— Ой, прости, пожалуйста, Рауль, — произнесла Ребекка, все еще обнимая меня. — Просто как подумаю, что она была на волосок от смерти…

— Ладно, Бека я ее в обиду не дам.

Мужчина, которого Ребекка назвала Раулем, взял меня под руку и стал рассказывать:

— Никки, мы уже встречались, но ты, как я вижу, меня не помнишь. Не представляю, как переживу эту удручающую новость. Впрочем, ладно. Присядь-ка на краешек стола, а Пит посмотрит, что у нас со светом.

Я послушно уселась на краю огромного стола, удостоверившись, что мое белое прозрачное платье по-прежнему скрывает все то, что ему полагалось. Выяснилось, что скрывает оно довольно слабо.

— Успокойся, — сказал Рауль, тут же заметивший мои попытки подтянуть ткань на грудь. — Мы тебя по-всякому уже миллион раз видели. Так, теперь ложись на живот, согни ноги в коленях и скрести каблуки в воздухе. Локтями упрись в стол, подбородок обхвати руками. Норман, волосы!

Норман быстро поправил прическу, после чего по команде Рауля мне пришлось вывернуться в совершенно невозможную позу. Было неудобно, даже больно.

— Уже лучше. Джентльмены, прошу занять места.

Я не видела, что происходило сзади, потому что отчаянно старалась удержать позу, несмотря на боль. Вероятно, мистер Старк с сыном уже расположились на своих местах, так как Рауль проговорил:

— Очень хорошо. Теперь давайте посмотрим, что получится на «Полароиде».

«Что ж, по-моему, терпимо», — размышляла я, пока фотограф Гвен щелкал «Полароидом». И чему так смеялась Лулу, когда я заявила, что не вижу ничего тяжкого в работе модели? Никаких особых перенапряжений… хотя шея все-таки немножко затекла. И кажется, тушь попала в глаз. И…

— Никки, Никки, — вернул меня к действительности голос Рауля. — Можно не делать такое страдальческое лицо? Знаю, что больно, дорогая, постарайся отвлечься. Подумай о чем-нибудь веселом. Веселые мысли — веселое лицо.

Я с ужасом поняла, что кривлюсь от боли, и тут же изобразила улыбку в тридцать два зуба.

— Не до такой же степени веселое, — поддел Рауль. — У тебя сейчас рот треснет. Расслабься. Мне нужны сочные губы. Дэниз, ты поможешь? Ага. Вот так. Еще немного…

А потом Рауль в окружении остальных стал рассматривать полароидные снимки. Думая, что все позади, я стала садиться. Как только переоденусь, надо будет поговорить с мистером Старком.

— Никки, дорогая, — откуда-то позвала Ребекка. Из-за слепящих софитов я ее даже не видела. — Куда собралась-то?

— Переодеваться, — простодушно ответила я.

— Съемка не окончена, — вставил Брендон со смешком. — Она даже еще не началась.

— Но… — Я замолчала, глядя на десятки моментальных снимков разбросанных по полу.

— Это тестовые кадры, — объяснил Брендон. — Я смотрю, тебе здорово мозги проветрило на скутере того придурка.

Я ощетинилась:

— К твоему сведению, Габриель Луна — талантливый автор-исполнитель, работающий в поте лица, не то что некоторые.

Брендон воинственно задрал подбородок:

— А к твоему сведению, у меня несколько договоров в работе. И вообще я сейчас записываю свой альбом.

Я хотела заорать: «Еще бы! На деньги папочки». Но не решилась в присутствии Роберта Старка. Он, конечно, был занят тем, что проверял электронную почту на своем (почему-то не фирменном старковском) телефоне, однако рисковать не хотелось. Учитывая, что мистер Старк контролировал компьютер Никки, он вполне мог одновременно вслушиваться и в наш с Брендоном разговор.

— Дети, не ссорьтесь, — примирительно сказала Ребекка откуда-то из темноты позади софитов. — Никки, Рауль тебе скажет, когда можно расслабиться.

Только теперь до меня дошло, почему смеялась Лулу, услышав мои слова о легком труде модели. Ничего легкого тут и в помине нет. Если только вам не покажется легким сделать сочные губы или изобразить веселое лицо, одновременно заворачиваясь в самую неудобную на свете позу, при этом стараясь не размазать макияж, не выставить грудь на всеобщее обозрение, чувствовать себя комфортно в туфлях на двенадцатисантиметровых шпильках, а еще не замечать, какой же все-таки идиот твой бывший парень. Смею вас уверить, это очень нелегко. В особенности если работаешь моделью первый раз в жизни, да к тому же в чужом теле.

