Она на мгновение замолкла, а затем добавила:

— И не сообщали налоговому инспектору о том, что твой отец включал этих четырех единорогов в перечень необлагаемого налогом имущества, а на самом деле оставлял их себе.

Джек не был настолько разгневан, чтобы не заметить ее приверженности к местоимению “мы”, которое специалисты по грамматике называли “частицей двусмысленного презрения”.

Джеку пришло в голову, что в объяснении Р-ли насчет набегов дракона есть одно упущение. Если в действительности был заключен такой договор, то почему бы им просто-напросто не забирать этих четырех единорогов и не отдавать чудовищу? Зачем прикрывать пустопорожней болтовней опасные ночные вылазки зверя? Все это как-то плохо вязалось между собой.

Правда, гривастые лгали очень редко, но все же время от времени они прибегали ко лжи. И тогда они обращались к детской речи. Она и сама использовала этот прием в разговоре с ним.

Однако это вовсе не означало, что она говорит неправду, потому что она научила его этому языку, когда они играли детьми на ферме, и было вполне естественно сейчас воспользоваться этим.

Эгстоу, смотритель моста, стоял на дороге рядом с высокой круглой башней из камня с вкраплением кварца, которая была его домом. Он рисовал на большом холсте, укрепленном на мольберте.

Его жена Вигтва сидела на корточках метрах в тридцати от него на берегу ручья. Она сдирала чешую с какого-то двуногого животного длиной более полуметра, которое только что выудила из воды. Неподалеку в воде плескались трое ребятишек. Ана, девочка пяти лет, была неотлечима от обычного ребенка ее возраста. Только при внимательном рассмотрении можно было обнаружить пух, начинавшийся от затылка и покрывавший углубление вдоль позвоночника.

У Крейна, мальчика десяти лет, хребет уже отливал золотом, когда он поворачивался под определенным углом к солнцу.

Лида, которой было около тринадцати лет, могла служить иллюстрацией предпоследней стадии роста волос на коже гривастых. Оранжево-красная гривка длиной в дюйм делила ее спину на две части и свисала на фут с копчика. Нижняя часть живота была отмечена первыми признаками намечающегося ромба и “кольца женственности”. Эти первые намеки плюс слегка вздутые груди предвещали грядущее великолепие взрослой сирены.

Р-ли издала восторженный визг при виде своих родственников и побежала к ним. Эгстоу отложил палитру и кисть. Вигтва выронила чешуйчатую тварь и кинулась к мосту. Позади нее, крича от радости и брызжа водой, бежали дети.

Они без конца обнимали и громко целовали Р-ли, смеясь и громко крича. Она тараторила без умолку, выразительно жестикулируя, пытаясь рассказать за несколько минут то, что она пережила за последние три года.

Джек стоял в стороне, когда ее дядя подошел к нему и спросил по-английски, не хочет ли он отведать свежего хлеба и выпить кружку вина или пива. Чуть позже будет и жареное мясо.

Джек ответил, что у него нет времени ждать мяса. А вот хлеба и вина он с удовольствием отведал бы.

— У тебя не будет недостатка в компании людей. И у нас есть еще один гость, — сказал Эгстоу.

Он махнул рукой мужчине, который только что вышел из башни. Джек удивился. На незнакомцев в этом пограничном округе всегда смотрели с любопытством и не без опаски. Особенно на тех, которые дружны с туземцами и запросто заходят в их жилища.

— Джек Кейдж, познакомься с Ментео Чаковилли, — сказал Эгстоу.

После того как они обменялись рукопожатием, Джек спросил:

— Вы родственник нашего соседа Эда Чаковилли?

— Все люди в конечном счете — братья, — без улыбки произнес незнакомец. — Тем не менее и он, и я могли бы проследить свое происхождение от грузина, фамилия которого была, если не ошибаюсь, Джугашвили. Точно так же я могу проследить происхождение своего имени. Ментео звали одного из индейцев племени краотанов, которые пришли сюда вместе с жителями колонии Роанок. А у вас?

