Когда на следующее утро доктор Николс пришел попрощаться с ними, Уилл со злобным удовлетворением наблюдал, как молодой красавчик до слез огорчился, стоило ему узнать, что Роберта уехала в гости и не оставила ему даже записки.

Роберта плохо помнила, как добралась до Пэнз-Хэвен. Она не видела ничего вокруг и не знала, нарушала ли правила дорожного движения или нет. Ее словно вел кто-то, чья-то неведомая воля была сильнее ее собственной. Ей надо уехать, подальше, подальше, и только это имело значение. Вирджиния Саутхард не могла не заметить состояние гостьи, но, благодаря своевременному предупреждению Бет, сделала вид, что ничего не происходит. Роберта вздохнула с облегчением: ей не хотелось ничьей жалости и сочувствия. Она желала только одного — чтобы ее оставили в покое.

Летний поселок Пэнз-Хэвен располагался у излучины реки. Скромные домики из дерева и природного камня были построены на довольно приличном расстоянии один от другого, и только посадки кустарника разделяли участки. И никаких попыток облагородить окружающий пейзаж — владельцы отдали все на откуп природе, которая является лучшим творцом. В результате получился дикий, но уютный и тихий уголок. Ни лужаек для гольфа в пределах пяти миль, ни теннисных кортов. Два довольно внушительных купальных домика и деревянные мостки — вот и вся цивилизация. Бизнесмены и деловые люди всех мастей, приезжавшие сюда, предавались рыбалке, плаванию, пешим походам и ничегонеделанию. По большей части именно ничегонеделанию. Время от времени кто-нибудь особенно непоседливый предлагал сыграть в кольца или пляжный гандбол. Если кто-то желал поразвлечься, для этого имелись Брамтон, Коринф и Сиракузы. Однако отдыхающие редко выезжали туда.

Немногие молодые люди задерживались в поселке на все лето — со скуки помереть можно. Но Вирджинии нравилось здесь, ведь Нейл на другом краю света, возможно, рисковал жизнью, и веселая беззаботность сверстников претила девушке.

Тишина, покой, совершенная дикость и неиспорченность Пэнз-Хэвен — как раз то, что нужно было Роберте, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями, подумать о своем мрачном будущем. У нее першило в горле, а глаза горели огнем оттого, что слишком долго пришлось сдерживать себя. Девушка сидела на нижней ступеньке крыльца и вслушивалась в звуки ночи. Лунный свет очертил деревья серебром, мягкий ветерок перешептывался с листвой и напевал свою тихую песенку. Птички сонно чирикали в своих гнездышках. Время от времени где-то вдали кричала одинокая сова, и ее заунывное уханье эхом отдавалась в больном сердце Роберты. Девушка не повернула головы, когда Вирджиния вышла из домика, села рядом с ней и положила руку на ее колено.

— Уже решила, где осядешь. Боб? — тихонько проговорила хозяйка, вглядевшись в несчастно-трагическое лицо гостьи.

— Нет еще, — покачала головой Роберта. — Я послала запрос в клинику Гарсдена, но ответа пока не получила.

— Гарсден? А, «Больница Ребекки Мор». Я о ней слышала и даже кое-что знаю. Ею руководит доктор Тирон Холмс. Он великолепный хирург. Боб, про таких говорят — золотые руки. Надеюсь, у тебя все получится. Там лечилась моя мама, когда упала и повредила себе спину. Никто не мог ей помочь, а доктор Холмс сотворил настоящее чудо. Тебе понравится работать с ним, Бобби.

Казалось, Роберта не слышит ее. Серые глаза девушки не отрываясь глядели на окутанную серебряным лунным покрывалом реку, не спеша катившую свои воды к далекому озеру и дальше — к морю. Внезапно тишину прорезал резкий звук моторной лодки, и девушка вздохнула с облегчением, когда он замер вдали. Мимо беззвучно проплыло каноэ с двумя полуобнаженными гребцами. На том берегу реки горел колоссальных размеров костер, напоенный лесным духом ветер приносил издалека звуки смеха и оркестра. Щеки Роберты прочертили мокрые полоски, но она даже не шелохнулась, чтобы стереть слезы.

— Здесь так красиво, — проговорила она наконец. — Так красиво, прямо до боли.

— Знаю, — прошептала Вирджиния. — Красиво. — И вдруг затараторила: — А как тут спится! Честное слово, иногда я даже не помню, как залезла в постель. Проваливаюсь в сон, как только закрываю дверь спальни. Завтра у нас планируется пикник с барбекю. Папа с утра поедет в город, мясо привезет. Но боюсь, мы будем там единственными представителями молодежи, Боб. Ты не против?