Только через два часа Рауль дал отмашку об окончании съемок, сказав, что теперь у него достаточно материала, с которым он может работать. Меня крутили итак, и сяк. В очередной раз Раулю понадобилось, чтобы я откусывала большое красное яблоко. Оно оказалось муляжом и было гадким на вкус. Потом Рауль заставил меня повиснуть на шее у Брендона, словно я какая-нибудь мартышка, цепляющаяся за свою мамашу. Я заявила Раулю, что эта поза пропагандирует половую дискриминацию, потому что подразумевает, что женщины беспомощны без крепкого мужского плеча. Честно говоря, я произнесла свою тираду в большей степени из-за того, что, обнимая Брендона, вспомнила, как мне понравилось с ним целоваться, и захотела поцеловать его снова. Впрочем, целоваться с ним все-таки не стоило, учитывая, что Брендон злился после истории с Габриелем, а мое сердце принадлежало совершенно другому человеку. Рауль, естественно, пропустил замечание мимо ушей, а Ребекка отвела меня в сторону и поинтересовалась, хорошо ли я себя чувствую. «Раньше ты прекрасно понимала, что не стоит критиковать мнение арт-директора», — напомнила она. Я ответила Ребекке, что средства массовой информации навесили на женщину ярлык инфантильного существа, и спросила, как может она им в этом помогать.

Ребекка внимательно на меня посмотрела и произнесла:

— Тебе после удара головой чего-нибудь прописали? Если да, то надо срочно увеличить дозировку.

В какой-то степени я ее понимала. Если я буду выпендриваться, они просто наймут другую модель. И все-таки было ужасно стыдно прижиматься грудью к Брендону. И что самое страшное — ни он, ни я не возражали. Более того, Брендон уже не так бесился по поводу той злосчастной поездки на скутере. Стоило в процессе съемок полчаса поприжиматься грудью к его спине, как он, растаяв, прошептал:

— Что сегодня делаешь?

Вопрос застал меня врасплох, и я выпалила:

— Кто? Я?

— Нет, — язвительным тоном ответил Брендон. — Я у Пита спрашиваю. Конечно, ты!

— Не знаю пока. Наверное, домой поеду. А что?

— Круто, — сказал Брендон. — Я, наверное, заскочу к тебе.

И тут я почувствовала, что краснею. Конечно, я в таких делах полный чайник, но даже мне было ясно, что означала фраза «заскочу к тебе». По крайней мере, я догадывалась об истинном смысле его слов, учитывая, где находилась моя грудь в тот момент. Более того, не стоило особого труда предположить, где именно она могла оказаться в ближайшем будущем. Причем, зная характер Никки и то, как она реагирует на поцелуи парней, я уже знала, что сильно возмущаться не стану. Ей очень подходило определение «похотливая», так часто употреблявшееся в любовных романах Фриды, которые (признаю) мне, в принципе, нравилось читать. Никки тут же становилась похотливой, стоило какому-нибудь парню начать с ней лизаться. То есть теперь уже со мной. А как же Кристофер? Несмотря на всю мою влюбленность, я ни разу не пыталась приблизиться к нему на расстояние поцелуя… Господи, как же все это сложно!

Я попыталась изобрести какую-нибудь отговорку, чтобы Брендон не приезжал в пентхаус. В итоге мне пришла в голову блестящая идея.

— Я сегодня пораньше лягу. Завтра школа. Брендон, видимо, скорчил в ответ такую гримасу, что фотограф Гвен даже попросил его по возможности изменить выражение лица.

— Школа? Ты серьезно?

— Серьезно. Трайбекская экспериментальная школа. Мой первый учебный день. Надо выспаться, чтобы завтра хорошо выглядеть. И вообще, после того несчастного случая…

— Я думал, школа — это только рекламный трюк, — изумился Брендон.

Я возмущенно отодвинулась от него:

— Рекламный трюк? Кто тебе такое сказал?

— Никки, — взмолился Гвен. — Пожалуйста, вернись на место! Питу надо только свет поправить.