— Завтра я возвращаюсь домой, — громогласно заявила миссис Винслоу. — Я ненавижу это место! Нет ничего удивительного, что мне стало хуже. Терпеть не могу, когда вокруг меня все время кто-то крутится, да еще обращается со мной так, будто я не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Говорю вам. Я отправляюсь домой!

— Отлично! — от всей души согласился с ней доктор. — Лучше и не придумаешь. Будь моя воля, я отправил бы тебя на ферму, чтобы никакие подружки там тебя не доставали. И поразмыслить в тишине тебе тоже не помешает.

— О своих грехах, что ли? — фыркнула Пола.

— Неплохая идея, — ничуть не смутился доктор Льюис. — Теперь послушай меня, Полина — да, да, именно Полина, этим именем тебя крестили, так я и намерен звать тебя, нравится тебе это или нет. Если ты не станешь вести себя более благоразумно, то закончишь жизнь в приюте для умалишенных или того хуже. Собери свои мозги, девочка. Никто не может бесплатно жечь свечки по двадцать четыре часа в сутки, все имеет свою цену. Послушай моего совета, поезжай в деревню. Спи по десять-двенадцать часов в сутки. Лыжи, коньки, катание с гор — вот что тебе нужно. Через месяц ты даже слово «нервы» забудешь. Что скажешь?

— Это мама вас надоумила, так ведь? — В глазах Полы появился нездоровый блеск. — Они с папашей спят и видят, когда бы отправиться во Флориду. Ну и пусть себе едут. Кто им мешает?

Доктор поднялся на ноги:

— Дайте ей вот эту таблетку, а через час еще одну, если не заснет.

Он подошел к двери и у самого выхода обернулся к пациентке:

— Будь послушной девочкой, отправляйся на ферму, прямо завтра. Я скажу твоему отцу, что ты согласна.

Миссис Винслоу ничего не ответила, и Роберта подумала, прислушается ли та к советам доктора или нет? Весьма сомнительно. Надо же быть настолько несговорчивой! Роберта слышала, что Карлинги — чуть ли не самое богатое семейство в округе. Их сын погиб в автомобильной катастрофе, а дочь сама по себе катастрофа. Выходит, бедные они люди!

На следующий день «скорая помощь» увезла Полу Винслоу из клиники. Ее сопровождал доктор Льюис, и Роберте стало любопытно, воплотит ли он свою угрозу в жизнь и увезет ли дамочку на ферму.

— Слыхала когда-нибудь про Марту Блэк Фиск, Боб? — накинулась на Роберту Синтия Купер, словно ураган ворвавшаяся однажды февральским днем в комнату подруги. — А наше последнее пополнение видела? Рода Деланд, роковая женщина, и настоящим я выражаю ей все презрение.

— Ей? Кому? — переспросила Роберта, продолжая полировать ногти. Девушка думала о чем-то своем и не вникала в сумбурную болтовню Синтии. — Роде Деланд, дурочка. Это новая сестра из Нью-Йорка, стреляет глазками направо и налево. Небось вертела невинными йоркцами как хотела. Если у Моррисон хватит ума, она отправит эту курочку в женское отделение, это, по крайней мере, спасет нас от многих неприятностей. Но у меня такое чувство, что она нарисуется в 117-й, там новый пациент — драматург.

— Драматург? И как его зовут? Что с ним? — Роберта отложила в сторону полировку и взялась за пилочку.

— Фиск. Муж художницы Марты Блэк Фиск.

— Никогда о них не слыхала, — без особого интереса пожала плечами Роберта.

— Какое невежество! Темнота! — провозгласила Синтия. — Правда, я тоже ничего о них не слыхала, меня Остин просветила. Она у него днем дежурит. Он написал целую прорву хитовых пьес, в театрах — постоянный аншлаг, это она так говорит. Марту я видела: милая куколка. Остин говорит, он похож на лошадь. Замечала, что красотки частенько западают на уродцев и счастливы с ними? Но разве тебя не интересует свалившийся на нас дар Божий, Боб? Шлюшка на выезде?

— Перестань говорить загадками и выбирай выражения, Син, — сделала замечание Роберта. — Что еще за шлюшка? И что за дар Божий? Неужели пять близнецов? В таком случае «Ребекка Мор» на весь мир прославится.

— Ну, вы только подумайте, пять близнецов! — презрительно фыркнула Синтия. — Честное слово. Боб, тебе что, надо все разжевать и в рот положить, чтобы ты, наконец, поняла, в чем дело? Я о новой медсестре, этой Деланд. В больнице только о ней и говорят. Увидишь ее за ужином, если только эта курочка не отправится с каким-нибудь доктором в ресторан. Она тот самый типаж — от таких мужики сразу теряют голову, и такие всегда добиваются своего, не мытьем, так катаньем.

