— Температура плавления... — задумчиво, словно про себя произнес мужчина.
— Что? — не понял Шилин, решив, что ослышался.
— Один мой старый знакомый... — мужчина вдруг улыбнулся каким-то своим мыслям. — Один мой знакомый говорил, что все на свете имеет свою температуру плавления: любовь, дружба, верность — все!
Само по себе это достаточно очевидно и особого удивления не вызывает. Удивительно другое: насколько она зачастую оказывается мала, эта температура! Отнюдь не миллионы градусов, не пытки и лагеря! Пара дежурных комплиментов.., немножко денег... Люди предают друг друга с неимоверной легкостью!
Глыба льда кажется несокрушимой, но стоит температуре подняться совсем чуточку, буквально на один-два градуса!.. Можно всю жизнь прожить на Северном полюсе и не подозревать этого... Даже не догадываться, что стоит только отплыть чуть южнее — и человек, в которого ты верил, как в самого себя, сразу же потечет, размякнет и превратится сначала в ледяную кашицу, а потом и просто в воду. Аморфную и бесформенную. И от него самого и от всей его хваленой любви и верности не останется ничего. Ни-че-го! Немного грязной и мокрой слякоти на полу.
— Послушайте! — облизнув губы, тихо сказал Шилин. — Почему Вы выбрали именно меня? Ну почему?!
Я всего лишь обычный, простой человек. Не слишком плохой и не слишком хороший. Средний! У меня такая же температура плавления, как и у всех вокруг. Не больше и не меньше. Не надо из меня монстра какого-то делать. Я как все. Больше одного-двух градусов я не выдерживаю. Немножко денег, успеха... просто молоденькое, симпатичное личико — и моя любовь поплыла, растаяла!.. И деньги мне своей бывшей жене отдавать жалко! Пусть хоть с голоду подыхает! Несмотря на то, что мы семь лет вместе прожили. Да, все это так!
Но ведь и Наташка такая же! Мы с ней не герои, одного поля ягодки. Я не Тристан, и она не Изольда. Мы обычные слабые земные люди. Нельзя подходить к нам с какими-то заоблачными критериями. Все вокруг так себя ведут.
С обычной, общечеловеческой точки зрения я абсолютно прав, и никто меня не осудит! Она предала — значит, и я могу! Око за око! Чего тут непонятного? Я, в конце концов, не святой!
— А ведь Вы ее все еще любите, Андрей Александрович, — не отвечая, негромко произнес мужчина.
— Кого, Наташку? — в недоумении уставился на него Шилин.
— Да, — медленно кивнул головой мужчина, — Наталью Федоровну. Иначе бы Вы не мучились все это время и вообще о ней не думали и не вспоминали. И она Вас, кстати, тоже.
— Что?! — выпрямился на кровати Шилин.
— Да-да! — опять кивнул головой мужчина. — Она ведь именно поэтому и возвращается. А вовсе не потому, что ее любовник выгоняет. Она сама от него уходит. Несмотря ни на какие его деньги. Про Ваши новые успехи она еще не знает. И именно поэтому она, кстати, и на развод не подавала.
— А почему же тогда она мне не звонила ни разу? — криво усмехнулся Шилин.
— Ладно, Андрей Александрович! — поднялся со стула мужчина. — Вы теперь все знаете, а там уж смотрите сами. Вам решать, — он повернулся и пошел к двери.
— Подождите, подождите! — закричал ему в спину Шилин, вскакивая с кровати. Но было уже поздно. Шилин сгоряча выбежал было из комнаты и тут же остановился. В коридоре никого не было. Мужчина исчез.
* * *
Остаток ночи Шилин не спал. После разговора с мужчиной на него словно умиротворение какое-то снизошло. Все посторонние мысли, проблемы, обиды словно вдруг отступили, отодвинулись куда-то на второй план. Осталась только одна, главная проблема: он и она.
Шилин вспоминал, перебирал в памяти день за днем эти семь лет: знакомство.., свадьба... медовый месяц... всю их немудреную, но в то же время подчас такую прекрасную жизнь. Радости... ссоры... счастье... горе... «А я!.. А она!..» Та же вечная игра. Судьба завершала еще один круг. Возможно, теперь уже последний.
