нервирует.

— Вы несправедливы, миссис Винслоу, — погрозил ей пальчиком доктор Николс. — Никто не может упрекнуть Камерон в том, что она скачет и действует на нервы.

Пола Винслоу засмеялась и поймала идеально ухоженной ручкой грозящий палец.

— И все равно она суетливая какая-то. Ненавижу, когда за мной все время подглядывают. И не называйте меня миссис Винслоу, мне больше нравится Пола.

Роберта отвернулась и поморщилась от отвращения. Ее так и подмывало сказать этой истеричке, что делать ей больше нечего, кроме как подглядывать за ней, и что ухаживать за капризной леди — невелико счастье и ей нравится это назначение не больше, чем ее вынужденное присутствие — дамочке. Но вместо этого пришлось произнести: «Извините!» — и выйти в коридор, где Роберта тут же наткнулась на Синтию Купер, тащившую миссис Винслоу очередной огромный букет.

— Это только что передали. Ее небось уже воротит от цветов. Как она, пришла в себя?

— Ну, не совсем, — сухо ответила Роберта. — С ней доктор Николс.

— А то, как же! — цинично усмехнулась Синтия. — У него прямо-таки нюх на смазливые личики с толстой чековой книжкой.

— Не будь такой зловредной, Син, — сказала Роберта, удивляясь, почему ее совершенно не разозлило это критическое замечание. Неужели из-за того, что она ревновала к Поле Винслоу? Ревновала? А какое право она имеет ревновать его к кому бы то ни было? — Может, она сама послала за ним.

— Я нисколько в этом не сомневаюсь, Боб. Дэвис говорит, она вызывает его каждый вечер с тех пор, как попала к нам. Видать, запала на доктора. Но что тут говорить: все дамочки нашей больницы — и, если на то пошло, нашего городка — в возрасте от восьми до восьмидесяти сохнут по этой дешевке — Секондхенд. Глупышки! Такое впечатление, что даже мадамы из совета и те вдруг вспомнили, что они тоже — женщины.

— Как ты его назвала? — засмеялась Роберта.

— Кого? Николса? Дешевка — Секондхенд. Да и то, по-моему, слишком высокая для него оценка.

— Выходит, новый доктор тебе не по душе? — продолжала Роберта. Синтия мастер найти такое сравнение, что со смеху помрешь.

— О, никто не сомневается в том, что он красив до безобразия, но мне никогда не нравилось масло, Боб, а оно с него так и течет. Слишком слащавый. Конечно, он имеет успех у дурочек, эти чуть сдвинутые дамочки так и вьются вокруг него, словно пчелы вокруг меда, даже рот от восторга не закрывается, а он купается в лучах славы. Но поверь мне, он даже мать родную продаст, чтобы только добиться того, что пожелает.