Человек выпрямился, приготовив томагавк и нож. Он чувствовал, что шансов у него не было. Хотя поросшее шерстью двуногое было только пяти футов двух дюймов росту и весом около ста тридцати фунтов, в то время как он имел шестьдесят три фута и сто сорок пять фунтов, он не умел пользоваться томагавком. А ведь — вот смех! — в нем текла кровь ирокезов.

При приближении человека енотолицый съежился, и когда тот оказался футах в тридцати от него, глаза его округлились, и он вскрикнул, хотя его вопль потонул в общем бедламе, шестеро существ — трое кошко-людей, как назвал их человек, и четыре енотолицых — все же обернулись. Они уставились на него, и невиданные создания окликнули ближайших воинов. Те также бросили колоть и рубить друг друга, и над полем боя повисла неподвижная тишина.

Человек рванулся к лестнице. Путь ему преграждал только енотолицый, заметивший его первым. Остальные, конечно, могли метнуть в него копья и томагавки, однако все же у него был шанс: они находились слишком далеко, а луков и стрел у них вроде бы не было.

Енотолицый шагнул вперед и поднял копье, так что человеку поневоле пришлось защищаться. На томагавк он не полагался. Это оружие вряд ли сможет соперничать с копьем. Поэтому он решил добраться до существа настолько близко, чтобы воткнуть в него свой нож. Пока же, не веря в успех, он швырнул томагавк изо всех сил. Ему повезло: лезвие ударило енотолицего в шею. Тот опрокинулся навзничь.

Зрители, недавние бойцы, завопили: кошко-люди — восторженно, енотолицые — горестно. Последние бросились к лестницам и, бросая на бегу копья и томагавки, спасали собственную шкуру. Некоторые уже перескочили через палисад, но большинство было исколото и подрублено со спины, прежде чем они добрались до лестниц, или же на самих лестницах. Несколько енотолицых взяли в плен.

Только теперь человек сообразил, что енотолицый не собирался метать в него копье. Он поднял оружие, чтобы отбросить в сторону и тем самым как бы выказать свое смирение. И вдруг — томагавк. Но жизнь — не магнитофонная лента, которую можно прокрутить заново, чтобы прослушать, переписать или стереть с нее запись.

Человека окружили кошко-люди. Правда, держались они на почтительном расстоянии — во всяком случае, его они не могли коснуться. Опустившись на колени и вытянув руки, они поползли к человеку. Оружие их лежало на земле позади. Лица хранили какое-то странное выражение. Длинные, закругленные, черные, влажные носы, острые зубы и похожие на кошачьи глаза придавали лицам своеобразный облик. Поза их выражала благоговение. Было явно видно — они не хотели навредить человеку.

Пламя за его спиной стало ярче, и он увидел в их глазах его отблеск. Зрачки при вспышках казались узкими древесными листьями.

Один из кошко-людей подошел к человеку совсем близко и вытянул руку, чтобы коснуться его. Она, несмотря на шерсть, ничем не отличалась от человеческой, имела четыре пальца с ногтями, а не когтями. Большой палец был отставлен в сторону.

Прикосновение кончиков пальцев к руке человека пробило брешь в его обороне. Ночное небо, объятые пламенем здания, высокие частоколы, коричневые и черно-белые хвостатые существа, маленькие лица женщин и детей, с любопытством выглядывавших из хижин, — все закружилось у него перед глазами. Кошко-человек с криком ужаса пополз на четвереньках назад. Незнакомец повалился на землю и, ударившись об нее плечом, затих. Лохматики бросились врассыпную.

Единственное, что он помнил, так это черный кончик хвоста. Он дергался из стороны в сторону, разрастаясь в размерах и становясь чернее, пока, наконец, все вокруг тоже не почернело и не погрузилось в абсолютный мрак.

Постепенно к нему возвращались зрение и слух. Он лежал на спине на мягкой шерсти и какой-то мягкой подстилке под ней. Низко над головой нависал потолок с почерневшими от дыма балками и вырезанными из дерева фигурками, украшенными мехом и спускавшимися с укрепленных наверху каменных полок. В комнате, футов двадцать на тридцать, толпились сиамскоподобные создания.

