— Вы же знаете.., — тяжело ворочая языком, пробормотал Маер. — Я встретил ЕЕ, женщину моей мечты. Настоящую любовь.

— Настоящую, говорите?.. — насмешливо усмехнулся мужчина. — Первого сорта, значит... Та была второго, а эта, значит, первого... первой свежести. Как знаменитая булгаковская осетрина. Ну, что ж, похвально, Арнольд Леопольдович, похвально... А почему Вы, кстати, так уверены, что именно эта — настоящая? — мужчина с любопытством посмотрел на Маера.

— Что значит «именно эта»? — в недоумении переспросил тот.

— Ну, а вдруг Вы завтра еще и новую любовь встретите? Еще лучше и «настоящее»? Еще свежее? Совсем уж высшего сорта? Экстра!

Маер растерянно молчал.

— Ладно, Арнольд Леопольдович, — вздохнул его собеседник. — Вы теперь знаете, как меня искать. Если вдруг понадоблюсь... Просто подумайте.

— А зачем Вы мне теперь можете понадобиться? — непонимающе переспросил Маер.

— Ну, всякое бывает! — рассмеялся мужчина. — Все же относительно. Вы же теперь знаете, жены имеют обыкновение портиться. От длительного хранения. Терять свежесть. Как осетрина. Да и вообще! Зачем пользоваться первым сортом, если где-то существует высший? Человек же должен стремиться к совершенству. Вечно искать свой идеал. В общем, вызовите меня, и мы вместе... подумаем тогда, как Вам помочь. Прощайте. Пока.

— Подождите, подождите! — в панике закричал Маер. — А сейчас-то мне что делать?! Чтобы не менять в будущем ничего?!

— Ничего не делайте, — мужчина опять усмехнулся. — Пусть все, как шло, так и идет.

* * *

— Может, нам с Коленькой лучше все-таки не лететь сейчас? — вопросительно посмотрела на Маера вошедшая в комнату жена, роясь в гардеробе. — Не хочется мне чего-то... Может, лучше все вместе полетим, в понедельник? Когда ты освободишься?

— Нет, Тань, — глухо ответил Маер и опустил глаза. — Нет. Давай уж, как решили. Чего вам тут в Москве в этой жаре париться...

* * *

И сказал Люцифер Своему Сыну:

— Предавший единожды всегда предаст и снова. При первом же удобном случае. Предательство — это черта, преступившим за которую уже нет возврата.

И настал двадцать четвертый день.

И спросил у Люцифера Его Сын:

— У Христа никогда не было возлюбленной. А у Меня? Смогу ли Я полюбить обычную, земную женщину?

И ответил Люцифер Своему Сыну:

— Да. Если захочешь.

«Ну что ж? Ты будешь там со мной!»

М. Ю. Лермонтов, «Демон»

«Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих,

что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал».

Бытие

Она(нежно): Что с тобой, любимый? Ты сегодня какой-то не такой...

Он(сумрачно): Да... (решительно) Нам надо расстаться!

Она(пораженно): Расстаться?!.. Но почему?.. Что случилось?..

Он(тоскливо): Я не могу больше оставаться здесь. Я должен вернуться.

Она(так же пораженно): Вернуться?.. Но куда?.. Зачем?..

Он(страдая): Я не могу тебе этого объяснить...

Она(с мучительной, жалкой улыбкой опускаясь в кресло): Да... Что ж... Если должен, то конечно... Что ж...

Он(с тревогой бросаясь к ней): Что с тобой, солнышко мое?! Тебе плохо?

Она(с той же жалкой улыбкой): Нет-нет, что ты, милый. Просто голова немножко закружилась. Сейчас все пройдет. Не обращай внимания.

Он(после мгновенного колебания, решившись): Я... Я смотрю на тебя сейчас, звездочка моя, солнышко мое, и сердце рвется у меня на части от любви и нежности! Рвется как паутинка, как папиросная бумага. Как тоненький-тоненький, тончайший листик ослепительно-белой бумаги. И эти белые, белые клочки его медленно-медленно, как снег зимой, падают мне на душу. Но не тают там, потому что душа у меня холодна, как лед. И не растопит ее ничто! Даже любовь! Даже такая горячая, пламенная, яркая и чистая, как твоя, солнышко мое ненаглядное, счастье мое единственное, радость моя.

