Валентина, жена Алымова, на свадьбу его сестры Надежды идти отказалась наотрез. Они с Надькой давно друг друга недолюбливали. Да не недолюбливали даже, а просто терпеть друг друга не могли! Как кошка с собакой.

Надька, как только увидела Валентину первый раз, сразу же сказала брату: «Ты что, получше не мог никого найти? Где у тебя глаза?»

Алымов тогда смертельно обиделся и не разговаривал потом с сестрой целую неделю. Впрочем, на свадьбу брата Надя все же пришла. В отличие от Валентины...

Ладно, впрочем. Все эти бабские дела!.. Лучше в них не лезть. Не соваться. Сами пусть между собой разбираются. Не пришла — ей же хуже! Пусть дома теперь сидит, дуется. Со своими обидами.

Алымов хлопнул еще одну рюмку и совсем повеселел. Все было замечательно. Мир был прекрасен! Музыка прекрасная, настроение прекрасное, люди вокруг прекрасные!.. Все прекрасно!

Добрые чувства переполняли Алымова. Хотелось сделать что-то хорошее. Заплакать от умиления. (Сестра все же!.. Замуж выходит!.. За хорошего человека!..) Сказать что-нибудь умное и значительное... Чем-нибудь всех поразить... Удивить... Привлечь к себе всеобщее внимание! Подвиг какой-нибудь совершить. Ну, или, в крайнем случае, хотя бы еще выпить.

Алымов уже протянул было руку к стоявшей рядом с ним на столе бутылке «Смирновки», но в последний момент опомнился.

Не!.. Хватит пока, пожалуй! Чего-то я... Надо тормознуть немного. Чего я гоню! Успею еще нажраться.

Он с сожалением последний раз посмотрел на бутылку и со вздохом откинулся на спинку стула.

А может, и хорошо, что Вали нет? — пришло вдруг ему в голову. — Выпью хоть в жизни раз спокойно, по-человечески... А то бы каждую рюмку сейчас считала!..

Жену свою Алымов вообще-то любил. Ну, может, не как Ромео Джульетту, но любил. Верил ей, был искренне к ней привязан. Ну, в общем, любил. Любил, как умел.

Конечно, баба она была непростая, что и говорить, но... Кто из нас без недостатков?! Алымов и сам был не сахар. Скандалили, конечно, не без этого. Всякое бывало! Но это же нормально. Недаром ведь говорится: милые бранятся — только тешатся! Народная мудрость.

Да и какая баба не любит хоть бы время от времени зубки показывать? Это уж у них в крови.

Все время тебя на прочность пробует. То так, то эдак. Если силой не получается — то лаской. И если почувствует где-то слабину — сразу же норовит тебя оседлать. А спроси ее: зачем тебе это, дура, надо?.. Сама не знает. Да ни зачем! Порода у них просто такая. Бабья.

Ласкаешься —

Потому что кошка.

Кусаешься —

Потому что сука.

Алымов как-то случайно наткнулся в Интернете на это коротенькое четверостишье, и оно ему очень понравилось. Он его потом несколько дней кряду всем цитировал и к месту, и не к месту. Даже в тетрадь потом специальную себе его записал. Правда, по памяти — в оригинале оно, кажется, было в другой разбивке и вообще без знаков препинания. Ну, не важно...

Алымов лениво оглядел стол. Веселье было уже в полном разгаре. Гости разбились на группки и оживленно между собой беседовали, выпивали, о чем-то горячо спорили, снова выпивали... Короче, все как обычно. Путем. Как надо. Одна только Надька сидела трезвая и сияющая, как новенький пятак. Жених ее, впрочем, тоже, кажется, почти не пил. Так, пригубливал только.

Надо же... — с пьяной иронией подумал Алымов. — К брачной ночи они, что ли готовятся? Ребенка зачинать? Неужели она ему еще даже не давала ни разу?

Алымов испытующе посмотрел на сестру. Что она далеко уже не девочка, он знал точно. «Девочка»!.. Два аборта!

Понятненько... Заморочила, значит, парню голову. А еще про его Валентину чего-то там вякала!

«Да она такая!.. Да она сякая!.. Да ты посмотри!..»

Да ты лучше на себя посмотри! Скромница ты наша. Все вы, бабы, одинаковые!

— Да все они, бабы, одинаковые! — услышал вдруг Алымов, как эхо своих собственных мыслей, чей-то громкий возглас и даже вздрогнул от неожиданности.