Стоявшие рядом с его кроватью самцы потом расступились, давая дорогу самке. Ростом около пяти футов, она имела круглые груди, покрытые мехом, оставались лишь небольшие участки кожи вокруг сосков. Шею ее обвивали три нити крупных голубых камней. На меховых манжетах покачивались маленькие каменные фигурки. Ее глаза напоминали ему своей синевой глаза сиамских кошек, живших у его сестры.

Самцы носили бусы и кулоны, сделанные из камня, а также ручные и ножные браслеты с крошечными фигурками или геометрическими рисунками. У некоторых были к тому же и плюмажи из перьев на манер тех, что венчают в вестернах головы индейских вождей. Оружие имелось у немногих, и то, судя по его декоративной отделке и легкости, оно было исключительно церемониальным, но отнюдь не боевым.

Самка склонилась над человеком и что-то произнесла Он не надеялся понять ее. Язык казался незнакомым, поскольку не принадлежал ни к одной известной языковой семье. В нем не было ничего от германского, славянского, семитского, китайского или банту. Если он и напоминал ему что-то, так это мягкий по звучанию полинезийский диалект, но без глотательных пауз. Правда, позже, когда его уши немного привыкли, он начал различать паузы, но, в отличие от пауз в полинезийских языках, они ничего не значили.

У нее были зубы хищника, но дыхание оказалось приятным. Язык выглядел таким же шершавым, как у кошки. Несмотря на непривычную внешность, он посчитал ее достаточно привлекательной Правда, он тут же решил, что сиамские кошки всегда были странными и удивительными созданиями.

Поднявшись на локтях, он попытался сесть. На боку его висел испачканный кровью нож. Самка отшатнулась при виде оружия. Самцы за ее спиной, тесня друг друга, отодвинулись. Их шепот пронизывал ужас.

Мгновение, и он сел, схватившись руками за край кровати. Собственно, он лежал не на кровати, а на шкурах в небольшой нише в стене. Окон не было, так что помещение освещалось естественным светом, проникавшим внутрь через две распахнутые в дальней стене двери и несколькими факелами в подставках вдоль стен. Снаружи у входа теснились самцы, самки и детеныши — или котята? — очень миленькие, с большими черненькими ушками и круглыми мордочками, огромными и такими же, как и у взрослых, черными глазами.

Человек встал на ноги. На секунду в глазах потемнело, но потом постепенно в голове прояснилось. Кошко-люди вновь расступились, и к нему подошла еще одна самка. Она принесла большую, украшенную по бокам геометрическим рисунком глиняную чашу с супом из мяса и овощей, от которой исходил удивительно аппетитный, хотя и необычный аромат. Он принял чашу и деревянный прибор — ложку с одной стороны и двузубую вилку с другой. Суп был сытным и вкусным, а кусочки мяса напоминали оленину. На миг перед его мысленным взором предстал енотолицый, но он тут же решил, что слишком голоден, чтобы думать об этом. Не обращая внимания на воцарившееся в комнате безмолвие и пристальные взгляды собравшихся, он съел весь суп. Самка унесла посуду, и все тотчас сгрудилось вокруг него, будто боясь упустить малейшие его движения.

Он направился сквозь расступившуюся толпу к ближайшей двери. Солнце только что осветило холмы на востоке. Учитывая время суток и то расстояние, на котором он оказался после увиденного сражения и встречи с необычными существами, он, вероятно, пробыл без сознания очень долго.

Теперь можно было подумать о том, где же, черт побери, он очутился.

Холмы и деревья, которые он видел вдалеке, на первый взгляд были те же, что и в окрестностях Сиракуз. Но больше ничего знакомого.

Зал не был сожжен полностью, да и соседние здания, о которых он думал, тоже лишь полуобгорели. Земля вокруг них была еще мокрой от дождя, погасившего пламя.

Огороженная деревня неподалеку от вала своими продолговатыми домами напоминала окондаганское поселение семнадцатого века. Переброшенные через частокол веревочные лестницы и трупы исчезли. Зато рядом с залом стояло несколько деревянных клеток с дюжиной пленных енотолицых.