На улице хозяйничал май с его буйством красок. Вдоль забора пестрели лилово-розовые, фиолетовые и золотистые ирисы. Сирень уже растеряла свое былое очарование, но ей на смену пришли мохнатые пионы и каштаны, тянувшие к голубому небу свои нежные соцветия-свечки. Среди всей этой яркой и свежей зелени, порхали и чирикали веселые птички, а воздух был напоен ароматом задора и молодости. Именно в такие дни особенно приятно чувствовать себя юным, живым и полным сил.

Четыре тридцать. До обеда еще есть время, и можно прогуляться по парку. Надо немного отдохнуть и побыть одной. Сегодня днем Роберта проспала дольше обычного, но прошлое дежурство выдалось на редкость тяжелым, и, когда дневная сестра сменила ее в семь утра, девушка буквально валилась с ног. Эстер Виман из 306-й «Б» стало хуже. Конечно, это не было ни для кого неожиданностью, с самого начала все понимали, что шансов у нее — ноль. До болезни она была очень красивой девушкой. Вечером к ней приходил жених, и у Роберты сердце кровью обливалось, когда она слышала перешептывание влюбленных. Эстер пришла к ним в больницу в полной уверенности, что отдых и лечение непременно пойдут на пользу ее ревматическому сердечку. Пациентка делилась с Робертой своими планами на будущее, рассказывала о предстоящей свадьбе, о том, какой дом строит для нее Роджер. Девушка была настолько влюблена, так верила в счастливое будущее, что видавших виды медсестер не могли не тронуть ее слова.

Роберта вздохнула. Жизнь бывает не только прекрасной, иногда она трагична и невероятно жестока. Она быстро оделась и выскользнула из здания через черный ход. Ей не хотелось никого видеть. Народу в парке почти не было, Роберта нашла уединенную лавочку у пруда и села. По чистой глади воды плавали семь белых лебедей, почти не оставляя за собой следа. Как странно, и почему люди сравнивают красивую шею с лебединой? — неожиданно пришло ей на ум.

На другой стороне пруда два парковых садовника высаживали цветы. Один из них полез в карман, вытащил оттуда, то ли печенье, то ли кусочек хлеба, раскрошил его и бросил в воду. Тут же целая стая уток и лебедей кинулась в его сторону, и не успела Роберта моргнуть глазом, как весь хлеб исчез. И птицы, и садовник вернулись к своим занятиям.

Вокруг стояли мир и благодать, и Роберта расслабилась, наслаждаясь красотой весеннего дня. Тут и там мелькали белоснежные цветочки, а чуть поодаль, в самой гуще травы, прятались фиалки, наблюдая за небом своими синими глазками. В ветвях гигантского вяза пела иволга. Прямо над головой девушки послышалось хлопанье крыльев, и мимо пронеслась малиновка. Всем своим видом пичуга показывала, как сильно она занята: собирает соломинки и обрывки веревок, строит гнездо. Роберта стала следить за птичкой. Каждый раз малиновка несколько мгновений раскачивалась на ветке, подозрительно оглядывая окружающий пейзаж, и потом пулей влетала под сень старой яблони, где, видно, и таился ее будущий дом.

Вернулись лебеди, проплывая мимо берега стройной, как на параде, шеренгой. Вдруг рядом с ними в воду упал камень. Маленький мальчик радостно взвизгнул, и к нему заспешил полицейский. Лебеди хрипло загоготали, не понять — то ли сердито, то ли испуганно, тут же растеряли всю свою грацию и, хлопая по воде крыльями, бросились прочь от берега. Гармония была нарушена. Роберта поднялась. Пора возвращаться, больница ждет. Но девушка отдохнула и теперь чувствовала новый прилив сил и готовность с головой окунуться в работу. В ту ночь силы ей особенно понадобились, потому что именно в ее дежурство Эстер Виман покинула этот мир.

Конечно, смерть ее не была неожиданностью. Жениха заранее предупредили, что счет идет на часы, но он никак не мог поверить в это и, когда все было кончено, повел себя словно одержимый. Кричал, чтобы сделали, в конце концов, что-нибудь… Эстер не может умереть… он не допустит этого. Доктор покачал головой, посоветовал молодому человеку взять себя в руки и ушел. Роберта пыталась успокоить его, но он грубо оттолкнул ее от себя. И тут, к ее величайшему удивлению, Роджер закатил глаза и рухнул на пол. Она опустилась на колени рядом с ним, а интерн Джин Грэм лишь мельком взглянул на нервного посетителя и направился к выходу.

— Что, не смог переварить? — цинично ухмыльнулся он.

Роберта окинула его презрительным взглядом. Она терпеть не могла интернов.