— Господи, Син, иногда я ни слова не в состоянии понять из того, что ты плетешь. Насколько я понимаю, новенькая — красавица?

— Красавица? Ну, типа того. Если тебе такие нравятся. На вид — ну прямо Мадонна, но зуб даю — прожженная штучка. А как ресничками хлопает — вот это, я тебе скажу, зрелище! Стоит посмотреть. Я видела, как с ней Секондхенд разговаривал, и у меня сложилось такое чувство, что разговор этот был не для посторонних ушей. Конечно, у нас с Секондхендом взаимное чувство — оба друг друга не перевариваем, и он так на меня глазищами сверкнул, что меня аж в дрожь кинуло. Однако теперь я чем угодно могу поклясться — они знакомы. Он тебе нравится, Боб?

— Кто? Ну да, — осторожно выбирала слова Роберта. — Конечно, он у нас недавно, новичок, можно сказать. Еще не во всем разобрался, ему приходится на ощупь пробираться, я бы сказала.

— Точно! — иронически хмыкнула Синтия. — Я тоже заметила, что он любитель пощупать. Что мне больше всего не нравится в мужиках, так это когда они по поводу и без повода руки распускают. Вот поэтому мне и нравится Холмс, несмотря на то, что у старика тараканы в голове. У него руки всегда при деле.

Роберта поспешила сменить опасную тему:

— Эта Деланд, она не личная сиделка драматурга?

— Нисколько не сомневаюсь, что ей бы очень этого хотелось. Знаешь, Боб, что я тебе скажу: слишком уж она искушенная для «Ребекки Мор». Я слыхала, как одна девчонка говорила, что будто бы ходят слухи, что пора отправить Моррисон на пенсию, слишком уж та засиделась. Так вот, будто бы одна из членов правления благоволит к какой-то молодой женщине — приверженке порядка и строгой дисциплины. А вдруг это и есть Деланд? Будем надеяться, что я ошибаюсь.

— Вряд ли правление позволит Моррисон уйти, — сказала Роберта. — Она просто чудо. Ты же сама знаешь, Син, у нас тут ни разу не возникало никаких трений. Ты уверена, что эта новенькая не личная сиделка?

— Она такая же медсестра, как ты и я. Боб, — заверила ее Синтия. — Но в то же время она настолько от нас отличается, настолько не похожа… В общем, сама увидишь. Я не знаю, кто сидит с ним в ночную. Его только сегодня утром привезли. Может, у них и в самом деле есть личная сиделка на ночь, но я на все сто уверена, что это не Деланд.

— А что с ним такое?

— Общее обследование. Остин говорит, налицо все признаки нарушения мозговой деятельности. Он такое пишет, что ему самое место в… И чего они притащили его сюда, когда Нью-Йорк под рукой, а?

— Нарушение мозговой деятельности? — оживилась Роберта. — Тогда его привезли к нам из-за Холмса. Может, у него опухоль какая. Надеюсь, мне удастся поучаствовать в операции! Мне даже все равно, в каком качестве. Последний раз, когда Холмс проводил операцию на черепе, я накладывала швы. В жизни ничего подобного не испытывала, Син! Это что-то! У меня на глазах произошло настоящее чудо. Пациент практически ослеп, терял контроль над рукой и ногой. Холмс сделал томограмму и приступил к работе. Опухоль глубоко проникла, и мы все, затаив дыхание, смотрели, как его ловкие пальчики делают надрезы. А вдруг скальпель бы упал или соскользнул? Но ничего такого конечно же не произошло, и теперь Чарли Молтон должен всю оставшуюся жизнь благодарить Бога, «Ребекку Мор» и Тирона Холмса.

— Фиску тоже сегодня будут рентген делать, — сказала Синтия. — Он уже давно сам не свой — потеря веса, плохой цвет лица, есть отказывается, капризничает, вечно в депрессии и все такое. Жена считает, что ничего страшного нет, просто абсцесс за ухом, но он уверен, что это опухоль, и не желает консультироваться ни у кого, кроме Холмса. Или Холмс, или никто, говорит. Ему, говорит, поверю, а больше никому. Видать, боли действительно не дают ему покоя, ни отдохнуть не может, ни поспать, это он так утверждает. Но вполне возможно, он из тех, кто занимается самовнушением, а на самом деле у него ничего такого нет. Хотелось бы мне, чтобы его разоблачили! Если он настолько упертый, как о нем говорят, то Остин сведет его с ума. Она же безотвязная! Сама услужливость — пожалуйста, это; прошу вас, то. Невыносимо!