— Против? — удивилась Роберта. — Да я до чертиков рада.

Вскоре к ним присоединилась миссис Саутхард, и все трое молча сидели на ступеньках. Роберта чувствовала, как тишина наполняет ее, проникает в самое сердце, успокаивает измученную душу, прогоняет прочь горькие вопросы. Веселый голос мистера Саутхарда, громогласно пожелавший своему соседу спокойной ночи, прозвучал словно удар. Девушка вздрогнула. Ей совершенно не хотелось вести, какие бы то ни было беседы. Мистер Саутхард подшучивал над ней, а она была не в том настроении, чтобы выслушивать его остроты. Неожиданно Роберте стало стыдно, и она вскочила на ноги. Какой кошмар, вдруг она не выдержит и разревется, словно капризная избалованная дурочка, она, которая никогда не отличалась сентиментальностью и всегда поддерживала беззлобные нападки хозяина семейства.

— Не против, если я лягу пораньше, миссис Саутхард? Я… я очень устала. — К ее ужасу, голос прозвучал жалко и надтреснуто, а в конце и вовсе горло перехватило, и хозяйка поспешно заверила ее, что не будет ничего страшного, если она незамедлительно отправится в постель. Вирджиния даже не шелохнулась, чтобы проводить Роберту, и только позднее девушка поняла всю глубину заботы и понимания будущей снохи.

«Не собираюсь строить из себя дурочку, — разъяренно подумала Роберта, раздеваясь в крошечной гостевой комнатке. — Не собираюсь корчить из себя раздавленное горем создание, которое нуждается в утешении. Случилось то, что должно было случиться. Уилл не раз предупреждал меня. Как все просто — я всегда полагала, что люди говорят то, что думают, судила по их внешности. И принимала как должное: раз Стэн любит меня, то обязательно должен жениться, а как же еще? Я… господи, да я даже сказала ему об этом! Мне казалось, что все признаки налицо. Но дорога жизни нелегка, она полна терний. Ну почему даже у Прунеллы больше здравого смысла, чем у меня, почему?»

Неожиданно девушка повалилась на кровать и дала волю слезам. Вместе с ними выходила и горечь, и, когда истерика прошла, она почувствовала необыкновенную слабость, но горечи больше не было. Внизу, у переднего крыльца, все еще слышались негромкие голоса. Роберта потихонечку проскользнула через холл в такую же крохотную ванную, умылась холодной водой и тихо, как мышка, прокралась обратно к себе.

Утром запах ароматного кофе и жареной ветчины поднял Роберту с постели, заставил надеть халат и тапочки и спуститься в кухню. Вирджиния и вправду варила кофе.

— Лентяйка! — воскликнула хозяйка. — Я-то искупаться успела. Если пойдешь прямо сейчас, как раз успеешь до того, как мама встанет. Папа уже час как уехал. Давай беги, вода — просто класс!

У берега плескалось несколько незнакомых ей людей, и Роберта не стала задерживаться у реки. Она с удивлением обнаружила, что ужасно проголодалась. А ведь только вчера вечером ей казалось, что она никогда в жизни не захочет есть. А еще девушка обнаружила, что утро выдалось просто замечательное. Она поспешила по тропинке навстречу завтраку, чувствуя себя почти виноватой, что посмела радоваться жизни, да еще и проголодаться.

Позднее они с Вирджинией сплавали на весельной лодке в деревню. Роберта могла гордиться собой. Она вела себя очень разумно, и, по правде говоря, на деле это оказалось не так уж и трудно, как ей представлялось. Стэн как бы ушел в далекое далеко, и разбитая любовь последовала вслед за ним, в недосягаемое прошлое.

А может, в ней говорила всего-навсего уязвленная гордость, и больше ничего? В первый раз Роберта критическим взглядом посмотрела на Стэна. Она закрыла глаза и снова, словно наяву, увидела щенячий взгляд возлюбленного, молившего помочь ему. Помочь в чем? Предать девчонку, которая отдала ему всю свою жизнь? Это вряд ли. На чужом несчастье счастья не построить. Она была рада, что отослала его обратно к Сильвии. Роберта горделиво вздернула носик и только теперь почувствовала, что до боли в ладонях сжимает весла, а пальцы побелели. Девушка скорчила кислую мину, глядя в неподвижную спину ничего не подозревающей Вирджинии.