— Не все такие крутые, как ты. — В голосе ее зазвенели льдинки. — Они должны были пожениться на следующей неделе… и дом уже готов… а она никогда не увидит его.

У Роберты перехватило дыхание и ком застрял в горле. Это была любовь — настоящая, земная любовь.

— И что с того? — походя бросил интерн. — Ему еще повезло, что все так кончилось. Останься она в живых, висела бы у него ярмом на шее. У девчонки врожденный порок сердца. Сказал бы лучше спасибо, чем падать в обмороки.

— Да пошел ты! — Роберте стало невыносимо горько.

Роджер открыл глаза и безумным взглядом посмотрел на нее.

— Тише, тише, — успокаивала его девушка. — Полежи немного.

Лицо его тут же переменилось — стало жестким и непроницаемым. Молодой человек медленно встал на ватные ноги.

— Значит, вы не смогли спасти ее. — Его спокойный голос наводил ужас. — Зачем тогда вообще нужны больницы? Она так вам верила, а вы предали ее. Да пошли вы все к чертям собачьим! — Он провел рукой по глазам и уставился на неподвижную фигурку любимой на кровати.

Роберта с сочувствием положила ему руку на плечо, но он раздраженно сбросил ее и как ошпаренный выскочил из палаты.

— Милый парнишка, — хмыкнул Грэм, направляясь к выходу. — Может, девчонке тоже повезло, что не придется жить с ним.

Роберта предпочла пропустить это замечание мимо ушей. И почему только все интерны такие: либо зеленые юнцы, либо корчат из себя крутых? Или это «Вестон дженерал» нанимает только таких? Оставалось только надеяться, что следующий пациент окажется не столь тяжелым и ей не придется снова рвать свое сердце. Не так страшно, когда из жизни уходят больные старики, но ведь Эстер была совсем еще девчонкой, не старше ее самой. И впереди ее ждала такая яркая, насыщенная жизнь. И все же в глубине души Роберта знала, что смерть — это всегда избавление, она приходит как друг, а не как враг.

Вот Роджер Хилтон ее и впрямь волновал. Он оказался очень приятным молодым человеком, и Роберта надеялась, что он не наделает глупостей. В конце концов, Эстер без памяти любила его, и все оставшуюся жизнь он будет вспоминать это светлое чувство. Внезапно Роберта поймала себя на том, что думает о Крисе Бакстере. Почему он так и не женился? Что нарушило его планы? Она и раньше не раз задумывалась над этим. Может, невеста променяла его на другого? Отчего-то Роберта была уверена, что она не умерла, слишком уж много горечи сквозило в его голосе, когда он говорил о несостоявшейся свадьбе. Но Крис Бакстер не из тех людей, которых могут сломить разочарования, какими бы горькими они ни были.

Устроив на ночь двух самых капризных пациенток, Роберта вышла в коридор. Было уже десять часов вечера, и в отделении наконец-то наступила полная тишина. Вечерок выдался еще тот. Казалось, что родственников и знакомых всех двадцати девяти женщин ее палаты внезапно охватила лихорадка посещений, и они все скопом ринулись в больницу. Ну и шум стоял! На всех языках мира! Две младшие студентки веселились от души и даже пытались вести между собой беседу на разговорной латыни. Девчушки были умненькими, но совсем еще юными, все в госпитале забавляло их, и они пародировали разнообразные ситуации. Выговоры не имели особого успеха, угомонить подружек надолго не удавалось. Дипломированные сестры обходили эту парочку стороной, стараясь сплавить их кому-нибудь еще, но старшим студенткам нравилась их неугомонность и неугасимая энергия. Они прекрасно знали, что это, к сожалению, ненадолго, очень скоро девчонкам станет не до веселья.

Маленькая черноглазая Роза Марчита со съехавшей на одно ухо шапочкой носилась по коридору, толкая перед собой коляску с Кэрол Салвини, которая лениво развалилась в кресле с прижатой к плоскому животу подушкой, изображая тучную миссис Фроменто. Миссис Фроменто считала себя центром вселенной и полагала, что все медсестры должны по первому зову исполнять любой ее каприз. По утрам она просыпалась первой и тут же требовала умыться, а вечером мадам засыпала самой последней и только после положенной чашки горячего молока с маслом. Не то, чтобы она обожала молоко с маслом, напротив, она вообще не переваривала молоко, просто толстуха считала, что раз положено — пусть дают. Этой высокомерной скандалистке самое место в частной палате с личным обслуживающим персоналом, и дамочка позаботилась о том, чтобы все вокруг знали: она может позволить себе такую роскошь, только вот не собирается швырять на ветер денежки, которые ее муженек добывает потом и кровью. Ни одна больница не стоит, чтобы за нее отваливать столько деньжищ.