Я люблю тебя, люблю! Люблю больше всего на свете! Больше жизни. Больше себя самого! О, если б я мог!.. Я бы отдал не колеблясь эту постылую жизнь всего только за одно мгновенье!.. Лишь бы не уходить сейчас, лишь бы остаться с тобой навсегда, навек!

Но я не могу. Я не человек, любимая. Я... я демон. Падший! Я пришел из бездны, и я должен сейчас уйти туда. Вернуться. Время мое на земле истекает.

Нет-нет, не перебивай меня! не говори ничего, пожалуйста! Пожалуйста, не говори!.. Закрой просто глаза... закрой... закрой... и слушай меня... слушай... слушай... слушай... Сейчас я поцелую тебя последний раз... вот так... и ты тихо уснешь и навсегда забудешь все. Забудешь меня и забудешь нашу любовь.

Ты никогда больше не вспомнишь обо мне, потом, когда проснешься. О наших днях и наших ночах. А нам ведь было хорошо вдвоем, правда, любимая?.. Но все это сейчас навсегда минет, канет, исчезнет, сотрется у тебя из памяти, как будто никогда ничего и не было. Так лучше.

И ты проживешь еще долгую, счастливую жизнь. Ты выйдешь замуж и полюбишь своего мужа. У тебя будут прекрасные дети и чудесные внуки. Все у тебя будет хорошо. Я позабочусь об этом, любимая, обещаю!

Но меня ты больше никогда не увидишь. Прощай же!

(Поколебавшись еще мгновение, вкладывает в руку спящей девушки какой-то предмет) И пусть этот амулет хранит тебя! Пусть он принесет тебе счастье! Прощай!

(Еще раз целует ее и исчезает.)

* * *

— Бабушка, смотри, что я нашел! — пятилетний Славик протягивал Антонине Захаровне какую-то небольшую изящную черную фигурку.

— Что это? Где ты взял? — Антонина Захаровна с удивлением взяла фигурку и принялась ее разглядывать.

— А в шкафу! — внук неопределенно махнул рукой куда-то в глубину квартиры и тут же, повернувшись, с громким топотом убежал в соседнюю комнату.

Антонина Захаровна с недоумением вертела фигурку в руках.

Что это такое? Божок какой-то?.. Идол?.. Сувенир?.. Из чего она, интересно, сделана? Это камень, что ли, такой? Ну да, камень, наверное... Никогда таких не видела! Абсолютно черный! Откуда он вообще взялся в ее квартире?! А красивая ведь вещица! Что она мне напоминает?..

На дне памяти шевельнулась вдруг слабая-слабая тень, легкий, еле слышный отзвук каких-то далеких-далеких, давным-давно исчезнувших и позабытых воспоминаний, и сразу же все исчезло.

Антонина Захаровна с напряжением наморщила лоб.

Что же?.. Что же?.. Вот! Никак не могу вспомнить!.. Память стала совсем дырявая, как решето. Что-то... Что-то... Нет! не вспомнить!

Она с досадой отложила фигурку в сторону. Ладно, потом, может, вспомню. Попозже.

Антонина Захаровна попыталась заняться делами, как-то отвлечься, но взгляд ее, помимо воли, то и дело останавливался на загадочной фигурке. Она притягивала его как магнитом.

Антонина Захаровна попробовала было убрать фигурку в ящик стола, спрятать, но и это не помогло. Чем бы она ни занималась, что бы ни делала, она все время о ней помнила. Это было прямо наваждение какое-то! Кошмар! Мистика!

Так прошел день. Потом второй.., третий... Наконец, на четвертый день бедная женщина осознала, что дальше так продолжаться не может! Еще немного, и она просто с ума сойдет! Рехнется! Тронется!

Она думала о фигурке все время, буквально день и ночь. Засыпала и просыпалась с мыслью о ней. И все время что-то старалась вспомнить... вспомнить... Что-то очень важное... Очень!.. Иногда ей казалось, что вот-вот!.. наконец-то!.. еще немножечко!.. вот сейчас!.. — но в самое последнее мгновенье капризное и неуловимое воспоминание опять коварно ускользало.