“Черт бы тебя побрал!” — подумал Джек и решил отделаться от парня как можно быстрее. Очевидно, он один из тех, кто носит у себя в голове все генеалогическое древо и не жалеет времени на обследование каждого черенка, каждого листика и даже жилки в листике. Джек считал это пустым времяпрепровождением: ведь если на то пошло, любой человек может утверждать, что происходит от любого из первоначально похищенных.

Чаковилли было на вид лет тридцать, он был смугл и чисто выбрит. Лицо скуластое, пухлые губы и крупный с горбинкой нос. Одет он был щегольски: белая фетровая шляпа с широкими полями и высокой тульей, пиджак из темно-синей кожи оборотня, пояс с медными застежками, с которого свисали нож из медного дерева и рапира. Короткая белая в красную полоску юбка тщательно отутюжена. Такие кильты давно уже носили в столице, но здесь в сельских районах они еще не стали популярными. Костюм завершали высокие, закрывающие икры, коричневые сапоги.

Джек попросил разрешения взглянуть на рапиру. Чаковилли резким движением выхватил ее из ножен и подбросил в воздух в расчете на то, что Джек поймает ее. Юноша ловко поймал оружие за рукоятку, но ему не понравился этот трюк незнакомца: он явно хотел застать его врасплох и выставить неуклюжим. “Столичная штучка!” — подумал про себя Джек и пожал плечами.

Это движение не ускользнуло от зорких черных глаз: полные губы раскрылись, обнажив не характерные для людей белые зубы, похожие на зубы сирены.

Джек принял позу, которой его научили в школе фехтования в Слашларке, отдавая незнакомцу честь, а затем сделал выпад в сторону воображаемого противника. Некоторое время он сражался как бы с тенью, пробуя возможности оружия. Затем вернул рапиру владельцу.

— Удивительно упругая, — заметил он. — Сделана из нового, гнущегося стекла, не так ли? Мне очень бы хотелось иметь такую. Здесь я еще не видел такого оружия, но слышал, что гарнизон Слашларка хотят оснастить новейшим вооружением и обмундированием. Стеклянные шлемы, панцыри, латы и щиты, копья и наконечники для стрел. Говорят, что уже есть такое стекло, которое выдерживает взрыв порохового заряда. Это значит, что вскоре могут появиться и ружья. Хотя, насколько я понимаю, стволы могут быть использованы только десяток раз, может быть, чуть больше, после этого их придется выбросить.

Он замолчал, уловив едва заметный кивок головы собеседника в сторону приближающегося смотрителя.

— Все это только слухи, — сказал Чаковилли. — Но чем меньше об этом будут знать гривастые, тем лучше.

— Да, я понимаю, — промямлил Джек. У него было такое ощущение, что он выболтал государственную тайну. — Так что вы здесь делаете?

— Как я уже сказал Эгстоуну, — без запинки ответил Чаковилли, — я один из тех глупцов, которым нравится искать Святую чашу Грааля, нечто Недостижимое. То, что никогда не удастся найти. Другими словами, я изыскатель, разведчик железа. Королева платит мне за то, что я ищу это сказочное вещество. Пока что, как и следовало ожидать, я нигде не встретил ни одной железной вещички. И это место — не исключение.

Он поднял голову и многозначительно улыбнулся Джеку.

— Между прочим, если вы вздумаете донести на меня за то, что я входил в жилище гривастого, то не стоит себя утруждать. В качестве государственного минеролога мне на законном основании это разрешено, при условии, разумеется, что данный конкретный вийр пригласит меня.

— Я об этом не думал! — вспыхнул Джек.

— Но вы обязаны это сделать. Это ваш долг!

Кейдж отвернулся и пошел прочь. Какой неприятный человек! Но желание произвести впечатление на незнакомца остановило его. Он резко выхватил из ножен свою саблю и поднял ее так, что на лезвии заиграл солнечный зайчик.

— А что вы скажете вот об этом?

На лице Чаковилли отразилась зависть и некоторый испуг.

— Железо! Позвольте прикоснуться к нему, подержать его!

Джек подбросил саблю в воздух. Смуглый незнакомец ловко поймал ее за рукоять, чем разочаровал Джека, ибо тот надеялся, что Чаковилли промажет и, схватившись за лезвие, поранит руку. Глупая, ребячья выдумка! Ему следовало бы быть более взрослым, не копируя городские замашки.