Разговаривали двое. Какой-то незнакомый толстяк, в съехавшем набок галстуке, размахивал руками и горячо доказывал что-то своему соседу, невозмутимому элегантному мужчине лет сорока-сорока пяти, небрежно развалившемуся в кресле с бокалом вина в руке и рассеянно, с видимой скукой, ему внимавшему. Поймав взгляд Алымова, мужчина легко, одними глазами, улыбнулся и даже чуть заметно пожал плечами: «Видите, мол!.. Вот пристал!..»

Алымов невольно прислушался.

—... на погибель человеков! В невестах-то они все хороши! — разглагольствовал толстяк. — Только оттуда же тогда злые жены берутся? Как сказал один умный человек: в природе из отвратительной гусеницы получается прекрасная бабочка, а у людей все наоборот — прекрасная бабочка превращается со временем в отвратительную гусеницу.

Мужчина снисходительно на него посмотрел: «Ну что Вы, Вадим Викторович! — усмехнулся он и незаметно подмигнул Алымову. — Женщина — венец творения! Как говорят французы: чего хочет женщина, того хочет Бог».

— Недаром дьявол именно Еву искушал! — запальчиво закричал в ответ толстяк и смахнул на пол свою рюмку.

— К счастью! — мягко проговорил мужчина, по-прежнему глядя в глаза Алымову.

Толстяк же, похоже, вообще ничего не заметил.

— Потому что Адама искушать бесполезно! — как ни в чем ни бывало продолжал орать он. — Все равно толку от него никакого! Даже если сам он яблоко и съест, еще Еву убедить надо. А черта с два ее тогда убедишь! Да она в пику Адаму есть ничего не будет! Просто чтобы досадить ему и доказать, что она всегда права. Короче, главная у них — Ева. Как она решит, так и будет! Вот если она съест, то уж и Адама наверняка заставит.

— Получается, что Дьявол умнее Бога, — лениво заметил мужчина.

— Я этого не говорил! — опешил от неожиданности его собеседник.

— Ну как же, Вадим Викторович! — мужчина насмешливо покрутил в руках бокал. — Вы же сами только что заметили, что Бог в Библии всегда обращается исключительно к Адаму, а Дьявол — к Еве. Так что выводы напрашиваются.

— Про Бога я ничего не говорил, — смущенно повторил толстяк.

— Ладно, ладно, Вадим Викторович! — примирительно заметил мужчина. — Не будем отвлекаться. Продолжайте, прошу Вас.

— Да... — неуверенно пробормотал его сбитый с толку собеседник и поискал взглядом свою рюмку.

Мужчина тотчас предупредительно придвинул ему соседнюю и ловко наполнил ее водкой.

— А... спасибо!.. — автоматически поблагодарил толстяк и тут же залпом ее выпил. Кажется, он даже не понял, что это не его рюмка.

Алымов завистливо сглотнул.

Черт! Может, и мне уже пора? — мельком подумал он. — За компанию... Налью-ка, пожалуй. Пока суть да дело. Пусть стоит... Наготове...

Толстяк же тем временем уже успел запихнуть себе в рот целиком какой-то чудовищных размеров бутерброд и начал его громко и аппетитно жевать, чавкая и мыча что-то нечленораздельное, пытаясь, видимо, разговаривать и с полностью набитым ртом.

— М-м-му... М-м-ме...

Мужчина терпеливо ждал. Толстяк, наконец, сделал один огромный героический глоток, чуть отдышался, и тут же затараторил как из пулемета.

Алымов невольно улыбнулся. Как плотину прорвало!

— Вот Вы все смеетесь (мужчина вопросительно изогнул бровь), а вот ответьте-ка мне, почему ситуация, когда муж узнает о похождениях своей благоверной последним, совершенно обычная, в то время как обратное абсолютно немыслимо? Ну, то есть ситуация, когда все вокруг знают, кроме мужа — встречается сплошь и рядом; а вот ситуация, когда все вокруг знают, кроме жены — невозможна в принципе! Жена всегда узнает все одной из первых.

— Ну, может, это потому, что женщину труднее обмануть? — предположил мужчина. — Они тоньше чувствуют ложь и обман?

— Ха-ха-ха! — сардонически расхохотался толстяк. — Ерунда! Е-рун-да. Чепуха, батенька. Реникса!

(Какая еще «реникса»?.. — недоуменно подумал Алымов. — А, это из Чехова, кажется.., — в следующую секунду сообразил он, — «чепуха» в латинском написании. Если считать, что все буквы в слове — латинские.)