* * *
Наташа позвонила днем, около двенадцати. Они обменялись буквально парой слов и договорились встретиться через час у метро. Лифта долго не было, и Шилин решил пойти пешком. Он неторопливо спускался вниз по лестнице, рассеянно глядя перед собой. Внезапно взгляд его за что-то зацепился. Шилин вздрогнул и остановился.
На подоконнике лежал кусок стекла. Шилин некоторое время задумчиво смотрел на него, потом осторожно взял в руки, помедлил и аккуратно опустил себе в карман.
* * *
И спросил у Люцифера Его Сын:
— Что такое любовь?
И ответил Люцифер Своему Сыну:
— Бегство от одиночества. Всего лишь бегство от одиночества...
СЫН ЛЮЦИФЕРА. День 28-й
И настал двадцать восьмой день.
И сказал Люцифер:
— Счастье — это состояние души. Никогда не пытайся ничего изменить, если ты счастлив. Помни, что улучшиться уже ничего не может. Все может только ухудшиться.
НОЖНИЦЫ
«Defenda me dios de mi» —
«Защити меня, Господи, от меня самого».
Испанская поговорка
«Nemo enim resistit sibi cum coeperit im pelli» —
«Кто начал тревожиться, тому себя не сдержать»(лат.)
Сенека, «Письма»
«Stillicidi casus lapidem cavat» —
«Капля точит камень»(лат.)
Лукреций.
— Ты меня любишь? — Ксюша так доверительно и ясно смотрела на Черновского, что у того захватило дух.
Господи, — подумал он, — за что Ты мне дал такое счастье? Я его недостоин! Спасибо Тебе, Господи! Я, наверное, самый счастливый человек на земле. Большего счастья смертный просто не в силах вынести!
Он хотел сказать все это Ксюше, как-то передать, объяснить ей это свое состояние, поделиться им с ней, попытаться выразить его! — но нужные слова, как обычно, не находились. Да и не существовало, наверное, в человеческом языке таких слов! Все, что приходило на ум, было бессильно и бледно.
Поэтому Черновский ограничился тем, что покрепче прижал жену к себе и нежно погладил по голове.
— Ну, скажи! — тихо шепнула она.
— Люблю, — пробормотал Черновский и поцеловал ее. — Конечно, люблю, ты же знаешь!
— А почему ты тогда мне об этом никогда не говоришь? — Ксюша чуть отодвинулась и с ласковой укоризной посмотрела Черновскому прямо в глаза.
— Разве? — опять поцеловал он ее. — Мне кажется, что я только об этом и говорю...
— Нет, — медленно покачала она головой. — Никогда не говоришь...
Черновский испытал приступ какого-то щенячьего восторга. Ему захотелось завилять хвостом и залаять. И потом лизнуть жену в нос, чтобы хоть так выразить переполнявшие его чувства.
— Милая!.. — с усилием начал он, мучительно подбирая слова. — Милая моя! Родная! Я люблю тебя так, как, наверное, никто в этом мире! Ты все, что у меня есть! Нет у меня никого: ни отца, ни матери — только ты! (Родители Черновского были вообще-то живы.) У меня даже Бога нет! Ты мой Бог.
В Библии говорится, что человек должен любить Бога больше всех: жены, детей, родителей. И что домашние его — враги его. Так вот, это не про меня.
Тебя я люблю больше всех! Больше Христа, больше всего на свете! Ты и есть мой Бог. Только ты! И другого мне не надо.
Ксения молчала. Черновскому показалось, что она даже слегка растерялась.
— А ты? — требовательно спросил он. — Ты кого-нибудь любишь больше меня?
— Глебушка, ты такие вещи говоришь... — неуверенно проговорила жена. — Это грех!..
— Нет, скажи мне! — Черновский и сам не понимал, что это на него нашло, но уже не мог остановиться. — Кого ты больше любишь: меня или Бога? Скажи! — решительно произнес он таким тоном, будто речь шла, по меньшей мере, о жизни и смерти. (Господи! Что за чушь я несу! — мелькнуло у него в голове.)
